Неточные совпадения
Прежде всего они удостоверились, что у нас нет ни чумы, ни иных телесных озлоблений (за это удостоверение нас заставляют уплачивать в петербургском германском консульстве по 75 копеек с паспорта, чем крайне оскорбляются выезжающие из России иностранцы, а нам оскорбляться не предоставлено), а потом сказали милостивое
слово: der Kurs 213 пф., то
есть русский рубль с лишком на марку стоит дешевле против нормальной цены.
Да и теоретически заняться этим вопросом, то
есть разговаривать или писать об нем, — тоже дело неподходящее, потому что для этого нужно выполнить множество подготовительных работ по вопросам о Кузькиной сестре, о бараньем роге, о Макаре, телят не гоняющем, об истинном значении
слова «фюить» и т. п.
Мальчик высказал это солидно, без похвальбы, и без всякого глумления над странностью моего вопроса. По-видимому, он понимал, что перед ним стоит иностранец (кстати: ужасно странно звучит это
слово в применении к русскому путешественнику; по крайней мере, мне большого труда стоило свыкнуться с мыслью, что я где-нибудь могу
быть… иностранцем!!), которому простительно не знать немецких обычаев.
Мальчик в штанах. Ах, русский мальчик, какие вы странные
слова употребляете и как, должно
быть, недостаточно воспитание, которое вам дают! Я уверен, например, что вы не знаете, что такое бог?
Мальчик в штанах. Отец мой сказывал, что он от своего дедушки слышал, будто в его время здешнее начальство ужасно скверно ругалось. И все тогдашние немцы до того от этого загрубели, что и между собой стали скверными
словами ругаться. Но это
было уж так давно, что и старики теперь ничего подобного не запомнят.
Мальчик в штанах (с участием).Не говорите этого, друг мой! Иногда мы и очень хорошо понимаем, что с нами поступают низко и бесчеловечно, но бываем вынуждены безмолвно склонять голову под ударами судьбы. Наш школьный учитель говорит, что это — наследие прошлого. По моему мнению, тут один выход: чтоб начальники сами сделались настолько развитыми, чтоб устыдиться и сказать друг другу: отныне пусть постигнет кара закона того из нас, кто опозорит себя употреблением скверных
слов! И тогда, конечно,
будет лучше.
Словом сказать, с точки зрения подвижности, любознательности и предприимчивости, русский культурный человек за границей является совершенной противоположностью тому, чем он
был в своем отечестве.
Когда я
был в школе, то в нашем уголовном законодательстве еще весьма часто упоминалось
слово «кнут».
И что же! выискался профессор, который не только не проглотил этого
слова, не только не подавился им в виду десятков юношей, внимавших ему, не только не выразился хоть так, что как, дескать, ни печально такое орудие, но при известных формах общежития представляется затруднительным обойти его, а прямо и внятно повествовал, что кнут
есть одна из форм, в которых высшая идея правды и справедливости находит себе наиболее приличное осуществление.
Одним
словом, вопрос, для чего нужен Берлин? — оказывается вовсе нестоль праздным, как это может представиться с первого взгляда. Да и ответ на него не особенно затруднителен, так как вся
суть современного Берлина, все мировое значение его сосредоточены в настоящую минуту в здании, возвышающемся в виду Королевской площади и носящем название: Главный штаб…
На что вы ни взглянете, к чему ни прикоснетесь, — на всем легла целая повесть злоключений и отрад (ведь и у обделенных могут
быть отрады!), и вы не оторветесь от этой повести, не дочитав ее до конца, потому что каждое ее
слово, каждый штрих или терзает ваше сердце, или растворяет его блаженством…
Мы в этом отношении поставлены несомненно выгоднее. Мы рождаемся с загадкой в сердцах и потом всю жизнь лелеем ее на собственных боках. А кроме того, мы отлично знаем, что никаких поступков не
будет. Но на этом наши преимущества и кончаются, ибо дальнейшие наши отношения к загадке заключаются совсем не в разъяснении ее, а только в известных приспособлениях. Или, говоря другими
словами, мы стараемся так приспособиться, чтоб жить без шкур, но как бы с оными.
Было время, когда в литературе довольно ходко пропагандировалось, что России предстоит возвестить миру"новое
слово".
Откровенно говоря, я думаю, что
слова эти даже не представляют для западного человека интереса новизны. Несомненно, что и он в свое время прошел сквозь все эти"
слова", но только позабылих. И «неотносящиеся дела» у него
были, и «тоска»
была, и Тяпкин-Ляпкин, в качестве козла отпущения,
был, и многое другое, чем мы мним его удивить. Все
было, но все позабылось, сделалось ненужным…
Никогда, никогда и никогда, потому что, независимо от всяких других соображений, сквернословие это представляет такую неистощимую сокровищницу готовых"новых
слов", которая навсегда избавляет от выдумок, а прямо позволяет черпать и приговаривать: на, гнилой Запад,
ешь! Только согласится ли он
есть?
Граф (хвастаясь).В моей служебной практике
был замечательный в этом роде случай. Когда повсюду заговорили о неизобилии и о необходимости заменить оное изобилием, — грешный человек, соблазнился и я! Думаю: надобно что-нибудь сделать и мне. Сажусь, пишу, предписываю: чтоб везде
было изобилие! И что ж! от одного этого неосторожного
слова неизобилие, до тех пор тлевшее под пеплом и даже казавшееся изобилием, — вдруг так и поползло изо всех щелей! И такой вдруг сделался голод, такой голод…
Этот человек дошел наконец до такой прострации, что даже
слово «пошел!» не мог порядком выговорить, а как-то с присвистом, и быстро выкрикивал: «п-шёл!» Именно так должен
был выкрикивать, мчась на перекладной, фельдъегерь, когда встречным вихром парусило на нем полы бараньего полушубка и волны снежной пыли залепляли нетрезвые уста.
— Точно так, ваше сиятельство. И я, в сущности, только для очистки совести о воспитании упомянул. Где уж нам… и без воспитания сойдет! Но
есть, ваше сиятельство, другой фортель.
Было время, когда все распоряжения начинались
словом"понеже"…
— Такую трагедию, чтоб все сердца… ну, буквально, чтоб все сердца истерзались от жалости и негодования… Подлецы, льстецы, предатели — чтоб все тут
было! Одним
словом, чтоб зритель сказал себе: понеже он
был окружен льстецами, подлецами и предателями, того ради он ничего полезного и не мог совершить!
С представлением о Франции и Париже для меня неразрывно связывается воспоминание о моем юношестве, то
есть о сороковых годах. Да и не только для меня лично, но и для всех нас, сверстников, в этих двух
словах заключалось нечто лучезарное, светоносное, что согревало нашу жизнь и в известном смысле даже определяло ее содержание.
— Совершенно два различных понятия, любезный господин де ЛабулИ. Значение
слова"каторга"я сейчас имел честь объяснять вам; что же касается до
слова"припеваючи" — это то самое, об чем вы, французы, в романсах
поете: aimons, dansons et… chantons! [давайте любить, танцевать и…
петь!]
— Очень рад, что вы пришли к таковому здравому заключению. Но слушайте, что
будет дальше. У нас, в России, если вы лично ничего не сделали, то вам говорят: живи припеваючи! у вас же, во Франции, за то же самое вы неожиданно, в числе прочих, попадаете на каторгу! Понимаете ли вы теперь, как глубоко различны понятия, выражаемые этими двумя
словами, и в какой степени наше отечество ушло вперед… Ах, ЛабулИ, ЛабулИ!
Словом сказать, очень мне
было весело.
И действительно, французы даже друг другу боялись сообщить об этих слухах, которые до такой степени представлялись осуществимыми, что, казалось, одного громко произнесенного
слова достаточно
было, чтобы произвести взрыв.
Правда, что он еще не вычеркнул окончательно
слова"бог"из своего лексикона, но очевидно, что это только лазейка, оставленная на случай могущей возникнуть надобности, и что отныне никакие напоминания о предстоящих блаженствах и муках уже не
будут его тревожить.
Слово это небезызвестно и у нас, и даже едва ли не раньше, нежели во Франции, по поводу его у нас
было преломлено достаточно копий.
И начнется у них тут целодневное метание из улицы в улицу, с бульвара на бульвар, и потянется тот неясный замоскворецкий разговор, в котором ни одно
слово не произносится в прямом смысле и ни одна мысль не может
быть усвоена без помощи образа…
"Чайку попить!" — так все нутро и загорелось во мне! С калачиком! да потом щец бы горяченьких, да с пирожком подовеньким!
Словом сказать, благодаря наплыву родных воспоминаний, дня через два я
был уже знаком и с третьим и с четвертым этажами.
— Я
буду вас и по ресторанам и по театрам водить. И все по таким театрам, где и без
слов понятно. А ежели Старосмыслову прогоны и порционы разрешат, так и они, наверное, жаться не
будут.
Блохин выговорил эти
слова медленно и даже почти строго. Каким образом зародилась в нем эта фраза — это я объяснить не умею, но думаю, что сначала она явилась так,а потом вдруг во время самого процесса произнесения, созрел проекте попробую-ка я Старосмыслову предику сказать! А может
быть, и целый проект примирения Старосмыслова с Пафнутьевым вдруг в голове созрел. Как бы то ни
было, но Федор Сергеич при этом напоминании слегка дрогнул.
Этот город
был свидетелем ваших младенческих игр; он любовался вами, когда вы, под руководством маститого вашего родителя, неопытным юношей робко вступили на поприще яичного производства, и потом с любовью следил, как в сердце вашем, всегда открытом для всего доброго, постепенно созревали семена благочестия и любви к постройке колоколен и церквей (при этих
словах Захар Иваныч и Матрена Ивановна набожно перекрестились, а один из тайных советников потянулся к амфитриону и подставил ему свою голую и до скользкости выбритую щеку).
Словом сказать, на целую уйму вопросов пытался я дать ответы, но увы! ни конкретности, ни отвлеченности — ничто не будило обессилевшей мысли. Мучился я, мучился, и чуть
было не крикнул: водки! но, к счастию, в Париже этот напиток не столь общедоступный, чтоб можно
было, по произволению, утешаться им…
— Вообще России предстоит великая будущность; но все зависит от того, в какой мере и когда
будет ей предоставлено воспользоваться даром
слова. Так, например, ежели это случится через тысячу лет…
Последние
слова он произнес заплетающимся языком и затем, взглянув на меня с какой-то неисповедимой иронией, дико захохотал. Увы! то
были естественные последствия полубутылки fine champagne, [коньяку] выпитой на ночь!
— Однажды военный советник (
был в древности такой чин) Сдаточный нас всех перепугал, — рассказывал Капотт. — Совсем неожиданно написал проект"о необходимости устроения фаланстеров из солдат, с припущением в оных, для приплода, женского пола по пристойности", и, никому не сказав ни
слова, подал его по команде. К счастию, дело разрешилось тем, что проект на другой день
был возвращен с надписью:"дурак!"
Слово утратит вялость, образы
будут полны жизни и огня.
— В таком случае отвечу вам яснее: по крайнему моему убеждению, все
слова, которые я когда-нибудь говорил,
были трезвенные.
— В том суть-с, что наша интеллигенция не имеет ничего общего с народом, что она жила и живет изолированно от народа, питаясь иностранными образцами и проводя в жизнь чуждые народу идеи и представления; одним
словом, вливая отраву и разложение в наш свежий и непочатый организм. Спрашивается: на каком же основании и по какому праву эта лишенная почвы интеллигенция приняла на себя не принадлежащую ей роль руководительницы?
Он удалился скорым шагом по направлению к своему вагону, но
слова его остались при мне и заставили меня задуматься. За минуту перед тем я готов
был похвастаться, что ловко отделался от назойливого собеседника, но теперь эта ловкость почему-то представилась мне уже сомнительною. А ну, как вместо ловкости-то я собственными руками устроил себе западню? — смутно мелькало у меня в голове.
И ведь какую задачу мне задал этот проезжий мудрец: скажи ему трезвенное
слово — шутка! Он
будет закусывать да усы в очищенной мочить — а я перед ним навытяжке стой и трезвенные
слова говори… шутники!
Право, мне до сих пор совсем искренно казалось, что я никогда никаких других
слов, кроме трезвенных, не говорил, а вот отыскался же мудрец, который в глаза мне говорит: нет, совсем не того от тебя нужно. Но что-нибудь одно: или я
был постоянно пьян, и в таком случае от пьяного человека нечего и ждать трезвенного
слова; или я
был трезв, а те, которые слушали меня,
были пьяны. А может
быть, они и теперь пьяны.
Вот если б он сказал: не нужно, мол, никаких ваших
слов, ни пьяных, ни трезвенных — это, по крайней мере,
было бы складно.
Будь слово самое трезвенное, все-таки найдутся пьяницы, которые перетолкуют его в пьяном смысле;
будь слово самое пьянственное — те же пьяницы
будут плескать руками.
Ночь я провел совершенно спокойно и видел веселые сны. Я будто бы пишу, а меня будто бы хвалят, находят, что я трезвенные
слова говорю. Вообще я давно заметил: воротишься домой, ляжешь в постельку, и начнет тебя укачивать и
напевать:"Спи, ангел мой, спи, бог с тобой!"