Неточные совпадения
Так что ежели, например, староста докладывал, что хорошо бы с понедельника рожь жать начать,
да день-то тяжелый, то матушка ему неизменно отвечала: «Начинай-ко, начинай! там что будет, а коли, чего доброго, с понедельника рожь сыпаться начнет, так кто нам за убытки заплатит?» Только черта боялись; об нем говорили: «Кто его знает, ни то он есть, ни то его
нет — а ну, как есть?!»
Да о домовом достоверно знали, что он живет на чердаке.
—
Нет, говорит, ничего не сделал; только что взяла с собой поесть, то отнял.
Да и солдат-то, слышь, здешний, из Великановской усадьбы Сережка-фалетур.
— Ишь ведь, мерзавец, все птиц ловит —
нет чтобы мышь! — ропщет Анна Павловна. — От мышей спасенья
нет, и в амбарах, и в погребе, и в кладовых тучами ходят, а он все птиц
да птиц.
Нет, надо другого кота завести!
— Что помещики! помещики-помещики, а какой в них прок? Твоя маменька и богатая, а много ли она на попа расщедрится. За всенощную двугривенный, а не то и весь пятиалтынный. А поп между тем отягощается, часа полтора на ногах стоит. Придет усталый с работы, — целый день либо пахал, либо косил, а тут опять полтора часа стой
да пой!
Нет, я от своих помещиков подальше. Первое дело, прибыток от них пустой, а во-вторых, он же тебя жеребцом или шалыганом обозвать норовит.
Сереже становится горько. Потребность творить суд и расправу так широко развилась в обществе, что начинает подтачивать и его существование. Помилуйте! какой же он офицер! и здоровье у него далеко не офицерское,
да и совсем он не так храбр, чтобы лететь навстречу смерти ради стяжания лавров.
Нет, надо как-нибудь это дело поправить! И вот он больше и больше избегает собеседований с мамашей и чаще и чаще совещается с папашей…
— Ах-ах-ах!
да, никак, ты на меня обиделась, сударка! — воскликнула она, — и не думай уезжать — не пущу! ведь я, мой друг, ежели и сказала что, так спроста!.. Так вот… Проста я, куда как проста нынче стала! Иногда чего и на уме
нет, а я все говорю, все говорю! Изволь-ка, изволь-ка в горницы идти — без хлеба-соли не отпущу, и не думай! А ты, малец, — обратилась она ко мне, — погуляй, ягодок в огороде пощипли, покуда мы с маменькой побеседуем! Ах, родные мои! ах, благодетели! сколько лет, сколько зим!
— Что ему, псу несытому, делается! ест
да пьет, ест
да пьет! Только что он мне одними взятками стоит… ах, распостылый! Весь земский суд, по его милости, на свой счет содержу… смерти на него
нет! Умер бы — и дело бы с концом!
—
Нет, смирился. Насчет этого пожаловаться не могу, благородно себя ведет. Ну,
да ведь, мать моя, со мною немного поговорит. Я сейчас локти к лопаткам,
да и к исправнику… Проявился, мол, бродяга, мужем моим себя называет… Делайте с ним, что хотите, а он мне не надобен!
— Какова халда! За одним столом с холопом обедать меня усадила!
Да еще что!.. Вот, говорит, кабы и тебе такого же Фомушку…
Нет уж, Анфиса Порфирьевна, покорно прошу извинить! калачом меня к себе вперед не заманите…
—
Нет, ничего! А вот вам как? всегда вы одни
да одни!
Иногда и причины настоящей
нет, а оно все об детище болит
да на мысли наводит.
— Что ж так-то сидеть! Я всю дорогу шел, работал. День или два идешь, а потом остановишься, спросишь,
нет ли работы где. Где попашешь, где покосишь, пожнешь. С недельку на одном месте поработаешь, меня в это время кормят и на дорогу хлебца дадут, а иной раз и гривенничек. И опять в два-три дня я свободно верст пятьдесят уйду.
Да я, тетенька, и другую работу делать могу: и лапоть сплету, и игрушку для детей из дерева вырежу, и на охоту схожу, дичинки добуду.
—
Нет, башкиры. Башкиро-мещеряцкое войско такое есть; как завладели спервоначалу землей, так и теперь она считается ихняя. Границ
нет, межеванья отроду не бывало; сколько глазом ни окинешь — все башкирам принадлежит. В последнее, впрочем, время и помещики, которые поумнее, заглядывать в ту сторону стали. Сколько уж участков к ним отошло; поселят крестьян,
да хозяйство и разводят.
Да вы, поди, и не знаете, какой такой мужик есть… так, думаете, скотина! ан
нет, братцы, он не скотина! помните это: человек он!
— За сыном родным столько уходу
нет, сколько за ними! — сказала она в сердцах, — возьму
да вышвырну все за окошко!
— И свидетели были, и все-таки завещания
нет! Было завещание,
да покойный брат сам его уничтожил, вот тебе и сказ! — пояснил «братец».
—
Нет,
да вы представьте себе эту картину: стоит она перед ним, вытаращивши глаза, покуда он в карман завещание кладет, и думает, что во сне ей мерещится… ах, прах побери
да и совсем!
— Ну вот. И давали, потому мужику есть надобно, а запасу у него
нет. Расчетливый хозяин тут его и пристигнет. Вынь
да положь.
— И насчет капитала они скрывают. Только и посейчас все еще копят. Нет-нет
да и свезут в Совет. Скупы они очень сделались. День ото дня скупее. Сказывал намеднись Григорья Павлыча лакей, будто около миллиона денег найдется.
— Ягоды разные бывают. Иная и крупна,
да сладости в ней
нет; другая и поменьше, а сладка.
—
Да, без дарованья в ихнем деле нельзя. Хошь старайся, хошь расстарайся, а коли
нет дарованья — ничего не выйдет.
В комнатах натоплено, форточек в окнах
нет,
да и ставни закрыты, так что никакого намека на вентиляцию не существует.
— Ах, эта Балкина! пристает, приезжай к ней по середам. Помилуйте, говорю, Марья Сергевна! мы и без того по середам в два дома приглашены! — так
нет же! пристала: приезжай
да приезжай! Пренеотвязчивая.
— А он бы больше дрыхнул на козлах. Сидит
да носом клюет.
Нет чтобы снегом потереть лицо. Как мы сегодня к Урсиловым поедем, и не придумаю!
— Ну,
нет! я и не притронулась.
Да, чтоб не забыть; меня, маменька, вчера Обрящин спрашивал, можно ли ему к нам приехать? Я… позволила.
— Пускай ездит. Признаться сказать, не нравится мне твой Обрящин. Так, фордыбака. Ни наследственного, ни приобретенного, ничего у него
нет. Ну,
да для счета и он сойдет.
— Что новенького!
Нет ничего! Пропали женихи,
да и только!
—
Да неужто и на примете никого
нет?
Оно, слова
нет, пора ей замуж, пора, —
да чем же мать виновата, что Бог красоты ей не дал!
—
Нет, я не больна… Милости просим, господин Клещевинов! Как это вам вздумалось к нам? Ехали мимо,
да и заехали?
—
Да, у него помещение хорошее. Вот мы так и рады бы,
да негде. Совсем в Москве хороших квартир
нет.
— А это, стало быть, бламанжей самого последнего фасона. Кеси-киселя (вероятно, qu’est-ce que c’est que cela [Что это такое (фр.).]) — милости просим откушать!
Нет, девушки, раз меня один барин бламанжем из дехтю угостил — вот так штука была! Чуть было нутро у меня не склеилось,
да царской водки полштоф в меня влили — только тем и спасли!
— Слушай-ка ты меня! — уговаривала ее Акулина. — Все равно тебе не миновать замуж за него выходить, так вот что ты сделай: сходи ужо к нему,
да и поговори с ним ладком. Каковы у него старики, хорошо ли живут, простят ли тебя,
нет ли в доме снох, зятевей.
Да и к нему самому подластись. Он только ростом невелик, а мальчишечка — ничего.
— Не в чем мне тебя прощать: нечестная ты — вот и все. Пропасти на вас, девок,
нет: бегаете высуня язык
да любовников ищете… Как я тебя с таким горбом к старикам своим привезу!
А кроме того, и хворь в нем какая-то загадочная таилась, так что он нет-нет
да и сляжет.
Сидит он, скорчившись, на верстаке, а в голове у него словно молоты стучат. Опохмелиться бы надобно,
да не на что. Вспоминает Сережка, что давеча у хозяина в комнате (через сени) на киоте он медную гривну видел, встает с верстака и, благо хозяина дома
нет, исчезает из мастерской. Но главный подмастерье пристально следит за ним, и в то мгновенье, как он притворяет дверь в хозяйскую комнату, вцепляется ему в волоса.
Сына своего, Афоньку, старик не рекомендовал: загаду хозяйского у него
нет,
да и на вино слаб.
Да и
нет никакой цели подрывать то, что уже само в силу общего исторического закона подорвано.
— Уж не я ли?
Да в здешней во всей округе ни одной деревни
нет, в которой бы у меня детей не было. Это хоть у кого хочешь спроси.
— У меня-то
нет разговора!
Да я о чем угодно, что угодно… сейчас!
—
Да так вот; третьего дня были деньги, а теперь их
нет… ау!
— За то ли, за другое ли, а теперь дожидайся от губернатора бумаги. Уж не об том будут спрашивать, зачем ты вольный дух распускаешь, а об том, отчего у тебя в уезде его
нет.
Да из предводителей-то тебя за это — по шапке!
—
Нет, вы мне вот что скажите! — ораторствовал третий. — Слышал я, что вознаграждение дадут… положим! Дадут мне теперича целый ворох бумажек — недолго их напечатать! Что я с ними делать стану? Сесть на них
да сидеть, что ли?
— Ах,
нет…
да откуда же, впрочем, вам знать? — он прошлой весной скончался. Год тому назад мы здесь в Hфtel d’Angleterre служили, а с осени он заболел. Так на зиму в Ниццу и не попали. Кой-как месяца с четыре здесь пробились, а в марте я его в Гейдельберг, в тамошнюю клинику свезла. Там он и помер.
Ни рощи, ни сада при усадьбе
нет; ничего, кроме миниатюрного круга, посыпанного песком и обсаженного старыми липами,
да обширного огорода, в котором разводится всякий овощ, необходимый для зимнего запаса.
Но
нет, унывать не следует. Покуда еще все идет благополучно; отчего и впредь так же не идти. Незачем зараньше пугать себя
да всякие напасти придумывать — грех.
—
Нет, оттепелей не будет; это уж я замечал. Коли осень студеная стоит
да снег раньше ноября выпал — стало быть, и санный путь установится сразу.
Стоит у него в зале, в шкафчике, графинчик с настойкой: вот он походит-походит,
да нет-нет и подкрадется к шкафчику.
Старшеньким, конечно, и получше платьица понадобятся,
да за бездорожицей в город ехать еще нельзя, а сверх того, и денег пока
нет.
— Жить бы теперь
да радоваться, — тосковала Филанида Протасьевна, — так
нет же! послал под конец Бог напасть!