Неточные совпадения
Таковы соображения, которые возникают во мне при мысли о третьем нынешнем общем правиле. И не могу не сознаться,
что при существовании их подчинение этому правилу становится делом очень тяжелым,
почти несносным.
На мой вкус, эта храбрость не симпатична; однако не могу не сказать в ее оправдание,
что при известных условиях она принимает
почти обязательный характер.
Мало того: эти действия
почти подозрительны, потому
что нынче, милая тетенька, даже в воздержании от рыкания уже усматривается что-то похожее на укрывательство.
Петь"страх врагам!"очень выгодно, а дирижировать при этом оркестром — и того выгоднее: Дракины это поняли. Поэтому-то они и поползли такою массой в Петербург, в чаянии доказать,
что никто так ловко не сумеет за шиворот взять, как они. С помощью этой песни уже многие на Руси делишки свои устроили — отчего же не устроить себя тем же способом и Никанору Дракину? Поющий эту песню внушает доверие; доверие приводит за собой
почести, а
почести приближают к казенному сундуку…
И вот теперь приходится опять об нем вспоминать, потому
что провозглашатели"средостений"и"оздоровлений"
почти силком ставят его на очередь. И вновь перед глазами моими, одна за другой, встают картины моей молодости, картины, в которых контингент действующих лиц в значительной мере наполнялся куроцапами. То было время крепостного права, когда мы с вами, молодые, здоровые и довольные, ходили рука в руку по аллеям парка и трепетно прислушивались к щелканью соловья…
Жарь! — вот извечный секрет непочатых, но уже припахивающих тлением людей, секрет, в котором замыкается и идея возмездия, и идея поучения. Всех жарь, а в том числе и их, прохвостов, ибо они и своей собственной шкуры не жалеют.
Что такое шкура! одну спустишь — нарастет другая! Эта уверенность до такой степени окрыляет их,
что они подставляют свои спины
почти играючи…
Я знаю также,
что современная действительность
почти сплошь соткана из такого рода фактов, по поводу которых и помыслить нельзя, полезны они или не полезны, а именно только, опасны или малоопасны (и притом с какой-то непосредственной, чисто личной точки зрения).
"Ну, слава богу, теперь, кажется, потише!" — вот возглас, который от времени до времени (но и то, впрочем, не слишком уж часто) приходится слышать в течение последних десяти — пятнадцати лет. Единственный возглас, с которым измученные люди соединяют смутную надежду на успокоение. Прекрасно. Допустим,
что с нас и таких перспектив довольно: допустим,
что мы уж и тогда должны
почитать себя счастливыми, когда перед нами мелькает что-то вроде передышки… Но ведь все-таки это только передышка — где же самая жизнь?
Карцером, во времена моего счастливого отрочества, называлось темное, тесное и
почти лишенное воздуха место, в которое ввергались преступные школьники, в видах искупления их школьных прегрешений. Говорят, будто подобные же темные места существовали и существуют еще в острогах (карцер в карцере, всё равно,
что государство в государстве), но так как меня от острогов бог еще миловал, то я буду говорить исключительно о карцере школьном.
Да нельзя и не завидовать.
Почти каждый день видимся и всякий раз все в этом роде разговор ведем — неужто же это не равновесие? И хоть он, по наружности, кипятится, видя мое твердое намерение жить без выводов, однако я очень хорошо понимаю,
что и он бы не прочь такого житья попробовать. Но надворные советники ему мешают — вот
что. Только
что начнет настоящим манером в сумерки погружаться, только
что занесет крючок, чтобы бирюльку вытащить, смотрит, ан в доме опять разнокалиберщина пошла.
— Ты, пожалуйста, не смотри на меня, как на дикого зверя. Напротив того, я не только понимаю, но в известной мере даже сочувствую… Иногда, после бесконечных утомлений дня, возвращаюсь домой, — и хочешь верь, хочешь нет, но бывают минуты, когда я
почти готов впасть в уныние… И только серьезное отношение к долгу освежает меня… А кроме того, не забудь,
что я всего еще надворный советник, и остановиться на этом…
Разумеется, я ответил,
что сочту за
честь, но в то же время никак не мог прийти в себя от изумления.
Большого формата лист; бумага — изумительно пригодная; печать — сделала бы
честь самому Гутенбергу; опечаток столько,
что редакция может прятаться за ними, как за каменной стеной.
Выноска:"Очень счастливы,
что начинаем предстоящую серию наших объявлений столь любезным предложением услуг; надеемся,
что и прочие девицы (sic) не замедлят
почтить нас своим доверием.
То есть не субботы"страм", а то,
что требуются
почти нечеловеческие усилия, чтобы устроить по субботам обмен мыслей.
Да и сам Грызунов
почти не отходит от Ноздрева, так
что я начинаю подозревать, уж не он ли скрывается под псевдонимом"Не верьте мне", подписанным под блестящими экономическими статьями, украшающими"Помои". По крайней мере, не успел я порядком осмотреться, как Грызунов отвел меня в сторону и шепнул на ухо...
Говоря это, я был
почти строг; но он успокоил меня, объяснив,
что легкомыслие его не предумышленное, а есть простая неопрятность, источник которой заключается в недостаточном образовании, полученном им в кадетском корпусе. Причем сознался,
что грамматику прошел только до"Местоимения", и усердно просил меня заняться его перевоспитанием.
При форме правления всё от него исходяще! и обратно туда возвращающе.
Что же надлежит заключить?!
Что сердца начальников радующе, сердца (пропущено"подчиненных") тоже, сердца Унывающе… то же (пропущено
почти всё)! А между тем
что же мы видим!! Совсем на Оборот. Частые смены начальников Сие внезапностью изъясняют, а подчиненные… небрегут?
Начинаю с констатирования,
что моя деятельность
почти исключительно посвящена злобам дня.
Он говорил с расстановкою и притом так решительно, как будто не только не ждал возражений, но и не предполагал их возможности. Эта уверенность была до того тяжела,
что я позабыл мои недавние размышления и
почти гневно крикнул...
Говоря по совести, подобные субъекты составляют редкое,
почти незаметное исключение, и я боюсь, милая тетенька,
что и ваша жизнь, наравне с жизнью опомнившегося большинства, распалась на две половины, из которых в одной предъявляют свои права справедливость и стыд, а в другой все еще чувствуется позыв к шалостям (не решаюсь употребить более резкое выражение) прошлого.
Я твердо убежден,
что в делах современности от вас зависит многое,
почти все.
Быть может, тон настоящего, последнегомоего к вам письма, до известной степени, изумит вас. Сравнивая его с первым, написанным
почти год тому назад, вы не без основания найдете,
что тетенькино обличье, с течением времени, несколько видоизменилось. Начал я с безусловных любезностей, а кончил чуть не нравоучением…
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая
честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую
честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству.
Честью уверяю, и наполовину нет того,
что они говорят. Они сами обманывают и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу врет. Она сама себя высекла.
Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех; а говорит совсем так, как старик: «Извольте, говорит, я поеду и туда, и туда…» (размахивает руками),так это все славно. «Я, говорит, и написать и
почитать люблю, но мешает,
что в комнате, говорит, немножко темно».
Хлестаков и Лука Лукич, который
почти выталкивается из дверей. Сзади его слышен голос
почти вслух: «
Чего робеешь?»