Неточные совпадения
— Вы
не знаете, mesdames,
кто меня любил! — был ее обыкновенный ответ
на эти приставанья, — а я… я знаю! О! я очень-очень много знаю!
Затем, так как уж более
не с
кем было беседовать и нечего осматривать, то Митенька отправился домой и вплоть до обеда размышлял о том, какого рода произвел он впечатление и
не уронил ли как-нибудь своего достоинства. Оказалось, по поверке, что он, несмотря
на свою неопытность, действовал в этом случае отнюдь
не хуже, как и все вообще подобные ему помпадуры: Чебылкины, Зубатовы, Слабомысловы, Бенескриптовы и Фютяевы.
— А вы, вашество, вот что-с. Позовите
кого постарше-с, да и дайте этак почувствовать: кабы, мол,
не болтали молодые, так никаких бы реформ
не было; а потом попросите из молодых
кого, да и им тоже внушите: кабы, мол,
не безобразничали старики,
не резали бы девкам косы да руками
не озорничали, так никаких бы, мол, реформ
не было. Они
на это пойдут-с.
Но капиталов этих ни у
кого, кроме Цанарцта,
не оказывалось, по той простой причине, что они давным-давно были просвистаны достославными предками
на разные головоушибательные увеселения.
Кому какое дело, приветливая или огрызающаяся улыбка играет у него
на устах?
кому надобность знать, благосклонный или
не терпящий возражений у него жест?
— Господа! — сказал он. — Я знаю, что я ничего
не совершил! Но именно потому-то я и позволяю себе
на прощанье пожелать вам одного. Я от души желаю вам… я желаю… чтоб и другой… чтобы и тот,
кто заменит вам меня (крики: «никто
не заменит! никто!»)… чтоб и он тоже… ничего, подобно мне,
не совершил! Смею думать… да, я именно так позволяю себе думать… что это самое лучшее… что это самое приятное пожелание, какое я могу сделать вам в эту торжественную минуту.
Кто он?
Кто тот благовестник самоновейшего духа времени, которому суждено и
на нас распространить его веяния или, лучше сказать, вывести нас в некоторое пустынное и ниоткуда
не защищенное место, где всевозможные вихри будут нещадно трепать нас и сзади, и спереди, и с боков?
Но вот выискивается австрийский журналист, который по поводу этого же самого происшествия совершенно наивно восклицает: «О! если бы нам, австрийцам, Бог послал такую же испорченность, какая существует в Пруссии! как были бы мы счастливы!» Как хотите, а это восклицание проливает
на дело совершенно новый свет, ибо
кто же может поручиться, что вслед за австрийским журналистом
не выищется журналист турецкий, который пожелает для себя австрийской испорченности, а потом нубийский или коканский журналист, который будет сгорать завистью уже по поводу испорченности турецкой?
У Дюссо же, кстати, собираются наезжие помпадуры и за бутылкой доброго вина развивают виды и предположения, какие
кому Бог
на душу пошлет, а следовательно, для молодых кандидатов в администраторы лучшей школы
не может быть.
И тогда, думалось мне, то есть если б все сие осуществилось,
не имели ли бы мы полное основание воскликнуть: с нами Бог —
кто же
на ны?!
Но
кто же пишет эту карикатуру?
не сама ли действительность?
не она ли
на каждом шагу обличает самоё себя в преувеличениях?
Кто не знает целительных свойств рижского бальзама и водок,
на манер оного выделываемых?
Предоставь это решение тем,
кто прямо заинтересован в этом деле, сам же
не мудрствуй,
не смущай умов и
на закон
не наступай!
— Эту книгу, — выражался он, — всякий русский человек в настоящее время у себя
на столе бессменно держать должен. Потому,
кто может зараньше определить,
на какой он остров попасть может? И сколько, теперича, есть в нашем отечестве городов, где ни хлеба испечь
не умеют, ни супу сварить
не из чего? А ежели
кто эту книгу основательно знает, тот сам все сие и испечет, и сварит, а по времени, быть может, даже и других к употреблению подлинной пищи приспособит!
— Вино такая вещь, господа, — говорил он, — что мало выпить его невозможно, а много выпьешь — еще больше захочется. А выпивши — особливо если
кто в помпадурском звании состоит — непременно кого-нибудь обидишь. А потому я
не пью, хотя другим препятствовать
не желаю: пусть кушают
на здоровье!
В ту же ночь в бригадировом доме случился пожар, который, к счастию, успели потушить в самом начале. Сгорел только архив, в котором временно откармливалась к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в поджоге, и пало оно
не на кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька напоил на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор и злодей, от всего отпирался.
Остаются, стало быть, подсудимый и Смердяков, и вот обвинитель с пафосом восклицает, что подсудимый потому указывает на Смердякова, что
не на кого больше ему указать, что будь тут кто-нибудь шестой, даже призрак какого-либо шестого, то подсудимый сам бы тотчас бросил обвинять Смердякова, устыдившись сего, а показал бы на этого шестого.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери
кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать
на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Жаловаться? А
кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева
на двадцать тысяч, тогда как его и
на сто рублей
не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это
на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?
Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от
кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и
на свет
не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни
на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается
на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет
на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!