Неточные совпадения
Случайно или не случайно, но с окончанием баттенберговских похождений затихли и европейские концерты. Визиты, встречи и совещания прекратились, и все разъехались по
домам. Начинается зимняя работа; настает время собирать материалы и готовиться к концертам будущего лета. Так оно и пойдет колесом, покуда
есть налицо человек (имярек), который держит всю Европу
в испуге и смуте. А исчезнет со сцены этот имярек, на месте его появится другой, третий.
У него
дом больше — такой достался ему при поступлении на место;
в этом
доме, не считая стряпущей, по крайней мере, две горницы, которые отапливаются зимой «по-чистому», и это требует лишних дров; он круглый год нанимает работницу, а на лето и работника, потому что земли у него больше, а стало
быть, больше и скота — одному с попадьей за всем недоглядеть; одежда его и жены дороже стоит, хотя бы ни он, ни она не имели никаких поползновений к франтовству; для него самовар почти обязателен, да и закуска
в запасе имеется, потому что его во всякое время может посетить нечаянный гость: благочинный, ревизор из уездного духовного правления, чиновник, приехавший на следствие или по другим казенным делам, становой пристав, волостной старшина, наконец, просто проезжий человек, за метелью или непогодой не решающийся продолжать путь.
О равнодушном помещике
в этом этюде не
будет речи, по тем же соображениям, как и о крупном землевладельце: ни тот, ни другой хозяйственным делом не занимаются. Равнодушный помещик на скорую руку устроился с крестьянами, оставил за собой пустоша, небольшой кусок лесу, пашню запустил, окна
в доме заколотил досками, скот распродал и, поставив во главе выморочного имущества не то управителя, не то сторожа (преимущественно из отставных солдат), уехал.
И точно: везде, куда он теперь ни оглянется, продавец обманул его.
Дом протекает; накаты под полом ветхи; фундамент
в одном месте осел; корму до новой травы не хватит; наконец, мёленка, которая, покуда он осматривал имение, работала на оба постава и
была завалена мешками с зерном, — молчит.
Покуда
в доме идет содом, он осматривает свои владения. Осведомляется, где
в последний раз сеяли озимь (пашня уж два года сряду пустует), и нанимает топографа, чтобы снял полевую землю на план и разбил на шесть участков, по числу полей. Оказывается, что
в каждом поле придется по двадцати десятин, и он спешит посеять овес с клевером на том месте, где
было старое озимое.
Заглянемте утром
в его квартиру. Это очень уютное гнездышко, которое француз-лакей Шарль содержит
в величайшей опрятности. Это для него тем легче, что хозяина почти целый день нет
дома, и, стало
быть, обязанности его не идут дальше утра и возобновляются только к ночи. Остальное время он свободен и шалопайничает не плоше самого Ростокина.
Люберцев не держит
дома обеда, а обедает или у своих (два раза
в неделю), или
в скромном отельчике за рубль серебром.
Дома ему
было бы приятнее обедать, но он не хочет баловать себя и боится утратить хоть частичку той выдержки, которую поставил целью всей своей жизни. Два раза
в неделю — это, конечно, даже необходимо;
в эти дни его нетерпеливо поджидает мать и заказывает его любимые блюда — совестно и огорчить отсутствием. За обедом он сообщает отцу о своих делах.
— Ну, и слава богу. А теперь, на радостях, еще по бокальчику
выпьем — вон, я вижу,
в бутылке еще осталось. Не привык я к шампанскому, хотя и случалось
в посторонних
домах полакомиться. Ну, да на этот раз, ежели и сверх обыкновенного весел
буду, так Аннушка простит.
Ничем подобным не могли пользоваться Черезовы по самому характеру и обстановке их труда. Оба работали и утром, и вечером вне
дома, оба жили
в готовых, однажды сложившихся условиях и, стало
быть, не имели ни времени, ни привычки, ни надобности входить
в хозяйственные подробности. Это до того въелось
в их природу, с самых молодых ногтей, что если бы даже и выпал для них случайный досуг, то они не знали бы, как им распорядиться, и растерялись бы на первом шагу при вступлении
в практическую жизнь.
— Покуда — ничего.
В департаменте даже говорят, что меня столоначальником сделают. Полторы тысячи — ведь это куш. Правда, что тогда от частной службы отказаться придется, потому что и на
дому казенной работы по вечерам довольно
будет, но что-нибудь легонькое все-таки и посторонним трудом можно
будет заработать, рубликов хоть на триста. Квартиру наймем; ты только вечером на уроки станешь ходить, а по утрам
дома будешь сидеть; хозяйство свое заведем — живут же другие!
Так и сделали. Она ушла
в родильный
дом; он исподволь подыскивал квартиру. Две комнаты; одна
будет служить общею спальней,
в другой — его кабинет, приемная и столовая. И прислугу он нанял, пожилую женщину, не ветрогонку и добрую; сумеет и суп сварить, и кусок говядины изжарить, и за малюткой углядит, покуда матери
дома не
будет.
Указанные нумера помещались
в четвертом этаже громадного
дома. Его встретила
в дверях сама хозяйка, чистенькая старушка лет под шестьдесят.
Было около десяти часов, и нумера пустели;
в коридоре то и дело сновали уходящие жильцы.
В дом взяли немку, так как немки (кроме гамбургских) исстари пользуются репутацией добродетельных. Француженка и англичанка (тоже вновь приусловленные) должны
были приходить лишь
в определенные дни и часы.
Книг
в доме оказалось много, и почти все
в них
было для нее ново.
В этот
дом приходили только на минуту и сейчас же спешили из него уйти, точно он
был выморочный.
Приходилось по-прежнему бесцельно бродить по комнатам, прислушиваться к бою маятника и скучать, скучать без конца. Изредка она каталась
в санях, и это немного оживляло ее; но дорога
была так изрыта ухабами, что беспрерывное нырянье
в значительной степени отравляло прогулку. Впрочем, она настолько уж опустилась, что ее и не тянуло из
дому. Все равно, везде одно и то же, и везде она одна.
Не
было бесполезной громады комнат, которая давила ее
в деревне; не слышно
было таинственных шепотов, которые
в деревенском
доме ползли из всех щелей.
Вместо мебели ей поставили простой, некрашеный стол и три табуретки;
в углу стояла кровать, перешедшая, вместе с
домом, от управляющего;
в стену вбито
было несколько гвоздей, на которые она могла вешать свой гардероб.
Для нее это
было хорошее предзнаменование; несмотря на предостережение батюшки, относительно трудности предстоящего ей пути, она все-таки надеялась найти
в его
доме приют и защиту.
Квартира
была готовая, и она устроилась
в ней, как могла, хотя каждый день выгонял ее часа на два из
дома угар.
И тут сиротке помогли. Поручили губернатору озаботиться ее интересами и произвести ликвидацию ее дел. Через полгода все
было кончено: господский
дом продали на снос; землю, которая обрабатывалась
в пользу помещика, раскупили по клочкам крестьяне; инвентарь — тоже; Фоку и Филанидушку поместили
в богадельни. Вся ликвидация дала около двух тысяч рублей, а крестьяне, сверх того,
были посажены на оброк по семи рублей с души.
— Ничего, у меня свой
дом в институте
есть…
В особенности интересен он
в трактирах и ресторанах, которые посещает охотно, хотя довольно редко, по причине частых приглашений
в семейные
дома. Во-первых,
в ресторане всегда встретишь кучу знакомых, от которых можно тоже позаимствоваться новостями дня, а во-вторых, Бодрецов любит
поесть хорошо,
в особенности на чужой счет.
— Да, и домой. Сидят почтенные родители у окна и водку
пьют:"Проваливай! чтоб ноги твоей у нас не
было!"А квартира, между прочим, — моя, вывеска на
доме — моя; за все я собственные деньги платил. Могут ли они теперича
в чужой квартире дебоширствовать?
Громадные березы тоскливо раскачивали вершины из стороны
в сторону;
в сирени, которою
были обсажены куртины,
в акациях и
в вишенье раздавался неумолкаемый шелест; столетняя липа, посаженная сбоку
дома, скрипела от старости.
Мысль о побеге не оставляла его. Несколько раз он пытался ее осуществить и дня на два, на три скрывался из
дома. Но исчезновений его не замечали, а только не давали разрешенья настоящим образом оставить
дом. Старик отец заявил, что сын у него непутный, а он, при старости, отвечать за исправную уплату повинностей не может. Разумеется, если б Гришка не
был «несуразный», то мог бы настоять на своем; но жалобы «несуразного» разве
есть резон выслушивать?
В кутузку его — вот и решенье готово.
Москва стала люднее, оживленнее; появились, хоть и наперечет, громадные
дома; кирпичные тротуары остались достоянием переулков и захолустий, а на больших улицах уже сплошь уложены
были нешироким плитняком; местами,
в виде заплат, выступал и асфальт.
Феклинья бросила и отца и
дом. Она выстроила на выезде просторную избу и поселилась там с двумя другими «девушками».
В избе целые ночи напролет светились огни и шло пированье. Старуха, Гришкина мать, умерла, но старики, отец и тесть,
были еще живы и перебивались Христовым именем.
Ни отца, ни тестя не
было в это время
дома; двери стояли отпертые, потому что и украсть
было нечего.
Только обязательная служба до известной степени выводила его из счастливого безмятежия. К ней он продолжал относиться с величайшим нетерпением и, отбывая повинность, выражался, что и он каждый день приносит свою долю вреда. Думаю, впрочем, что и это он говорил, не анализируя своих слов. Фраза эта, очевидно,
была, так сказать, семейным преданием и запала
в его душу с детства
в родном
доме, где все, начиная с отца и кончая деревенскими кузенами, кичились какою-то воображаемою независимостью.