Неточные совпадения
Потом: «немецкие фабриканты совсем завладели Лодзем»; «немецкие офицеры живут в Смоленске»; «немецкие офицеры генерального штаба появились у Троицы-Сергия, изучают русский язык и ярославское шоссе, собирают статистические сведения,
делают съемки» и т. д. Что им понадобилось? Ужели они мечтают, что германское знамя появится на ярославском шоссе и село Братовщина
будет примежевано к германской империи?
И
будет катиться эта глыба вперед и вперед, покуда не застрянет среди дороги и не
сделает ее непроходимою.
Торг заключался. За шестьдесят рублей девку не соглашались
сделать несчастной, а за шестьдесят пять — согласились. Синенькую бумажку ее несчастье стоило. На другой день девке объявляли через старосту, что она — невеста вдовца и должна навсегда покинуть родной дом и родную деревню. Поднимался вой, плач, но «задаток»
был уже взят — не отдавать же назад!
— Шутка сказать! — восклицали они, — накануне самой „катастрофы“ и какое дело затеяли! Не смеет, изволите видеть, помещик оградить себя от будущих возмутителей! не смеет распорядиться своею собственностью! Слава богу, права-то еще не отняли! что хочу, то с своим Ванькой и
делаю! Вот завтра, как нарушите права, —
будет другой разговор, а покуда аттанде-с!
Сколько тогда одних ревизоров
было — страшно вспомнить! И для каждого нужно
было делать обеды, устраивать пикники, катанья, танцевальные вечера. А уедет ревизор — смотришь, через месяц записка в три пальца толщиной, и в ней все неправды изложены, а правды ни одной, словно ее и не бывало. Почесывают себе затылок губернские властелины и начинают изворачиваться.
— Берите у меня пустота! — советует он мужичкам, — я с вас ни денег, ни сена не возьму — на что мне! Вот лужок мой всем миром уберете — я и за то благодарен
буду! Вы это шутя на гулянках
сделаете, а мне — подспорье!
Он рассуждает так:"Я выбрался из нужды — стало
быть, и другие имеют возможность выбраться; а если они не
делают этого, то это происходит оттого, что они не умеют управлять собою.
— Это же самое мне вчера графиня Крымцева говорила, И всех вас, добрых и преданных, приходится успокоивать! Разумеется, я так и
сделал. — Графиня! — сказал я ей, — поверьте, что, когда наступит момент, мы
будем готовы! И что же, ты думаешь, она мне на это ответила:"А у меня между тем хлеб в поле не убран!"Я так и развел руками!
Все он
делал систематически, не торопясь; с вечера расписывал завтрашние шестнадцать часов на клетки, и везде
поспевал в свое время.
— И прекрасно, мой друг,
делаешь, — хвалит его отец, — и я выслушиваю, когда начальник отделения мне возражает, а иногда и соглашаюсь с ним. И директор мои возражения благосклонно выслушивает. Ну, не захочет по-моему
сделать — его воля! Стало
быть, он прав, а я виноват, — из-за чего тут горячку пороть! А чаще всего так бывает, что поспорим-поспорим, да на чем-нибудь середнем и сойдемся!
— И я говорю, что мерзавец, да ведь когда зависишь… Что, если он банкиру на меня наговорит? — ведь, пожалуй, и там… Тут двадцать пять рублей улыбнутся, а там и целых пятьдесят. Останусь я у тебя на шее, да, кроме того, и
делать нечего
будет… С утра до вечера все
буду думать… Думать да думать, одна да одна… ах, не дай бог!
— Покуда — ничего. В департаменте даже говорят, что меня столоначальником
сделают. Полторы тысячи — ведь это куш. Правда, что тогда от частной службы отказаться придется, потому что и на дому казенной работы по вечерам довольно
будет, но что-нибудь легонькое все-таки и посторонним трудом можно
будет заработать, рубликов хоть на триста. Квартиру наймем; ты только вечером на уроки станешь ходить, а по утрам дома
будешь сидеть; хозяйство свое заведем — живут же другие!
— Скажи, что мы
будем делать? — настаивает она.
Так и
сделали. Она ушла в родильный дом; он исподволь подыскивал квартиру. Две комнаты; одна
будет служить общею спальней, в другой — его кабинет, приемная и столовая. И прислугу он нанял, пожилую женщину, не ветрогонку и добрую; сумеет и суп сварить, и кусок говядины изжарить, и за малюткой углядит, покуда матери дома не
будет.
— Что тогда мы
будем делать! — мучилась Надежда Владимировна.
— Надя! Тебе
будет трудно… Не справиться… И сама ты, да еще сын на руках. Ах, зачем, зачем
была дана эта жизнь? Надя! Ведь мы на каторге
были, и называли это жизнью, и даже не понимали, из чего мы бьемся, что
делаем; ничего мы не понимали!
Это он-то довилялся! Он, который всегда, всем сердцем… куда прочие, туда и он! Но
делать нечего, приходится выслушивать. Такой уж настал черед… «ихний»! Вчера
была оттепель, а сегодня — мороз. И лошадей на зимние подковы в гололедицу подковывают, не то что людей! Но, главное, оправданий никаких не допускается. Он обязан
был стоять на страже, обязан предвидеть — и всё тут. А впрочем, ведь оно и точно, если по правде сказать:
был за ним грешок,
был!
Тут же кстати, к великому своему огорчению, Софья Михайловна
сделала очень неприятные открытия. К француженке-бонне ходил мужчина, которого она рекомендовала Братцевой в качестве брата. А так как Софья Михайловна
была доброй родственницей, то желала, чтобы и живущие у нее тоже имели хорошие родственные чувства.
Основателем пансиона
был m-r Тюрбо, отец нынешней содержательницы. Он
был вывезен из Франции, в качестве воспитателя, к сыну одного русского вельможи, и когда воспитание кончилось, то ему назначили хорошую пенсию. М-r Тюрбо уже намеревался уехать обратно в родной Карпантрa, как отец его воспитанника
сделал ему неожиданное предложение.
Она сообщила об этом выговоре Ардаше, и он в тот же вечер поспешил
сделать предложение. Ну, после этого, конечно… о! это
была целая поэма!
— Нет, и ваша жизнь переполнена крохами, только вы иначе их называете. Что вы теперь
делаете? что предстоит вам в будущем? Наверно, вы мечтаете о деятельности, о возможности
быть полезною; но разберите сущность ваших мечтаний, и вы найдете, что там ничего, кроме крох, нет.
Визит кончился. Когда она возвращалась домой, ей
было несколько стыдно. С чем она шла?.. с «супцем»! Да и «супец» ее
был принят как-то сомнительно. Ни одного дельного вопроса она
сделать не сумела, никакой помощи предложить. Между тем сердце ее болело, потому что она увидела настоящее страдание, настоящее горе, настоящую нужду, а не тоску по праздности. Тем не менее она сейчас же распорядилась, чтобы Мирону послали миску с бульоном, вареной говядины и белого хлеба.
— Слухи ходят, что скоро и совсем земства похерят, — прибавил он, — да и хорошо
сделают. Об умывальниках для больницы да о пароме через речку Воплю и без земства
есть кому думать. Вот кабы…
Ученье началось. Набралось до сорока мальчиков, которые наполнили школу шумом и гамом. Некоторые
были уж на возрасте и довольно нахально смотрели в глаза учительнице. Вообще ее испытывали, прерывали во время объяснений, кричали, подражали зверям. Она старалась
делать вид, что не обращает внимания, но это ей стоило немалых усилий. Под конец у нее до того разболелась голова, что она едва дождалась конца двух часов, в продолжение которых шло ученье.
Целое после-обеда после этого она
была как в чаду, не знала, что с нею делается. И жутко и сладко ей
было в одно и то же время, но ничего ясного. Хаос переполнял все ее существо; она беспокойно ходила по комнате, перебирала платья, вещи, не знала, что
делать. Наконец, когда уже смерклось, от него пришел посланный и сказал, что Андрей Степаныч просит ее на чашку чая.
Наконец наступил сентябрь, и опять начались классы. Анна Петровна едва держалась на ногах, но исправно посещала школу. Ученики, однако ж, поняли, что она виновата и ничего им
сделать не смеет. Начались беспорядки, шум, гвалт. Некоторые мальчики вполне явственно говорили:"С приплодцем!"; другие уверяли, что у них к будущей масленице
будет не одна, а разом две учительницы. Положение день ото дня становилось невыносимее.
Она не
была ни жадна, ни мечтательна, но любила процесс сложения и вычитания. Сядет в угол и
делает выкладки. Всегда она стояла на твердой почве, предпочитая истины общепризнанные, прочные. Говорила рассудительно, считала верно. Алгебры не понимала, как и вообще никаких отвлечений.
Верховцевы сходили по лестнице, когда Лидочка поднималась к ним. Впрочем, они уезжали не надолго — всего три-четыре визита, и просили Лидочку подождать. Она вошла в пустынную гостиную и села у стола с альбомами. Пересмотрела все — один за другим, а Верховцевых все нет как нет. Но Лидочка не обижалась; только ей очень хотелось
есть, потому что институтский день начинается рано, и она, кроме того,
сделала порядочный моцион. Наконец, часов около пяти, Верочка воротилась.
— Бог знает, что
делает, — сказала она себе, — он отозвал к себе нашу добрую maman — стало
быть, она нужна
была там. А начальство, без сомнения, пришлет нам новую maman, которая со временем вознаградит нас за горькую утрату.
И вот один Непомнящий объявляет, что, в сущности, он никогда не дразнился, а просто балагурил; другой, что если он язвил в одну сторону, то может, по требованию, язвить и в другую; третий — что он и сам не знает, что
делал, но вперед"не
будет".
Это
было очень обидно, потому что сама управа предвидела наступление весны и уже
сделала распоряжение, чтобы Глотов, как только появятся на дороге зажоры, немедленно ехал, куда глаза глядят.
— Господи! что же я
буду делать?
То-то вот оно и
есть. И не довернешься — бьют, и перевернешься — бьют.
Делай как хочешь. Близок локоть — да не укусишь. В то время, когда он из редакционных комиссий воротился, его сгоряча всеми шарами бы выбрали, а он, вместо того, за «эрами» погнался. Черта с два… Эрррра!
Громадная не по росту, курчавая голова с едва прорезанными, беспокойно бегающими глазами, с мягким носом, который всякий считал долгом покомкать; затем, приземистое тело на коротких ногах, которые от постоянного сиденья на верстаке
были выгнуты колесом, мозолистые руки — все это, вместе взятое,
делало его фигуру похожею на клубок, усеянный узлами.
— И добро бы я не знал, на какие деньги они
пьют! — продолжал волноваться Гришка, —
есть у старика деньги,
есть! Еще когда мы крепостными
были, он припрятывал. Бывало, нарвет фруктов, да ночью и снесет к соседям, у кого ранжерей своих нет. Кто гривенничек, кто двугривенничек пожертвует… Разве я не помню! Помню я, даже очень помню, как он гривенники обирал, и когда-нибудь все на свежую воду выведу! Ах,
сделай милость! Сами
пьют, а мне не только не поднесут, даже в собственную мою квартиру не пущают!
Он уже неоднократно
делал прогулы, являлся в мастерскую пьяный, и хозяин не раз «поправлял» ему то одну, то другую скулу, но выгонять не решался, потому что руки у Гришки
были золотые.
— То
есть доволен, хочешь ты сказать? Выражений, вроде: «счастье»,"несчастье", я не совсем могу взять в толк. Думается, что это что-то пришедшее извне, взятое с бою. А довольство естественным образом залегает внутри. Его, собственно говоря, не чувствуешь, оно само собой разливается по существу и
делает жизнь удобною и приятною.
— Ну,
будет; действительно, я что-то некстати развитийствовался. Рассказывай же, рассказывай о себе, как жил, что
делал?
Покойный отец
сделал многое, чтобы наш уезд в административном смысле
был безупречен, и я шел по стопам его.
— Pardon! Выражение: «мелочи» — сорвалось у меня с языка. В сущности, я отнюдь не считаю своего «дела» мелочью. Напротив. Очень жалею, что ты затеял весь этот разговор, и даже не хочу верить, чтобы он мог серьезно тебя интересовать.
Будем каждый
делать свое дело, как умеем, — вот и все, что нужно. А теперь поговорим о другом…