Неточные совпадения
Ясно и многое другое, да ведь ежели примешься до всего доходить, так, пожалуй, и это письмо где-нибудь застрянет. А вы между
тем уж и теперь беспокоитесь, спрашиваете:
жив ли ты? Ах, добрая вы моя! разумеется,
жив! Слава богу, не в лесу
живу, а тоже, как и прочие все, в участке прописан!
Тем не менее, если б мы с вами
жили по
ту сторону Вержболова (разумеется, оба),
то несомненно, что оно было бы вами получено.
А между
тем, повторяю, на нем, на этом еле дышащем обществе, лежит фаталистическая обязанность
жить.
Жить,
то есть оградить будущее идущих за ним поколений.
— А как попала?..
жила я в
ту пору у купца у древнего в кухарках, а Домнушке шестнадцатый годок пошел. Только стал это старик на нее поглядывать, зазовет к себе в комнату да все рукой гладит. Смотрела я, смотрела и говорю: ну говорю, Домашка, ежели да ты… А она мне: неужто ж я, маменька, себя не понимаю? И точно, сударь! прошло ли с месяц времени, как уж она это сделала, только он ей разом десять тысяч отвалил. Ну, мы сейчас от него и отошли.
— Ну, что его жалеть! Пожил-таки в свое удовольствие, старости лет сподобился — чего ему, псу, еще надо? Лежи да полеживай, а
то на-тко что вздумал! Ну, хорошо; получили мы этта деньги, и так мне захотелось опять в Ворошилово, так захотелось! так захотелось! Только об одном и думаю: попрошу у барыни полдесятинки за старую услугу отрезать, выстрою питейный да лавочку и стану помаленьку торговать. Так что ж бы вы думали, Ератидушка-то моя? — зажала деньги в руку и не отдает!
Жить, что ли, в сумерках надоело, но все только об
том и думают: ах, хотя бы откуда-нибудь блеснул луч и пронизал сгустившийся туман!
Правда, что в
то время никому и в голову не приходило, что заемные письма именно самые оные краеугольные камни и суть, а только думалось: вот-то глупую рожу Крутобедров состроит, как тетенька, мимо его дома, в Великие Луки переезжать будет! — но все-таки должен же был становой понимать, что какая-нибудь тайна да замыкается в заемных письмах, коль скоро они милую очаровательную даму заставляют по целым неделям
проживать в Великих Луках на постоялом дворе без дела, без кавалеров, среди всякой нечисти?
А Ноздрев, с
тех пор, как удачный донос сделал, только о
том и мечтает, как бы местечко смотрителя или эконома получить, особливо ежели при сем и должность казначея в одном лице сопрягается. Получив эту должность, он годик-другой будет оправдывать доверие, а потом цапнет куш тысяч в триста, да и спрячет его в потаенном месте. Разумеется, его куда следует ушлют, а он там будет
жить да поживать, да процентики получать.
Делать нечего, пришлось выручать. На другое утро, часу в десятом, направился к Дыбе. Принял, хотя несколько как бы удивился.
Живет хорошо. Квартира холостая: невелика, но приличная. Чай с булками пьет и молодую кухарку нанимает. Но когда получит по службе желаемое повышение (он было перестал надеяться, но теперь опять возгорел),
то будет нанимать повара, а кухарку за курьера замуж выдаст. И тогда он, вероятно, меня уж не примет.
И
живет Петруша в
том же доме, где-то по черной лестнице, и каждодневно ходит к бабеньке обедать, когда гостей нет, а когда есть гости,
то обедает в конурке у Авдотьюшки, которая, после эмансипации, из кофишенок произведена в камеристки.
Словом сказать, если б Аракчеев
пожил еще некоторое время,
то Россия давным-давно бы была сплошь покрыта фаланстерами, а мы находились бы наверху благополучия.
— А
то какие же! Шестьдесят, братец, лет на свете
живу, можно было коллекцию составить! И всё были целы, а с некоторых пор стали вот пропадать!
Но это-то именно и наполняет мое сердце каким-то загадочным страхом. По мнению моему, с таким критериумом нельзя
жить, потому что он прямо бьет в пустоту. А между
тем люди
живут. Но не потому ли они
живут, что представляют собой особенную породу людей, фасонированных ad hoc [для этой именно цели (лат.)] самою историей, людей, у которых нет иных перспектив, кроме одной: что, может быть, их и не перешибет пополам, как они
того всечасно ожидают…
Правда, что это до известной степени кляуза, но ведь нынче без кляузы разве
проживешь? Все же лучше кляузу пустить в ход, нежели поздравительные стихи писать, а
тем больше с стиснутыми зубами, с искаженным лицом и дрожа всем нутром пардону просить. А может быть, впрочем, и хуже — и этого я не знаю.
И вот одни находят, что страшно
жить среди такой разнокалиберщины, которую даже съютить нельзя; а другие, напротив
того, полагают, что именно так
жить и надлежит.
Шкура чтобы цела была — вот что главное; и в
то же время: умереть! умереть! умереть! — и это бы хорошо! Подите разберитесь в этой сумятице! Никто не знает, что ему требуется, а ежели не знает,
то об каких же выводах может быть речь?
Проживем и так. А может быть, и не
проживем — опять-таки мое дело сторона.
— Я, дядя, стараюсь. Коли чувствую, что не может нравиться,
то стараюсь устроить так, чтобы, по крайней мере, не ненравилось. Зажму нос, зажму глаза, притаю дыхание. Для этого-то, собственно, я и не думаю об выводах. Я, дяденька, решился и впредь таким же образом
жить.
А знаете ли что — ведь и надворный советник Сенечка тоже без выводов
живет.
То есть он, разумеется, полагает, что всякий его жест есть глубокомысленнейший вывод, или, по малой мере, нечто вроде руководящей статьи, но, в сущности, ай-ай-ай как у него по этой части жидко! Право, такая же разнокалиберщина, как и у нас, грешных.
Из этого вы видите, что мое положение в свете несколько сомнительное. Не удалось мне, милая тетенька, и невинность соблюсти, и капитал приобрести. А как бы это хорошо было! И вот, вместо
того, я
живу и хоронюсь. Только одна утеха у меня и осталась: письменный стол, перо, бумага и чернила. Покуда все это под рукой, я сижу и пою:
жив,
жив курилка, не умер! Но кто же поручится, что и эта утеха внезапно не улетучится?
— Конечно, все. Там — горы, у нас — паспорты; там тепло, у нас — холодно; там местоположение — у нас нет местоположения; там сел да поехал, а у нас в каждом месте: стой, сказывай, кто таков! какой такой человек есть? Нет, вашество, нам впору попросту, без затей
прожить, а не
то чтобы что!
Еще в недавнее время наша литература
жила вполне обособленною жизнью,
то есть бряцала и занималась эстетикою.
Ах, мой любезный! да разве я когда-нибудь говорил, что всемнельзя
жить, а в
том числе и Иванам Непомнящим?
Но, в частности, для
тех или других особей, я никогда возможности «
жить да поживать» не отрицал.
Никогда он порядком не мыслил, а просто
жил да поживал (как, например, ваш Пафнутьев), и дожил до
тех пор, когда"поживать"стало невмоготу.
— То-то, что для меня не ясно, каким путем удобнее пропасть, или, лучше сказать, как это устроить приличнее. Это-то я понимаю, что пропасть, во всяком случае не минешь, да сдается, что, по-моему-то
живя, пропал человек — только и всего, а по-грызуновски мелькая, пропасть-то пропал, да сколько еще предварительно начадил!.. Вот этого-то мне и не хочется.
— Дай срок, все в своем месте объясню. Так вот, говорю: вопрос, которая манера лучше, выдвинулся не со вчерашнего дня. Всегда были теоретики и практики, и всегда шел между ними спор, как пристойнее жизнь
прожить: ничего не совершив, но в
то же время удержав за собой право сказать: по крайней мере, я навозной жижи не хлебнул! или же, погрузившись по уши в золото, в виде награды сознавать, что вот, мол, и я свою капельку в сосуд преуспеянья пролил…
— Это я и сам знаю, да как же быть? Вот мужик —
тот всегда ровно
живет, а мы…
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу
жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по
жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Бобчинский. Да если этак и государю придется,
то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе
живет Петр Иванович Бобчинскнй.
Чтобы ему, если и тетка есть,
то и тетке всякая пакость, и отец если
жив у него,
то чтоб и он, каналья, околел или поперхнулся навеки, мошенник такой!
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать
того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «
то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не
живет где-нибудь инкогнито…