Ей душно от этого письма, вдруг перенесшего ее на другую сторону бездны, когда она уже оторвалась навсегда, ослабевшая, измученная борьбой, — и
сожгла за
собой мост. Она не понимает, как мог он написать? Как он сам не бежал давно?
То есть я и солгал, потому что документ был у меня и никогда у Крафта, но это была лишь мелочь, а в самом главном я не солгал, потому что в ту минуту, когда лгал, то дал
себе слово
сжечь это письмо в тот же вечер.
Она бросалась в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате, падала в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала,
сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала,
сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая
себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним в комнату мужа, бросила его да стол, и бросилась в свою комнату, упала в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать,
сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
М. В. Петрашевский, русский помещик, был убежденным фурьеристом и устроил у
себя в деревне фаланстер, который крестьяне
сожгли как новшество, противное их быту.