Неточные совпадения
В губернии
вы прежде всего встретите человека, у которого сердце не
на месте. Не потому оно не
на месте, чтобы было переполнено заботами об общественном деле, а потому, что все содержание настоящей минуты исчерпывается одним предметом: ограждением прерогатив власти от действительных и мнимых нарушений.
— А
вы припомните, как
вы мне ответили
на мой запрос о необходимости иметь в сердцах страх божий? Конечно, я
вас лично не обвиняю, но письмоводитель ваш — шпилька!
Шли в Сибирь, шли в солдаты, шли в работы
на заводы и фабрики; лили слезы, но шли… Разве такая солидарность со злосчастием мыслима, ежели последнее не представляется обыденною мелочью жизни? И разве не правы были жестокие сердца, говоря: „Помилуйте! или
вы не видите, что эти люди живы? А коли живы — стало быть, им ничего другого и не нужно“…
"Смотреть
на этих баб тошно!" — мучительно думает попадья, но вслух говорит: — А
вы, бабыньки, для отца-то духовного постарайтесь! не шибко соломой трясите: неравно половина зерна
на полосе останется.
— Ну, черт с
вами! Вот сын у меня растет; может быть, он хозяйничать захочет. Дам ему тогда денег
на обзаведение, и пускай он хлопочет. Только вот лес пуще всего береги, старик! Ежели еще раз порубку замечу — спуску не дам!
— Мы и сами в ту пору дивились, — сообщает, в свою очередь, староста (из местных мужичков), которого он
на время своего отсутствия, по случаю совершения купчей и первых закупок, оставил присмотреть за усадьбой. — Видите — в поле еще снег не тронулся, в лес проезду нет, а
вы осматривать приехали. Старый-то барин садовнику Петре цалковый-рупь посулил, чтоб
вас в лес провез по меже: и направо и налево — все, дескать, его лес!
— Вот
на этой пустоши бывает трава, мужички даже исполу с охотой берут. Болотце вон там в уголку, так острец растет, лошади его едят. А вот в Лисьей-Норе — там и вовсе ничего не растет: ни травы, ни лесу. Продать бы
вам, сударь, эту пустошь!
Анна Ивановна! ведь
вы без меня
на скотном присмотрите?
—
Вы пашни больше берите, — увещевал он крестьян, — в ней вся ваша надежда. За лесом не гонитесь, я и сучьев
на протопление, и валежнику
на лучину, хоть задаром, добрым соседям отпущу! Лугов тоже немного
вам нужно — у меня пустошей сколько угодно есть.
На кой мне их шут! Только горе одно… хоть даром косите!
— Берите у меня пустота! — советует он мужичкам, — я с
вас ни денег, ни сена не возьму —
на что мне! Вот лужок мой всем миром уберете — я и за то благодарен буду!
Вы это шутя
на гулянках сделаете, а мне — подспорье!
— Всё
на гулянках да
на гулянках! — и то круглый год гуляем у
вас, словно
на барщине! — возражают мужички, —
вы бы лучше, как и другие, Конон Лукич: за деньги либо исполу…
— Что
вы, Христос с
вами! — да мне стыдно будет в люди глаза показать, если я с соседями
на деньги пойду! Я —
вам,
вы — мне; вот как по-христиански следует. А как скосите мне лужок, — я
вам ведерко поставлю да пирожком обделю — это само собой.
— Это же самое мне вчера графиня Крымцева говорила, И всех
вас, добрых и преданных, приходится успокоивать! Разумеется, я так и сделал. — Графиня! — сказал я ей, — поверьте, что, когда наступит момент, мы будем готовы! И что же, ты думаешь, она мне
на это ответила:"А у меня между тем хлеб в поле не убран!"Я так и развел руками!
— Ежели
вы, господа,
на этой же почве стоите, — говорил он, — то я с
вами сойдусь. Буду ездить
на ваши совещания, пить чай с булками, и общими усилиями нам, быть может, удастся подвинуть дело вперед. Помилуй! tout croule, tout roule [все рушится, все разваливается (франц.)] — a y нас полезнейшие проекты под сукном по полугоду лежат, и никто ни о чем подумать не хочет! Момент, говорят, не наступил; но уловите же наконец этот момент… sacrebleu!.. [черт возьми! (франц.)]
Женщина, выхоленная, выдрессированная, сама по себе уже представляет для глаз неисчерпаемый источник наслаждений, а
на любом рауте перед
вами дефилируют десятки таких женщин.
— Одна. Отец давно умер, мать — в прошлом году. Очень нам трудно было с матерью жить — всего она пенсии десять рублей в месяц получала. Тут и
на нее и
на меня; приходилось хоть милостыню просить. Я, сравнительно, теперь лучше живу. Меня счастливицей называют. Случай как-то помог, работу нашла. Могу комнату отдельную иметь, обед; хоть голодом не сижу. А
вы?
— Точно
вы на каторге оба живете! — ворчала она, — по-моему, день прошел — и слава богу! сегодня прошел — завтра прошел, — что тут загадывать!
— Рублей
на пятнадцать с обедом в месяц? удобно это для
вас?
— Как же
вы на двадцать рублей ухитряетесь жить?
Хорошо, что
на третьем курсе состою, хоть обмундирование для меня не обязательно, а для
вас и это потребуется.
—
Вас мне совестно; всё
вы около меня, а у
вас и без того дела по горло, — продолжает он, — вот отец к себе зовет… Я и сам вижу, что нужно ехать, да как быть? Ежели ждать — опять последние деньги уйдут. Поскорее бы… как-нибудь… Главное, от железной дороги полтораста верст
на телеге придется трястись. Не выдержишь.
— А всё
вы, господа Попрыгунчиковы! всё-то
вы похваливаете, всё-то подвиливаете! Виляли-виляли хвостами, да и довилялись! А знаете ли, что за это
вас, как укрывателей, судить следует? Вместо того чтобы стоять
на страже и кому следует доложить — они на-тко что выдумали! Поддакивать свистунам! Срам, сударь!
И ежели
вы возразите, что так называемое"покойное проживание"представляет собой только кажущееся спокойствие, что в нем-то, пожалуй, и скрывается настоящая угроза будущему и что, наконец, басня о голубе есть только басня и не все голуби возвращаются из поисков с перешибленными крыльями, то солидный человек и
на это возражение в карман за словом не полезет.
— Да, ежели в этом смысле… но я должна
вам сказать, что очень часто это слово употребляется и в другом смысле… Во всяком случае, знаете что? попросите мосье Жасминова — от меня! — не задавать сочинений
на темы, которые могут иметь два смысла! У меня живет немка, которая может… о,
вы не знаете, как я несчастлива в своей семье! Муж мой… ох, если б не ангелочек!..
— Нет;
вы сами
на себе это чувство испытываете, а ежели еще не испытываете, то скоро, поверьте мне, оно наполнит все ваше существо. Зачем? почему? — вот единственные вопросы, которые представляются уму. Всю жизнь нести иго зависимости, с утра до вечера ходить около крох, слышать разговор о крохах, сознавать себя подавленным мыслью о крохах…
— То есть
вы поступите со мной, как с тем влиятельным лицом, о котором упоминали: будете подчинять меня себе, приводить
на путь истинный! — пошутила Ольга.
— Пожалуй, — ответил он весело, — только
на этот раз вполне добровольно и сознательно. А может быть, и
вы подчините меня себе.
"Простите меня, милая Ольга Васильевна, — писал Семигоров, — я не соразмерил силы охватившего меня чувства с теми последствиями, которые оно должно повлечь за собою. Обдумав происшедшее вчера, я пришел к убеждению, что у меня чересчур холодная и черствая натура для тихих радостей семейной жизни. В ту минуту, когда
вы получите это письмо, я уже буду
на дороге в Петербург. Простите меня. Надеюсь, что
вы и сами не пожалеете обо мне. Не правда ли? Скажите: да, не пожалею. Это меня облегчит".
В полной и
на этот раз уже добровольно принятой бездеятельности она бродила по комнатам, не находя для себя удовлетворения даже в чтении. В ушах ее раздавались слова:"Нет,
вы не бедная,
вы — моя!"Она чувствовала прикосновение его руки к ее талии; поцелуй его горел
на ее губах. И вдруг все пропало… куда? почему?
— У
вас наш мальчонко учится, так вот
вам. Тут чаю полфунта, сахару, ветчины и гостинцу, кушайте
на здоровье. А сверх того, и деньгами два рубля.
— Возьмите, — сказал он, — историю себе наживете. С сильным не борись! и пословица так говорит. Еще скажут, что кобенитесь, а он и невесть чего наплетет. Кушайте
на здоровье! Не нами это заведено, не нами и кончится. Увидите, что ежели
вы последуете моему совету, то и прочие миряне дружелюбнее к
вам будут.
На селе, однако ж, ее вечерние похождения были уже всем известны. При встречах с нею молодые парни двумысленно перемигивались, пожилые люди шутили. Бабы заранее ее ненавидели, как будущую сельскую «сахарницу», которая способна отуманить головы мужиков. Волостной писарь однажды прямо спросил:"В какое время, барышня,
вы можете меня принять?" — а присутствовавший при этой сцене Дрозд прибавил:"Чего спрашиваешь? приходи, когда вздумается, — и вся недолга!"
— Раньше окончания каникул она
вас не возьмет: ей не расчет содержать
вас на хлебах, но после, быть может… Во всяком случае, я
на днях увижусь с нею и уведомлю
вас, — прибавила она.
— Довольны
вы? — спрашивал я ее
на днях, встретивши ее у одной из ее питомок, молоденькой дамы, которая очень недавно связала себя узами гименея.
Вы чересчур добры, но я совершенно искренно говорю:
вы на ваших плечах вынесли мою газету; без вашего содействия она не достигла бы и малой доли теперешнего процветания!
— Только об этом не надо
на суде говорить, господин адвокат…
вы ради бога!.. И вот вчера муж получил от господина судебного следователя повестку… Ах, господин адвокат, помогите!
— Ну, идите и воруйте. Только мне
на зубок не попадайтесь. Я…
вас…
—
Вы пойдете к следователю, — формулировали свое мнение консультанты, обращаясь к первому вору, — и откажетесь от первого показания; скажите: он не украл у меня, я сам ему деньги
на сохранение отдал, а он и не знал, откуда они ко мне пришли…
— Николай Николаич! — обратился он к Краснову перед собравшимися земцами, — я очень рад, что вижу
вас моим сослуживцем, и уверен, что
вы вполне готовы содействовать мне. И мы, бюрократы, и
вы, земцы, служим одной и той же державе и стоим
на одной и той же почве, хотя и ходят слухи о каких-то воинственных замыслах…
Почва,
на которой я стою, — это ответственность перед начальством; отношения же мои к
вам таковы: я укажу
вам на мосток —
вы его исправите; я сообщу
вам, что в больнице посуда дурно вылужена, —
вы вылудите.
—
Вы, господа, слишком преувеличиваете, — говорили ему. — Если бы
вам удалось взглянуть
на ваши дела несколько издалека, вот как мы смотрим, то
вы убедились бы, что они не заключают в себе и десятой доли той важности, которую
вы им приписываете.
— Не желаете ли
вы перейти ко мне
на службу? — предложила особа.
—
Вы думаете, Франция даром войска
на восточной границе стягивает? — говорит он, — нет, теперь уж все ее приготовления подробно известны!
—
Вы думаете, что Германия даром войска
на западной границе стягивает? Нет, батюшка, напрасно она полагает, что в наше время можно втихомолку войско в пятьсот тысяч человек в один пункт бросить!
Шибко рассердился тогда Иван Савич
на нас; кои потом и прощенья просили, так не простил:"Сгиньте, говорит, с глаз моих долой!"И что ж бы
вы думали? какие были «заведения» — и ранжереи, и теплицы, и грунтовые сараи — все собственной рукой сжег!"
— Все-таки, по-моему,
на воле
вам лучше живется!
— Известно, как же возможно сравнить! Раб или вольный! Только, доложу
вам, что и воля воле рознь. Теперича я что хочу, то и делаю; хочу — лежу, хочу — хожу, хочу — и так посижу. Даже задавиться, коли захочу, — и то могу. Встанешь этта утром, смотришь в окошко и думаешь! теперь шалишь, Ефим Семенов, рукой меня не достанешь! теперь я сам себе господин. А ну-тко ступай,"сам себе господин", побегай по городу, не найдется ли где дыра, чтобы заплату поставить, да хоть двугривенничек
на еду заполучить!
— А что же со мной закон сделает, коли от меня только клочья останутся? Мочи моей, сударь, нет; казнят меня
на каждом шагу — пожалуй, ежели в пьяном виде, так и взаправду спрыгнешь… Да вот что я давно собираюсь спросить
вас: большое это господам удовольствие доставляет, ежели они, например, бьют?..
— Ну,
на нет и суда нет. А я вот еще что хочу
вас спросить: может ли меня городничий без причины колотить? Есть у него право такое?
— Родитель высек. Привел меня — а сам пьяный-распьяный — к городничему:"Я, говорит, родительскою властью желаю, чтоб
вы его высекли!"–"Можно, — говорит городничий: — эй, вахтер! розог!" — Я было туда-сюда: за что, мол?"А за неповиновение, — объясняется отец, — за то, что он нас, своих родителей,
на старости лет не кормит". И сколь я ни говорил, даже кричал — разложили и высекли! Есть, вашескородие, в законе об этом?