Неточные совпадения
— Позвольте, сударыня, вам посоветовать. На погребе уж пять дней жареная телячья нога, на случай приезда гостей, лежит, так
вот ее
бы сегодня подать. А заяц и повисеть может.
Вот хоть
бы Акулька-ключница — чем ей не житье!
— Не властна я, голубчик, и не проси! — резонно говорит она, — кабы ты сам ко мне не пожаловал, и я
бы тебя не ловила. И жил
бы ты поживал тихохонько да смирнехонько в другом месте…
вот хоть
бы ты у экономических… Тебе
бы там и хлебца, и молочка, и яишенки… Они люди вольные, сами себе господа, что хотят, то и делают! А я, мой друг, не властна! я себя помню и знаю, что я тоже слуга! И ты слуга, и я слуга, только ты неверный слуга, а я — верная!
— Ишь жрут! — ворчит Анна Павловна, — кто
бы это такая? Аришка долговязая — так и есть! А вон и другая! так и уписывает за обе щеки, так и уписывает… беспременно это Наташка…
Вот я вас ужо… ошпарю!
—
Вот так оказия! А впрочем, и то сказать, целый день туда да сюда… Поневоле замотаешься! Как
бы и завтра не забыть! Напомни.
Вот это я отлично знаю и охотно со всем соглашаюсь. Но и за всем тем тщетно стараюсь понять, где же тут элементы, на основании которых можно было
бы вывести заключение о счастливых преимуществах детского возраста?
—
Вот уж подлинно наказанье! — ропщет она, — ишь ведь, и погода, как нарочно, сухая да светлая — жать
бы да жать! И кому это вздумалось на спас-преображенье престольный праздник назначить! Ну что
бы на Рождество Богородицы или на Покров! Любехонько
бы.
Вот землицы там мало, не у чего людей занять, — ну, да я
бы нашла занятие…
—
Вот, сударыня, кабы вы остальные части купили, дело-то пошло
бы у нас по-хорошему. И площадь в настоящий вид
бы пришла, и гостиный двор настоящий
бы выстроили! А то какой в наших лавчонках торг… только маета одна!
«
Вот оно! И все добрые так говорят! все ко мне льнут! Может, и графские мужички по секрету загадывают: „Ах, хорошо, кабы Анна Павловна нас купила! все
бы у нас пошло тогда по-хорошему!“ Ну, нет, дружки, погодите! Дайте Анне Павловне прежде с силами собраться!
Вот ежели соберется она с силами…»
— Я больше всего русский язык люблю. У нас сочинения задают, переложения, особливо из Карамзина. Это наш лучший русский писатель. «Звон вечевого колокола раздался, и вздрогнули сердца новгородцев» —
вот он как писал! Другой
бы сказал: «Раздался звон вечевого колокола, и сердца новгородцев вздрогнули», а он знал, на каких словах ударение сделать!
—
Вот хоть
бы насчет телят, — говорит дедушка, — и телята бывают разные. Иной пьет много, другой — мало. А иногда и так бывает: выпьет теленок целую прорву, а все кожа да кости.
Отец вздыхает. Одиночество, как ни привыкай к нему, все-таки не весело. Всегда он один, а если не один, то скучает установившимся домашним обиходом. Он стар и болен, а все другие здоровы… как-то глупо здоровы. Бегают, суетятся, болтают, сами не знают, зачем и о чем. А теперь
вот притихли все, и если
бы не Степан — никого, пожалуй, и не докликался
бы. Умри — и не догадаются.
— И куда они запропастились! — роптала матушка. —
Вот говорили: в Москве женихи! женихи в Москве! а на поверку выходит пшик — только и всего. Целую прорву деньжищ зря разбросали, лошадей, ездивши по магазинам, измучили, и хоть
бы те один!
— Да, у него помещение хорошее.
Вот мы так и рады
бы, да негде. Совсем в Москве хороших квартир нет.
— Да как вам сказать… почти все вечера разобраны. Мне-то
бы, признаться, уж не к лицу, да
вот для нее…
«
Вот если б у меня настоящий муж был, никто
бы меня обидеть не смел! А ему и горя мало… замухрышке!»
— И добро
бы они «настоящий» рай понимали! — негодуя, прибавляла сестрица Флора Терентьича, Ненила Терентьевна, — а то какой у них рай! им
бы только жрать, да сложа ручки сидеть, да песни орать!
вот, по-ихнему, рай!
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если
бы в самом-то деле по ее сталось, тогда
бы и разговор совсем другой был. Но то-то
вот и есть: на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы на тебя точит!
—
Вот я им дам «разговаривают»! Да ты
бы подольше у них побыла, хорошенько
бы высмотрела.
—
Вот я эту хворь из нее выбью! Ладно! подожду еще немножко, посмотрю, что от нее будет. Да и ты хорош гусь! чем
бы жену уму-разуму учить, а он целуется да милуется… Пошел с моих глаз… тихоня!
— Сказывали мне, что за границей машина такая выдумана, — завидовала нередко матушка, — она и на стол накрывает, и кушанье подает, а господа сядут за стол и кушают!
Вот кабы в Москву такую машину привезли, кажется, ничего
бы не пожалела, а уж купила
бы. И сейчас
бы всех этих олухов с глаз долой.
— Не смыслит еще он, стариков боится. Ты
бы опять… — начала было Акулина, но поняла, что ждать больше нечего, и прибавила: —
Вот ведь какой узел вышел, и не сообразишь, как его развязать!
— Давно
бы ты так сказал! Все-то
вот вы таковы: от господ скрываетесь, да на них же и ропщете…
— У Акулины своего дела по горло; а сама и сходила
бы, да ходилки-то у меня уж не прежние. Да и что я на вас за работница выискалась! Ишь командир командует: сходи да сходи. Уеду отсюда,
вот тебе крест, уеду! Выстрою в Быкове усадьбу, возьму детей, а ты живи один с милыми сестрицами, любуйся на них!
Было
бы жирно и всего вдоволь —
вот мерило, которым руководилось тогдашнее помещичье гостеприимство.
— Всем
бы ты хороша, — начинает он шутки шутить, — и лицом взяла, и плечи у тебя… только
вот детей не родишь!
То-то
вот горе, что жена детей не рожает, а кажется, если б у него, подобно Иакову, двенадцать сынов было, он всех
бы телятиной накормил, да еще осталось
бы!
—
Вот что, сударь, я вам предложить хочу. Пустошоночка у вас есть, «Голубиное гнездо» называется. Вам она не к рукам, а я
бы в ней пользу нашел.
— А то и «такое», что земля не моя, а женина, а она на этот счет строга. Кабы моя земля была, я слова
бы не сказал;
вот у меня в Чухломе болота тысяча десятин — бери! Даже если б женину землю можно было полегоньку, без купчей, продать — и тут
бы я слова не сказал…
—
Вот хоть
бы мертвое тело. Кому горе, а тебе радость. Умер человек; поди, плачут по нем, а ты веселишься. Приедешь, всех кур по дворам перешаришь, в лоск деревню-то разоришь… за что, про что!
Хоть
бы одна христианская душа нашлась, чтоб сказать:
вот вам, Федор Васильич! ввиду прослуженных вами девяти трехлетий и временных затруднений, которые вы испытываете, — извольте получить заимообразно куш!
—
Вот ты мне говорил иногда, что я на браслеты да на фермуары деньги мотаю — ан и пригодились! — весело припоминала дорогой Александра Гавриловна, — в чем
бы мы теперь уехали, кабы их не было?
Вижу, что человек с толком, даже ботвинью понял: можно
бы, говорит, вместо осетрины тюрбо в дело употребить, только
вот квасу никаким манером добыть нельзя.
Затем он укладывает копнушку скошенной травы, постилает сверху обрывок старой клеенки и садится, закуривая коротенькую трубочку. Курит он самый простой табак, какие-то корешки; не раз заикался и эту роскошь бросить, но привычка взяла свое, да притом же трубка и пользу приносит, не дает ему задремать. Попыхивает он из трубочки, а глазами далеко впереди видит.
Вот Митрошка словно
бы заминаться стал, а Лукашка так и вовсе попусту косой машет. Вскаивает Арсений Потапыч и бежит.
Будут деньги, будут. В конце октября санный путь уж установился, и Арсений Потапыч то и дело посматривает на дорогу, ведущую к городу. Наконец приезжают один за другим прасолы, но цены пока дают невеселые. За четверть ржи двенадцать рублей, за четверть овса — восемь рублей ассигнациями. На первый раз, впрочем, образцовый хозяин решается продешевить, лишь
бы дыры заткнуть. Продал четвертей по пятидесяти ржи и овса, да маслица, да яиц —
вот он и с деньгами.
В голове у него бродила своекорыстная мысль: хорошо
бы вот этакую девицу, как Марья Андреевна (старшая дочь), да не жениться
бы, а так… чтобы чай разливала.
«Хорошо
бы этакую штучку… да не для женитьбы, а так… Она
бы чай разливала, а я
бы вот таким же образом пунш пил…»
—
Вот видите! А тогда сидели
бы вечером таким же манером, как теперь, жена
бы чай разливала, а вы
бы пунш пили.
Самые невинные корнеты — и те как-то загадочно косили глазами на красавиц-невест, словно говорили: хорошо-то
бы хорошо, да не так, а
вот этак.
— И урожай хорош, и заготовки вышли удачные, только
вот грибов не родилось: придет великий пост, ву щи покинуть нечего! И заметьте, уж третий год без грибов сидим, а рыжика так и в помине давным-давно нет, — что
бы за причина такая?
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А
вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только
бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Это
бы еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчик! А кто, скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!»
Вот что худо!
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем
бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь
вот хоть
бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так
вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я
бы послал его самого потолкаться в канцелярию.
Хлестаков. Нет, вы этого не думайте: я не беру совсем никаких взяток.
Вот если
бы вы, например, предложили мне взаймы рублей триста — ну, тогда совсем дело другое: взаймы я могу взять.