Неточные совпадения
Мне делается уже весело. Я сам начинаю
верить, что приехал за концессией и что
есть какая-то линия между Сапожком и Касимовым, которую мне совершенно необходимо заполучить.
Был момент, когда мы искренно
поверили, что в раскладывании гранпасьянса заключается единственно возможная, так сказать, провиденциальная роль наша в будущем.
— Не только полагаю, но совершенно определительно утверждаю, — объяснял между тем Неуважай-Корыто, — что Чуриль, а не Чурилка,
был не кто иной, как швабский дворянин седьмого столетия. Я, батюшка, пол-Европы изъездил, покуда, наконец, в королевской мюнхенской библиотеке нашел рукопись, относящуюся к седьмому столетию, под названием:"Похождения знаменитого и доблестного швабского дворянина Чуриля"… Ба! да это наш Чурилка! — сейчас же блеснула у меня мысль… И
поверите ли, я целую ночь после этого
был в бреду!
— Позвольте-с; я не смею не
верить показаниям науки. Я ничего не имею сказать против швабского происхождения Чурилки; но за всем тем сердце мое совершенно явственно подсказывает мне: не может
быть, чтоб у нас не
было своего Чурилки!
— Кто? я-то хочу отнимать жизнь? Господи! да кабы не клятва моя! Ты не
поверишь, как они меня мучают! На днях — тут у нас обозреватель один
есть принес он мне свое обозрение… Прочитал я его — ну, точно в отхожем месте часа два просидел! Троша у него за душой нет, а он так и лезет, так и скачет! Помилуйте, говорю, зачем? по какому случаю? Недели две я его уговаривал, так нет же, он все свое: нет, говорит, вы клятву дали! Так и заставил меня напечатать!
Что бы ни говорили пенкосниматели, никто не
поверит, чтобы относительно свободы тянуть канитель когда-нибудь и где бы то ни
было возможны
были препятствия.
Дважды два — четыре, проповедует пенкосниматель и совершенно искренно
верит, что дальше этой истины ничего уж нет, и что доискиваться каких-либо дальнейших комбинаций
есть дело прихоти и предерзостного мальчишества.
— Но позвольте вам сказать, милостивый государь, что мы так точно
верим в святого духа, как бы он сейчас между нами
был!
— Охотно вам
верю. Но, может
быть, вы что-нибудь говорили? Может
быть, вы говорили… ну, что бы такое?.. ну, хоть бы, например, что необходимо Семипалатинской области дать особенное, самостоятельное устройство?
Жизнь эта открывалась религией, но религией, не имеющею ничего общего с тою, которую с детства знала Кити и которая выражалась в обедне и всенощной во Вдовьем Доме, где можно было встретить знакомых, и в изучении с батюшкой наизусть славянских текстов; это была религия возвышенная, таинственная, связанная с рядом прекрасных мыслей и чувств, в которую не только можно
было верить, потому что так велено, но которую можно было любить.
Добрая старушка этому верила, да и не мудрено
было верить, потому что должник принадлежал к одной из лучших фамилий, имел перед собою блестящую карьеру и получал хорошие доходы с имений и хорошее жалованье по службе. Денежные затруднения, из которых старушка его выручила, были последствием какого-то мимолетного увлечения или неосторожности за картами в дворянском клубе, что поправить ему было, конечно, очень легко, — «лишь бы только доехать до Петербурга».
Я говорила себе часто: сделаю, что он будет дорожить жизнью… сначала для меня, а потом и для жизни, будет уважать, сначала опять меня, а потом и другое в жизни,
будет верить… мне, а потом…
Неточные совпадения
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но,
верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в сердце.
А князь опять больнехонек… // Чтоб только время выиграть, // Придумать: как тут
быть, // Которая-то барыня // (Должно
быть, белокурая: // Она ему, сердечному, // Слыхал я, терла щеткою // В то время левый бок) // Возьми и брякни барину, // Что мужиков помещикам // Велели воротить! //
Поверил! Проще малого // Ребенка стал старинушка, // Как паралич расшиб! // Заплакал! пред иконами // Со всей семьею молится, // Велит служить молебствие, // Звонить в колокола!
Не
верьте, православные, // Привычке
есть предел: // Нет сердца, выносящего // Без некоего трепета // Предсмертное хрипение, // Надгробное рыдание, // Сиротскую печаль!
Стародум.
Поверь мне, всякий найдет в себе довольно сил, чтоб
быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего
будет легче не делать того, за что б совесть угрызала.
Верь мне, что наука в развращенном человеке
есть лютое оружие делать зло.