Неточные совпадения
— Разве так
делают дела? — накидывается он на меня. — Вы вот потягиваетесь тут, а я уж во всех трех министерствах
был!
И вдруг она начинает
петь. Но это не пение, а какой-то опьяняющий, звенящий хохот.
Поет и в то же время чешет себя во всех местах, как это, впрочем, и следует
делать наивной поселянке, которую она изображает.
Статский советник пробует пройтись церемониальным маршем, как это
делает Шнейдер, то
есть вскидывая поочередно то ту, то другую ногу на плечо.
Вопросы эти как-то невольно пришли мне на мысль во время моего вытрезвления от похождений с действительными статскими кокодессами. А так как, впредь до окончательного приведения в порядок желудка,
делать мне решительно
было нечего, то они заняли меня до такой степени, что я целый вечер лежал на диване и все думал, все думал. И должен сознаться, что результаты этих дум
были не особенно для меня лестны.
А так как последнему это
было так же хорошо известно, как и дедушке, то он, конечно, остерегся бы сказать, как это делается в странах, где особых твердынь по штату не полагается: я вас, милостивый государь, туда турну, где Макар телят не гонял! — потому что дедушка на такой реприманд, нимало не сумнясь, ответил бы: вы не осмелитесь это
сделать, ибо я сам государя моего отставной подпоручик!
— Теперь я другую линию повел. Железнодорожную-то часть бросил. Я свое дело
сделал, указал на Изюм — нельзя? — стало
быть, куда хочешь, хоть к черту-дьяволу дороги веди — мое дело теперь сторона! А я нынче по административной части гусара запустил. Хочу в губернаторы. С такими, скажу вам, людьми знакомство свел — отдай все, да и мало!
Очевидно, он
делает это в обременение читателю, думая, что так
будет фасонистее.
Будучи одарен многолетнею опытностью и двадцать пять лет лично управляя моими имениями, я много о сем предмете имел случай рассуждать, а некоторое даже и в имениях моих применил. Конечно, по малому моему чину, я не мог своих знаний на широком поприще государственности оказать, но так как ныне уже, так сказать, принято о чинах произносить с усмешкой, то думаю, что и я не худо
сделаю, ежели здесь мои результаты вкратце попытаюсь изложить. Посему соображаю так...
Посему, самым лучшим средством достигнуть благополучия почиталось бы совсем покинуть науки, но как, по настоящему развращению нравов, уже повсеместно за истину принято, что без наук прожить невозможно, то и нам приходится с сею мыслию примириться, дабы, в противном случае, в военных наших предприятиях какого ущерба не претерпеть. Как ни велико, впрочем, сие горе, но и оное можно малым
сделать, ежели при сем, смотря по обширности и величию нашего отечества, соблюдено
будет...
Но я уже видел, что колебания Гаврилы не могут
быть продолжительны. Действительно, Прокоп набавил всего полтину в месяц — и торг
был заключен. Тут же Прокоп вынул из кармана триста рублей, затем вытащил из чемодана две рубашки, все носовые платки, новый сюртук (я только что
сделал его у Тедески) и вручил добычу Гаврюшке.
— Опять-таки, это как вам угодно. А я, с своей стороны, полагаю так: вместе похищение
сделали — вместе, значит, и отвечать
будем.
Одна только мысль
была совершенно ясна: зачем я это
сделал? но и она
была до того очевидно бесплодна, что останавливаться на ней значило только бесполезно мучить себя.
И она
сделала это тем бестрепетнее, что пенкосниматели
суть вполне вольные люди, приходящие в литературный вертоград с одним чистым сердцем и вполне свободные от какой бы то ни
было мысли.
Пора наконец убедиться, что наше время — не время широких задач и что тот, кто, подобно автору почтенного рассуждения:"Русский романс: Чижик! чижик! где ты
был? — перед судом здравой критики", сумел прийти к разрешению своей скромной задачи — тот
сделал гораздо более, нежели все совокупно взятые утописты-мечтатели, которые постановкой"широких"задач самонадеянно волнуют мир, не удовлетворяя оного".
Но как они, от нечего
делать,
едят друг друга — это даже ужасно.
Центром этой группы
был Неуважай-Корыто. Это
был сухой и длинный человек, с длинными руками и длинным же носом. Мне показалось, что передо мною стоит громадных размеров дятел, который долбит носом в дерево и постепенно приходит в деревянный экстаз от звуков собственного долбления."Да, этот человек, если примется снимать пенки, он
сделает это… чисто!"думалось мне, покуда я разглядывал его.
Нам
было бы несравненно приятнее
быть самим на месте счастливцев, снимающих пенки в веселии сердца своего, нежели снимать таковые, посыпав главу пеплом, как мы это
делаем.
— Послушай, друг мой! — сказал я, — обстоятельства привели тебя в лагерь пенкоснимателей — это очень прискорбно, но
делать нечего, от судьбы, видно, не уйдешь. Но зачем ты непременно хочешь
быть разбойником? Снимал бы себе да снимал пенки в тиши уединения — никто бы и не подумал препятствовать тебе! Но ты хочешь во что бы то ни стало отнимать жизнь!! Воля твоя, а это несправедливо.
Делать нечего, я должен
был пригласить его ко мне.
Нагибин принял Прокопа с тою дружескою любезностью, которою отличаются вообще помпадуры новейшего закала, а во время нашего переезда к Донону (мы ехали в четвероместной коляске)
был даже очарователен. Он не переставал
делать Прокопу вопросы, явно свидетельствовавшие, что он очень серьезно смотрит на предстоящую ему задачу.
— C'est ici que le sort du malheureux von-Zonn a ete decide! ah, soyons sur nos gardes! [Здесь
была решена участь несчастного фон Зона! ах,
будем осторожны!] — вздохнул Левассер, что не помешало ему
сделать честь двум девицам, предложив им по рюмке коньяку.
Встает Фарр и опять
делает скандал. Он утверждает, что заметил на континенте особенный вид проступков, заключающийся в вскрытии чужих писем."Не далее как неделю тому назад,
будучи в Париже, — присовокупляет он, — я получил письмо от жены, видимо подпечатанное". Поэтому он требует прибавки еще новой графы.
Это
была уже вторая руководящая мысль, которая привела нас к путанице. Во время статистического конгресса нас преследовало гордое убеждение, что мы не лыком шиты; теперь оно сменилось другим, более смиренномудреным, убеждением: мы виноваты, а там разберут. В обоих случаях основу представляло то чувство неизвестности, которое всякие сюрпризы
делает возможными и удобоисполнимыми.
— Что
делать! Уж я старался — ничего не поделаешь! То
есть, коли хотите, оно можно…
Задумано — сделано. Посыльный летит к Менандру с письмом:"Любезный друг! ты знаешь, как горячо я всегда принимал к сердцу интересы оспопрививания, а потому не желаешь ли, чтоб я написал для тебя об этом предмете статью?"Через час ответ:"Ты знаешь, мой друг, что наша газета затем, собственно, и издается, чтобы распространять в обществе здравые понятия об оспопрививании! Пиши!
сделай милость, пиши! Статья твоя
будет украшением столбцов" — и т. д.
Опять в руки перо — и к вечеру статья готова. Рано утром на другой день она
была уже у Менандра с новым запросом:"Не написать ли еще статью:"Может ли
быть совмещен в одном лице промысел огородничества с промыслом разведения козлов?"Кажется, теперь самое время!"К полудню — ответ:"
Сделай милость! присылай скорее!"
И не вправе ли
будет этот больной, в ответ на мою предупредительность, воскликнуть: помилуйте! да прежде нежели остерегать меня от преувеличений, устраните то положение, которое
делает их единственною основой моей жизни, дайте возможность того спокойного и естественного развития, о котором вы так благонамеренно хлопочете!
Что
буду я
делать с этими"кавалерами", которых фигуры производят на человеческий ум то же удручающее впечатление, которое производит на зрение ослепительный солнечный луч?
То
было время, когда и покаявшиеся и простившие слились в одних общих объятиях, причем первые, в знак возвращения к лучшим чувствам,
сделали на двугривенный уступок и, очистив себя этим путем от скверны прошлого, получили даровые билеты на вход в святилище нового дела.
— И как еще тяжело-то! Целый день кровь в тебе так ходуном и ходит! Ату его! лови! догоняй! — только и слов! А вечером, как начнешь себя' усчитывать… грош!! Сколько крови себе испортил, сколько здоровья убавил, а кого удивил! Вон он! вон он! ишь улепетывает… ккканалья! Ну, и поймаю я его; ну, и посажу на одну ладонку, а другой — прихлопну; ну, и мокренько
будет… Кого я этим удивлю, скажи ты мне,
сделай милость!!
— Если бы хоть одну дорогу дали, — открывался он мне, — уж как бы, кажется, на душе легко
было. Ну вот, ей-богу… ну, ей-же-ей, простил бы! А то ведь как на смех: жид придет — бери! Бери! владай! что угодно
делай! А свой брат, дворянин, явится — "да ты знаешь ли, из чего рельсы-то делаются?!". Каково это слушать-то!
Как бы то ни
было, но финансовый вопрос
есть в настоящую минуту самый жгучий вопрос для нашей интеллигенции. Умея только распоряжаться и не умея"
делать", мы оказываемся совершенно бессильными относительно созидания новых ценностей, и какие предприятия мы ни затевали в этом смысле — всегда и везде, за очень малыми исключениями, оказывался, по выражению Дракина,"кавардак". Но этого мало: мы не умеем обращаться даже с теми ценностями, которые дошли до наших рук независимо от наших усилий…
Что
сделал ему сей юноша, который так прилежно исследует, кто
были прародители человека? что
сделала ему сия юница, которую волнует женский вопрос и которая хочет во что бы ни стало доказать, что женщина, в умственной сфере, может все то, что может и мужчина?