Неточные совпадения
— Природа! знаем мы эту природу! Не природа, а порода. Природу нужно смягчать, торжествовать над ней надо. Нет, знаете ли
что?
лучше нам подальше от этих лохматых! Пускай он идет с своей природой, куда пожелает. А вы между тем шепните ему, чтоб он держал ухо востро.
Они получили паспорта и «ушли» — вот все,
что известно; а удастся ли им, вне родного гнезда, разрешить поставленный покойным Решетниковым вопрос: «Где
лучше?» — на это все прошлое достаточно ясно отвечает: нет, не удастся.
Говорят, будто Баттенберг прослезился, когда ему доложили: «Карета готова!» Еще бы! Все
лучше быть каким ни на есть державцем, нежели играть на бильярде в берлинских кофейнях. Притом же, на первых порах, его беспокоит вопрос:
что скажут свои? папенька с маменькой, тетеньки, дяденьки, братцы и сестрицы? как-то встретят его прочие Баттенберги и Орлеаны? Наконец, ему ведь придется отвыкать говорить: «Болгария — любезное отечество наше!» Нет у него теперь отечества, нет и не будет!
За всем тем нужно заметить,
что в крестьянской среде рекрутская очередь велась неупустительно, и всякая крестьянская семья обязана была отбыть ее своевременно; но это была только проформа, или,
лучше сказать, средство для вымогательства денег.
На этот раз помещики действовали уже вполне бескорыстно. Прежде отдавали людей в рекруты, потому
что это представляло
хорошую статью дохода (в Сибирь ссылали редко и в крайних случаях, когда уже, за старостью лет, провинившегося нельзя было сдать в солдаты); теперь они уже потеряли всякий расчет. Даже тратили собственные деньги, лишь бы успокоить взбудораженные паникою сердца.
Для помещиков эта операция была, несомненно, выгодна. Во-первых, Чумазый уплачивал
хорошую цену за одни крестьянские тела; во-вторых, оставался задаром крестьянский земельный надел, который в тех местах имеет значительную ценность. Для Чумазого выгода заключалась в том,
что он на долгое время обеспечивал себя дешевой рабочей силой.
Что касается до закабаляемых, то им оставалась в удел надежда,
что невзгода настигает их… в последний раз!
Какой тип священника
лучше и любезнее для народа, это покажет время; но личные мои симпатии, несомненно, тянут к прежнему типу, и я очень рад,
что он исчезает настолько медленно,
что и теперь еще составляет большинство.
Даже пойла
хорошего нет, потому
что единственный в усадьбе пруд с незапамятных времен не чищен ("Вот осенью вычищу — сколько я из него наилку на десятины вывезу!" — мечтает барин).
Словом сказать, так обставил дело,
что мужичку курицы выпустить некуда. Курица глупа, не рассуждает,
что свое и
что чужое, бредет туда, где
лучше, — за это ее сейчас в суп. Ищет баба курицу, с ног сбилась, а Конон Лукич молчит.
— Мне на
что деньги, — говорит он, — на свечку богу да на лампадное маслице у меня и своих хватит! А ты вот
что, друг: с тебя за потраву следует рубль, так ты мне, вместо того, полдесятинки вспаши да сдвой, — ну, и заборони, разумеется, — а уж посею я сам. Так мы с тобой по-хорошему и разойдемся.
На первых порах после освобождения он завалил мирового посредника жалобами и постоянно судился, хотя почти всегда проигрывал дела; но крестьянам даже выигрывать надоело: выиграешь медный пятак, а времени прогуляешь на рубль. Постепенно они подчинились; отводили душу, ругая Лобкова в глаза, но назначенные десятины обработывали исправно, не кривя душой.
Чего еще
лучше!
—
Чем по заграницам деньги транжирить, — говорит он, —
лучше свое, отечественное, поощрять… так ли?
— Вези
лучше ко мне — те же деньги, да и в город ездить не нужно. А коли искупить
что в городе хотел, так и у меня в лавке товару довольно.
Это, впрочем, еще
лучше, потому
что у регистратора вечерних занятий нет; стало быть, можно будет и частную службу за собой оставить.
— Кандидатов слишком довольно. На каждое место десять — двадцать человек, друг у дружки так и рвут. И
чем больше нужды, тем труднее: нынче и к месту-то пристроиться легче тому, у кого особенной нужды нет. Доверия больше, коли человек не жмется, вольной ногой в квартиру к нанимателю входит. Одёжа нужна
хорошая, вид откровенный. А коли этого нет, так хошь сто лет грани мостовую — ничего не получишь. Нет, ежели у кого родители есть — самое святое дело под крылышком у них смирно сидеть.
Анализировать эти факты, в связи с другими жизненными явлениями, он вообще не способен, но, кроме того, ненавистник, услыхав о такой претензии, пожалуй, так цыркнет,
что и ног не унесешь. Нет,
лучше уж молча идти за течением, благо ненавистник благодаря кумовству относится к нему благодушно и скорее в шутливом тоне, нежели серьезно, напоминает о недавних проказах.
Понятно,
что при таком обширном круге деятельности, ежели дать ему волю, то он будет метаться из стороны в сторону, и ничего
хорошего из этого не выйдет.
С этих пор заведение Тюрбо сделалось рассадником нравственности, религии и
хороших манер. По смерти родителей его приняла в свое заведование дочь, m-lle Caroline Turbot, и, разумеется, продолжала родительские традиции. Плата за воспитание была очень высока, но зато число воспитанниц ограниченное, и в заведение попадали только несомненно родовитые девочки. Интерната не существовало, потому
что m-lle Тюрбо дорожила вечерами и посвящала их друзьям, которых у нее было достаточно.
Состояние у Ладогиных было
хорошее, так
что они могли жить, ни в
чем не нуждаясь.
— Полноте-ка! посмотрите, на дворе мгла какая! Пойдете в своем разлетайчике, простудитесь еще. Сидите-ка
лучше дома — на
что еще глядеть собрались?
— Знаете, вы
лучше вот
что: печи у нас в школе дымят, потолки протекают, так вы бы помогли.
— Я рассудила, Клеопатра Карловна,
что слезами мы ничему помочь не можем, а только гневим своим ропотом бога, которому, конечно, известно, как
лучше с нами поступить, — резонно ответила девушка.
— Впрочем… знаешь ли
что? Я
лучше в другой раз — прежде у мамаши спрошу!
—
Чего мне худого ждать! Я уж так худ, так худ,
что теперь со мной
что хочешь делай, я и не почувствую. В самую, значит, центру попал. Однажды мне городничий говорит:"В Сибирь, говорит, тебя, подлеца, надо!"А
что, говорю, и ссылайте, коли ваша власть; мне же
лучше: новые страны увижу. Пропонтирую пешком отселе до Иркутска — и чего-чего не увижу. Сколько раз в бегах набегаюсь! Изловят — вздуют:"влепить ему!" — все равно как здесь.
— Мне бы, тетенька, денька три отдохнуть, а потом я и опять… — сказал он. —
Что ж такое! в нашем звании почти все так живут. В нашем звании как? — скажет тебе паскуда:"Я полы мыть нанялась", — дойдет до угла — и след простыл. Где была, как и
что? —
лучше и не допытывайся! Вечером принесет двугривенный — это, дескать, поденщина — и бери. Жениться не следовало — это так; но если уж грех попутал, так ничего не поделаешь; не пойдешь к попу:"Развенчайте, мол, батюшка!"
Вообще, как я уже сказал выше, он охотно читал, но вычитывал в книгах именно то,
что не только не нарушало
хорошего расположения духа, но, напротив, содействовало поддержанию его.
Кажется, она в том, по преимуществу, состояла,
что «независимые» удалялись от коронной службы (были целые губернии, называвшиеся «корнетскими», потому
что почти сплошь все помещики были отставные корнеты и вообще малочиновные люди, но зато обладавшие
хорошими материальными средствами).
— Я, голубчик, держусь того правила,
что каждый сам
лучше может оценивать собственные поступки. Ты знаешь, я никогда не считал себя судьей чужих действий, — при этом же убеждении остался я и теперь.
Я вспомнил подобную же сцену с сестрою Крутицына, и мне показалось,
что в словах:"друзья моего мужа — мои друзья" — сказалась такая же поэма. Только это одно несколько умалило
хорошее впечатление в ущерб «умнице», но, вероятно, тут уже был своего рода фатум, от которого никакая выдержка не могла спасти.
—
Что ж угадывать? Во мне все так просто и в жизни моей так мало осложнений,
что и без угадываний можно обойтись. Я даже рассказать тебе о себе ничего особенного не могу.
Лучше ты расскажи. Давно уж мы не видались, с той самой минуты, как я высвободился из Петербурга, — помнишь, ты меня проводил? Ну же, рассказывай: как ты прожил восемь лет?
Что предвидишь впереди?..
И в этом я ему не препятствовал, хотя, в сущности, держался совсем другого мнения о хитросплетенной деятельности этого своеобразного гения, запутавшего всю Европу в какие-то невылазные тенета. Но свобода мнений — прежде всего, и мне не без основания думалось: ведь оттого не будет ни хуже, ни
лучше,
что два русских досужих человека начнут препираться о качествах человека, который простер свои длани на восток и на запад, — так пускай себе…
Долго ли будет она продолжать чадить — этого он определить не мог; но, по размышлении, оказывалось,
что гораздо было бы
лучше, если бы процесс этот кончился как можно скорее.
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете,
лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади
хорошие были! Ямщикам скажи,
что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
— Анна Андреевна именно ожидала
хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», — и так, право, обрадовалась,
что не могла говорить.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо,
что у вас больные такой крепкий табак курят,
что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и
лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе будет гораздо
лучше, потому
что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.