Неточные совпадения
А наконец, возвращаюсь я однажды с родов домой,
а меня прислуга встречает: «
Ведь Прохор-то Семеныч — это муж-то мой! — уж с неделю дома не бывал!» Не бывал да не бывал, да так с тех пор словно в воду и канул.
— То-то сыт!
а губы зачем надул? смотри ты у меня! я
ведь насквозь тебя, тихоня, вижу!
— Малиновец-то
ведь золотое дно, даром что в нем только триста шестьдесят одна душа! — претендовал брат Степан, самый постылый из всех, — в прошлом году одного хлеба на десять тысяч продали, да пустоша в кортому отдавали, да масло, да яйца, да тальки. Лесу-то сколько, лесу! Там онадаст или не даст,
а тут свое, законное.Нельзя из родового законной части не выделить. Вон Заболотье — и велика Федора, да дура — что в нем!
—
А, может, вдруг расщедрится — скажет: и меленковскую и ветлужскую деревни Любке отдать!
ведь это уж в своем роде кус!
А что, ежели он в усадьбу заберется да подожжет или убьет…
ведь на то он солдат!
— Матушка ты моя! заступница! — не кричит,
а как-то безобразно мычит он, рухнувшись на колени, — смилуйся ты над солдатом!
Ведь я…
ведь мне… ах, Господи! да что ж это будет! Матушка! да ты посмотри! ты на спину-то мою посмотри! вот они, скулы-то мои… Ах ты, Господи милосливый!
— Нет, ты пойми, что ты сделал!
Ведь ты, легко сказать, с царской службы бежал! С царской! Что, ежели вы все разбежитесь,
а тут вдруг француз или турок… глядь-поглядь,
а солдатушки-то у нас в бегах! С кем мы тогда навстречу лиходеям нашим пойдем?
— Ишь
ведь, мерзавец, все птиц ловит — нет чтобы мышь! — ропщет Анна Павловна. — От мышей спасенья нет, и в амбарах, и в погребе, и в кладовых тучами ходят,
а он все птиц да птиц. Нет, надо другого кота завести!
А что вы думаете,
ведь и из людей такие же подлецы бывают!
Сомнения! — разве совместима речь о сомнениях с мыслью о вечно ликующих детях? Сомнения —
ведь это отрава человеческого существования. Благодаря им человек впервые получает понятие о несправедливостях и тяготах жизни; с их вторжением он начинает сравнивать, анализировать не только свои собственные действия, но и поступки других. И горе, глубокое, неизбывное горе западает в его душу; за горем следует ропот,
а отсюда только один шаг до озлобления…
Я знаю, что страдания и неудачи, описанные в сейчас приведенном примере, настолько малозначительны, что не могут считаться особенно убедительными. Но
ведь дело не в силе страданий,
а в том, что они падают на голову неожиданно, что творцом их является слепой случай, не признающий никакой надобности вникать в природу воспитываемого и не встречающий со стороны последнего ни малейшего противодействия.
— Ах-ах-ах! да, никак, ты на меня обиделась, сударка! — воскликнула она, — и не думай уезжать — не пущу!
ведь я, мой друг, ежели и сказала что, так спроста!.. Так вот… Проста я, куда как проста нынче стала! Иногда чего и на уме нет,
а я все говорю, все говорю! Изволь-ка, изволь-ка в горницы идти — без хлеба-соли не отпущу, и не думай!
А ты, малец, — обратилась она ко мне, — погуляй, ягодок в огороде пощипли, покуда мы с маменькой побеседуем! Ах, родные мои! ах, благодетели! сколько лет, сколько зим!
— Нет, смирился. Насчет этого пожаловаться не могу, благородно себя ведет. Ну, да
ведь, мать моя, со мною немного поговорит. Я сейчас локти к лопаткам, да и к исправнику… Проявился, мол, бродяга, мужем моим себя называет… Делайте с ним, что хотите,
а он мне не надобен!
Он
ведь по ревизии в дворовых у меня числится, и будь хошь исправник, хошь разысправник,
а должен будет сделать по-моему!
— Вот тебе на! Прошлое, что ли, вспомнил! Так я, мой друг, давно уж все забыла.
Ведь ты мой муж; чай, в церкви обвенчаны… Был ты виноват передо мною, крепко виноват — это точно; но в последнее время, слава Богу, жили мы мирнехонько… Ни ты меня, ни я тебя… Не я ли тебе Овсецово заложить позволила…
а? забыл? И вперед так будет. Коли какая случится нужда — прикажу, и будет исполнено. Ну-ка, ну-ка, думай скорее!
— Случается, сударыня, такую бумажку напишешь, что и к делу она совсем не подходит, — смотришь, ан польза! — хвалился, с своей стороны, Могильцев. —
Ведь противник-то как в лесу бродит. Читает и думает: «Это недаром! наверное, онкуда-нибудь далеко крючок закинул». И начнет паутину кругом себя путать. Путает-путает, да в собственной путанице и застрянет.
А мы в это время и еще загадку ему загадаем.
— Ах, милый! ах, родной! да какой же ты большой! — восклицала она, обнимая меня своими коротенькими руками, — да, никак, ты уж в ученье, что на тебе мундирчик надет!
А вот и Сашенька моя. Ишь
ведь старушкой оделась,
а все оттого, что уж очень навстречу спешила… Поцелуйтесь, родные! племянница
ведь она твоя! Поиграйте вместе, побегайте ужо, дядюшка с племянницей.
Ну, да
ведь и то сказать: не человек,
а скотина!
Да и не мудрено:
ведь я прихожусь им четвероюродным дедушкой,
а в этой степени родства самая память об узах невольно исчезает.
— И
ведь в какое время, непутевый, пришел! — сказала она уже мягче, — две недели сряду дождик льет, все дороги затопил, за сеном в поле проехать нельзя,
а он шлепает да шлепает по грязи. И хоть бы написал, предупредил… Ну, ин скидавай полушубок-то, сиди здесь, покуда я муженьку не отрапортую.
— Ну, вот видишь: и тут заведение, и в Малиновце заведение… И тут запашка, и там запашка…
А их
ведь надо поддерживать! Жить тут придется.
Матушка плакала и тоненьким голоском подпевала: «Ангельский собор удивися»; я тоже чувствовал на глазах слезы. Одна Агаша, стоя сзади, оставалась безучастной; вероятно, думала: «
А про персики-то
ведь я и позабыла!»
— Ишь
ведь… эхма! Васька! украл, шельмец, рыбку у рыбака, съел и дрыхнет, точно и не его дело!
А знаешь ли ты, отецкий сын, что за воровство полагается?
— Ишь
ведь родительское-то сердце! сын на убивство идет,
а старичок тихо да кротко: «Ну, что ж, убей меня! убей». От сына и муку и поруганье — все принять готов!
—
А нам по персичку да по абрикосику! — шепотом завидует брат Степан. — Ну, да
ведь я и слямзить сумею.
— Ах, не говорите! девушки
ведь очень хитры. Может быть, они уж давно друг друга заметили; в театре, в собрании встречались, танцевали, разговаривали друг с другом,
а вам и невдомек. Мы, матери, на этот счет просты. Заглядываем бог знает в какую даль,
а что у нас под носом делается, не видим. Оттого иногда…
—
А помните, как батюшка приятно на гуслях играл! — начинала новую серию воспоминаний тетенька Марья Порфирьевна, — «Звук унылый фортепьяна», или: «Се ты, души моей присуха»… до слез, бывало, проймет!
Ведь и вы, братец, прежде игрывали?
Мотай себе господин на ус, что он, собственно говоря, не выпорол Аришку,
а способствовал ей получить небесный венец… «Вот
ведь как они, тихони-то эти, благородность понимают!»
— Дура ты, дура! — возражала она, —
ведь ежели бы по-твоему, как ты завсегда говоришь, повиноваться, так святой-то человек должен бы был без разговоров чурбану поклониться — только и всего.
А он, вишь ты, что! лучше, говорит, на куски меня изрежь,
а я твоему богу не слуга!
— Да
ведь и человечьему долготерпению предел положен. Не святые,
а тоже люди — долго ли до греха! Иной не вытерпит, да своим судом себе правду добыть захочет, и Бог его за это наказать должен.
—
А разве черт ее за рога тянул за крепостного выходить! Нет, нет, нет! По-моему, ежели за крепостного замуж пошла, так должна понимать, что и сама крепостною сделалась. И хоть бы раз она догадалась! хоть бы раз пришла: позвольте, мол, барыня, мне господскую работу поработать! У меня тоже
ведь разум есть; понимаю, какую ей можно работу дать,
а какую нельзя. Молотить бы не заставила!
— Да
ведь печешь же ты хлебы! хоть и легкая это работа,
а все-таки господская.
— Ты что же, сударь, молчишь! — накидывалась она на отца, — твой
ведь он! Смотрите на милость! Холоп над барыней измывается,
а барин запрется в кабинете да с просвирами возится!
— Эй, послушайся, Матренка! Он
ведь тоже человек подневольный; ему и во сне не снилось, что ты забеременела,
а он, ни дай, ни вынеси за что, должен чужой грех на себя взять. Может, он и сейчас сидит в застольной да плачет!
Бытописателей изображаемого мною времени являлось в нашей литературе довольно много; но я могу утверждать смело, что воспоминания их приводят к тем же выводам, как и мои. Быть может, окраска иная, но факты и существо их одни и те же,
а фактов
ведь ничем не закрасишь.
— Муку, что ли, для стола выдаешь? — выдавай! Только смотри: выдавай весом и записывай, что отпустил.
А то
ведь я вас знаю!
— Ишь
ведь! по горло в деньгах зарылась,
а четвертака пожалела! Да разве тебе очень нужно?
— Ишь
ведь, бредет не бредет! как стояла на четверть седьмом, так и теперь четверть седьмого показывает.
А та бестия, часовая, и совсем не двигается.
—
Ведь нам теперича в усадьбы свои носа показать нельзя, — беспокоился четвертый, — ну, как я туда явлюсь? ни пан, ни хлоп, ни в городе Иван, ни в селе Селифан. Покуда вверху трут да мнут,
а нас «вольные»-то люди в лоск положат! Еще когда-то дело сделается,
а они сразу
ведь ошалеют!
Иные дня по два и по три гостят, с прислугой и лошадьми, но хозяевам это не только не в тягость,
а даже удовольствие доставляет:
ведь и они, в свою очередь, у соседей по два и по три дня веселиться будут.
— Рассуди, однако. Кабы ничего не готовилось, разве позволило бы начальство вслух об таких вещах говорить? Вспомни-ка.
Ведь в прежнее время за такие речи ссылали туда, где Макар телят не гонял,
а нынче всякий пащенок рот разевает: волю нужно дать, волю!
А начальство сидит да по головке гладит!
— Я тебя не подозреваю,
а только спрашиваю:
ведь ты честный человек? да? — приставал Бурмакин.
Заварили майорский чай, и, несмотря на отвычку, все с удовольствием приняли участие в чаепитии. Майор пил пунш за пуншем, так что Калерии Степановне сделалось даже жалко.
Ведь он ни чаю, ни рому назад не возьмет — им бы осталось, — и вдруг, пожалуй, всю бутылку за раз выпьет! Хоть бы на гогель-могель оставил!
А Клобутицын продолжал пить и в то же время все больше и больше в упор смотрел на Машу и про себя рассуждал...
— Ну вот, после свадьбы поедем в Москву, я тебя познакомлю с моими друзьями. Повеселим тебя. Я
ведь понимаю, что тебе нужны радости… Серьезное придет в свое время,
а покуда ты молода, пускай твоя жизнь течет радостно и светло.
— Ах, как весело! — ответила она, ласкаясь к мужу, — спасибо! я
ведь тебе всем этим обязана! Теперь я буду целую неделю отдыхать и поститься,
а со второй недели и опять можно будет… Я некоторых офицеров к нам пригласила…
ведь ты позволишь?!
—
А может и вот еще что случиться: ты уедешь,
а вместо тебя теща в Веригине поселится.
Ведь она в один год все размотает.
—
А я между тем распоряжусь, чтоб ваш экипаж отложили, — с своей стороны, отозвался князь, —
ведь вы издалека?