Неточные совпадения
— Что ты! с ума, никак, спятил! пойдет ли этот к нам?
во сто раз глупее
были — и те
не пошли! — напустились головотяпы на новотора-вора.
8) Брудастый, Дементий Варламович. Назначен
был впопыхах и имел в голове некоторое особливое устройство, за что и прозван
был «Органчиком». Это
не мешало ему, впрочем, привести в порядок недоимки, запущенные его предместником.
Во время сего правления произошло пагубное безначалие, продолжавшееся семь дней, как о том
будет повествуемо ниже.
11) Фердыщенко, Петр Петрович, бригадир. Бывший денщик князя Потемкина. При
не весьма обширном уме
был косноязычен. Недоимки запустил; любил
есть буженину и гуся с капустой.
Во время его градоначальствования город подвергся голоду и пожару. Умер в 1779 году от объедения.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится,
во все лопатки (время
было такое, что нельзя
было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство
не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще
были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник
во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Нечто подобное
было, по словам старожилов,
во времена тушинского царика, да еще при Бироне, когда гулящая девка, Танька-Корявая, чуть-чуть
не подвела всего города под экзекуцию.
На спрашивание же вашего высокоблагородия о том, во-первых, могу ли я, в случае присылки новой головы, оную утвердить и, во-вторых,
будет ли та утвержденная голова исправно действовать? ответствовать сим честь имею: утвердить могу и действовать оная
будет, но настоящих мыслей иметь
не может.
Началось общее судбище; всякий припоминал про своего ближнего всякое, даже такое, что тому и
во сне
не снилось, и так как судоговорение
было краткословное, то в городе только и слышалось: шлеп-шлеп-шлеп!
Он ни
во что
не вмешивался, довольствовался умеренными данями, охотно захаживал в кабаки покалякать с целовальниками, по вечерам выходил в замасленном халате на крыльцо градоначальнического дома и играл с подчиненными в носки,
ел жирную пищу,
пил квас и любил уснащать свою речь ласкательным словом «братик-сударик».
Трудно
было дышать в зараженном воздухе; стали опасаться, чтоб к голоду
не присоединилась еще чума, и для предотвращения зла, сейчас же составили комиссию, написали проект об устройстве временной больницы на десять кроватей, нащипали корпии и послали
во все места по рапорту.
"Несмотря на добродушие Менелая, — говорил учитель истории, — никогда спартанцы
не были столь счастливы, как
во время осады Трои; ибо хотя многие бумаги оставались неподписанными, но зато многие же спины пребыли невыстеганными, и второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"
Конечно, с первого взгляда может показаться странным, что Бородавкин девять дней сряду кружит по выгону; но
не должно забывать, во-первых, что ему незачем
было торопиться, так как можно
было заранее предсказать, что предприятие его
во всяком случае окончится успехом, и, во-вторых, что всякий администратор охотно прибегает к эволюциям, дабы поразить воображение обывателей.
Что предположение о конституциях представляло
не более как слух, лишенный твердого основания, — это доказывается, во-первых, новейшими исследованиями по сему предмету, а во-вторых, тем, что на место Негодяева градоначальником
был назначен «черкашенин» Микаладзе, который о конституциях едва ли имел понятие более ясное, нежели Негодяев.
Догадка эта подтверждается еще тем, что из рассказа летописца вовсе
не видно, чтобы
во время его градоначальствования производились частые аресты или чтоб кто-нибудь
был нещадно бит, без чего, конечно, невозможно
было бы обойтись, если б амурная деятельность его действительно
была направлена к ограждению общественной безопасности.
Произошла баталия,
во время которой Микаладзе
не столько сражался, сколько
был сражаем.
Что из него должен
во всяком случае образоваться законодатель, — в этом никто
не сомневался; вопрос заключался только в том, какого сорта выйдет этот законодатель, то
есть напомнит ли он собой глубокомыслие и административную прозорливость Ликурга или просто
будет тверд, как Дракон.
Наконец он
не выдержал. В одну темную ночь, когда
не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и
во множестве разбросал листочки, на которых
был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Каким образом об этих сношениях
было узнано — это известно одному богу; но кажется, что сам Наполеон разболтал о том князю Куракину
во время одного из своих petits levе́s. [Интимных утренних приемов (франц.).] И вот в одно прекрасное утро Глупов
был изумлен, узнав, что им управляет
не градоначальник, а изменник, и что из губернии едет особенная комиссия ревизовать его измену.
Впрочем, для нас это вопрос второстепенный; важно же то, что глуповцы и
во времена Иванова продолжали
быть благополучными и что, следовательно, изъян, которым он обладал, послужил обывателям
не во вред, а на пользу.
Во-первых, его эмигрантскому сердцу
было радостно, что Париж взят; во-вторых, он столько времени настоящим манером
не едал, что глуповские пироги с начинкой показались ему райскою пищей.
Никто, однако ж, на клич
не спешил; одни
не выходили вперед, потому что
были изнежены и знали, что порубление пальца сопряжено с болью; другие
не выходили по недоразумению:
не разобрав вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их
не сочли за бунтовщиков, по обычаю,
во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
Квартальные
не поняли; но
во взгляде градоначальника
было нечто до такой степени устраняющее всякую возможность уклониться от объяснения, что они решились отвечать, даже
не понимая вопроса.
Еще
во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно,
не посетует, если она
будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Во-первых, последний
будет за сие предан суду и чрез то лишится права на пенсию; во-вторых, и для самих обывателей
будет от того
не польза, а вред.
Необходимо, дабы градоначальник имел наружность благовидную. Чтоб
был не тучен и
не скареден, рост имел
не огромный, но и
не слишком малый, сохранял пропорциональность
во всех частях тела и лицом обладал чистым,
не обезображенным ни бородавками, ни (от чего боже сохрани!) злокачественными сыпями. Глаза у него должны
быть серые, способные по обстоятельствам выражать и милосердие и суровость. Нос надлежащий. Сверх того, он должен иметь мундир.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе
не будет времени думать об этом. И как можно и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий. И
не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и
во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
—
Во времена досюльные // Мы
были тоже барские, // Да только ни помещиков, // Ни немцев-управителей //
Не знали мы тогда. //
Не правили мы барщины, // Оброков
не платили мы, // А так, когда рассудится, // В три года раз пошлем.
Пришел солдат с медалями, // Чуть жив, а
выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В чем счастие солдатское? // Да
не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, // Что в двадцати сражениях // Я
был, а
не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и
во время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти
не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!
—
Не то еще услышите, // Как до утра пробудете: // Отсюда версты три //
Есть дьякон… тоже с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку
пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе // Час целый откликается… // Такие жеребцы!..
