Неточные совпадения
Как бы то ни
было, вопрос: зачем я еду в Петербург? возник для меня совершенно неожиданно, возник спустя несколько минут
после того, как я уселся в вагоне Николаевской железной дороги.
После обеда он задавал выхрапку, продолжавшуюся часа три, потом
выпивал «десертную», выслушивал старосту и отправлялся в зал.
Раут
был в полном разгаре; в гостиной стоял говор; лакеи бесшумно разносили чай и печенье. Нас встретил хозяин, который,
после первых же рекомендательных слов Прокопа, произнес...
— Что же ты
после этого за патриот, коли не хочешь знать, в чем нынешняя
суть состоит!
Я прочитал до конца, но что
после этого
было — не помню. Знаю, что сначала я ехал на тройке, потом сидел где-то на вышке (кажется, в трактире, в Третьем Парголове), и угощал проезжих маймистов водкой. Сколько времени продолжалась эта история: день, месяц или год, — ничего неизвестно. Известно только то, что забыть я все-таки не мог.
Не знаю, как долго я
после того спал, но, должно
быть, времени прошло не мало, потому что я видел во сне целый роман.
И действительно, тотчас же
после обеда брюхан и мой левый сосед сидят уже за ералашем и дружелюбнейшим образом козыряют до глубокой ночи. И кто же знает? если за брюханом
есть конфета, то не считается ли за моим левым соседом целого пирога?
— Сумнительно, сударь, — наконец произнес он, — как бы
после обиды от вас не
было. Многие вот так-то обещают, а
после, гляди, свидетелев-то на тот свет угодить норовят.
Будучи состояния бедного и погребая брата, оставившего
после себя только старинную копеечку да две акции Рыбинско-Бологовской железной дороги, она, для того только, чтобы не обличить саму себя, обязывалась бы продолжать притворяться нищей и сократить расходы по погребению до последней крайности.
— Не только полагаю, но совершенно определительно утверждаю, — объяснял между тем Неуважай-Корыто, — что Чуриль, а не Чурилка,
был не кто иной, как швабский дворянин седьмого столетия. Я, батюшка, пол-Европы изъездил, покуда, наконец, в королевской мюнхенской библиотеке нашел рукопись, относящуюся к седьмому столетию, под названием:"Похождения знаменитого и доблестного швабского дворянина Чуриля"… Ба! да это наш Чурилка! — сейчас же блеснула у меня мысль… И поверите ли, я целую ночь
после этого
был в бреду!
После этого вечер, видимо, начинал приходить к концу, так что некоторые пенкосниматели уже дремали. Я, впрочем, понимал эту дремоту и даже сознавал, что, влачи я свое существование среди подобных статей, кто знает —
быть может, и я давно бы заснул непробудным сном. Ни водки, ни закуски — ничего, все равно как в пустыне. Огорчение, которое ощутил я по этому случаю, должно
быть, сильно отразилось на моем лице, потому что Менандр отвел меня в сторону и шепнул...
Было это дело у нас, доложу вам, пятого июля, немного спустя
после полден…
Несмотря на то что толпа
была довольно компактная, говор стоял до такой степени умеренный, что мы, войдя в сад,
после шума и стука съезда,
были как бы охвачены молчанием.
3) Завтрашний день начать осмотром Казанского собора, затем вновь собраться к Шухардину, где,
после заседаний, имеет
быть обеденный стол (menu: селянка московская, подовые пироги, осетрина по-русски, грибы в сметане, жареный поросенок с кашей и малина со сливками).
После обеда катанье на извозчиках.
Пятый день — осмотр домика Петра Великого; заседание и обед в Малоярославском трактире (menu: суточные щи и к ним няня, свиные котлеты, жаркое — теленок, поенный одними сливками, вместо пирожного — калужское тесто).
После обеда каждый удаляется восвояси ии ложится спать. Я нарочно настоял, чтоб в ordre du jour [порядок дня.]
было включено спанье, потому что опасался новых признаний со стороны Левассера. Шут его разберет, врет он или не врет! А вдруг спьяна ляпнет, что из Тьерова дома табакерку унес!
Его примеру хотели последовать и прочие иностранные гости (как
после оказалось — притворно), но
было уже поздно: в комнате заседаний стоял господин в полицейском мундире, а из-за дверей выглядывали головы городовых, Левассер с какою-то отчаянною решимостью отвернулся к окну и произнес:"Alea jacta est!"[
Некоторые полагают, что оспопрививание
было известно задолго до рождества Христова, другие утверждают, что не задолго, третьи, наконец, полагают, что открытие это сделано лишь
после рождества Христова.
— Огурцы-то
после, что ли, делить
будете? — спрашивает Авдотья.
Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (
Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют
после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Осип. Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается,
после и выгнать нельзя. Я, говорит, шутить не
буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело
после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
)Да если приезжий чиновник
будет спрашивать службу: довольны ли? — чтобы говорили: «Всем довольны, ваше благородие»; а который
будет недоволен, то ему
после дам такого неудовольствия…
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою
был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке.
После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом
был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?