Неточные совпадения
Замечу, что мою мать я, вплоть до прошлого года, почти не знал вовсе; с детства меня отдали в люди, для комфорта Версилова, об чем, впрочем,
после; а потому я никак не могу представить себе, какое у нее могло
быть в то время лицо.
Я и представить не мог, чтобы можно
было так испугаться, как он,
после этих слов моих.
Он как-то вдруг оборвал, раскис и задумался.
После потрясений (а потрясения с ним могли случаться поминутно, Бог знает с чего) он обыкновенно на некоторое время как бы терял здравость рассудка и переставал управлять собой; впрочем, скоро и поправлялся, так что все это
было не вредно. Мы просидели с минуту. Нижняя губа его, очень полная, совсем отвисла… Всего более удивило меня, что он вдруг упомянул про свою дочь, да еще с такою откровенностью. Конечно, я приписал расстройству.
Пристав варьировал вещи:
после подсвечников явились серьги,
после серег шитая сафьянная подушка, за нею шкатулка, — должно
быть, для разнообразия или соображаясь с требованиями торгующихся.
Впрочем, так буквально судить я тогда, вероятно, не мог; это мне теперь кажется, что я тогда так судил, то
есть уже
после события.
Что ж, он вдруг так
был убит, что все грустил, так грустил, что ходит и на него глядеть нельзя, — и кончил тем, что умер, почти
после полгода.
Но Крафт имел все-таки уверенность, что компрометирующий документ будто бы попался в руки Версилова через близость того со вдовой и с дочерьми Андроникова; уже известно
было, что они тотчас же и обязательно предоставили Версилову все бумаги, оставшиеся
после покойного.
Очень доволен
был и еще один молодой парень, ужасно глупый и ужасно много говоривший, одетый по-немецки и от которого весьма скверно пахло, — лакей, как я узнал
после; этот с пившим молодым человеком даже подружился и при каждой остановке поезда поднимал его приглашением: «Теперь пора водку
пить» — и оба выходили обнявшись.
Бежал же я, то
есть хотел
было бежать, уже месяцев пять спустя
после этих первых двух месяцев.
Она быстро вырвала из кармана несколько кредиток, но пожилая (то
есть ее мать, как оказалось
после) схватила ее за руку...
— Я тут ни при чем, — поспешил я отмахнуться и стал в сторонке, — я встретил эту особу лишь у ворот; она вас разыскивала, и никто не мог ей указать. Я же по своему собственному делу, которое
буду иметь удовольствие объяснить
после них…
Последняя отметка сделана
была в дневнике перед самым выстрелом, и он замечает в ней, что пишет почти в темноте, едва разбирая буквы; свечку же зажечь не хочет, боясь оставить
после себя пожар.
Оказывается, что все, что говорили вчера у Дергачева о нем, справедливо:
после него осталась вот этакая тетрадь ученых выводов о том, что русские — порода людей второстепенная, на основании френологии, краниологии и даже математики, и что, стало
быть, в качестве русского совсем не стоит жить.
— Про это я ничего не знаю, — заключил Васин. — Лидия Ахмакова умерла недели две спустя
после своего разрешения; что тут случилось — не знаю. Князь, только лишь возвратясь из Парижа, узнал, что
был ребенок, и, кажется, сначала не поверил, что от него… Вообще, эту историю со всех сторон держат в секрете даже до сих пор.
После этого и жильцы разошлись по своим комнатам и затворились, но я все-таки ни за что не лег и долго просидел у хозяйки, которая даже рада
была лишнему человеку, да еще с своей стороны могущему кое-что сообщить по делу.
Самовар очень пригодился, и вообще самовар
есть самая необходимая русская вещь, именно во всех катастрофах и несчастиях, особенно ужасных, внезапных и эксцентрических; даже мать выкушала две чашечки, конечно
после чрезвычайных просьб и почти насилия.
— Милый ты мой, мы с тобой всегда сходились. Где ты
был? Я непременно хотел сам к тебе ехать, но не знал, где тебя найти… Потому что все же не мог же я к Версилову… Хотя теперь,
после всего этого… Знаешь, друг мой: вот этим-то он, мне кажется, и женщин побеждал, вот этими-то чертами, это несомненно…
Она уже
была мне дорога: сюда ко мне пришел Версилов, сам, в первый раз
после тогдашней ссоры, и потом приходил много раз.
Впрочем, раза два-три мы как бы заговаривали и об насущном. Я спросил его раз однажды, вначале, вскоре
после отказа от наследства: чем же он жить теперь
будет?
Я промолчал; ну что тут можно
было извлечь? И однако же,
после каждого из подобных разговоров я еще более волновался, чем прежде. Кроме того, я видел ясно, что в нем всегда как бы оставалась какая-то тайна; это-то и привлекало меня к нему все больше и больше.
Знакомство это, как мне известно
было, только что завязалось,
после больших стараний князя; гость отдавал теперь визит, но, к несчастию, накрыл хозяина врасплох.
Я отлично знал, что Лиза у Столбеевой бывала и изредка посещала потом бедную Дарью Онисимовну, которую все у нас очень полюбили; но тогда, вдруг,
после этого, впрочем, чрезвычайно дельного заявления князя и особенно
после глупой выходки Стебелькова, а может
быть и потому, что меня сейчас назвали князем, я вдруг от всего этого весь покраснел.
— То такое, что
после всего, что
было… и то, что вы говорили про Версилова, что он бесчестен, и, наконец, ваш тон во все остальное время… Одним словом, я никак не могу принять.
Да и сказано
было так мельком, небрежно, спокойно и
после весьма скучного сеанса, потому что во все время, как я у ней
был вчера, я почему-то
был как сбитый с толку: сидел, мямлил и не знал, что сказать, злился и робел ужасно, а она куда-то собиралась, как вышло
после, и видимо
была рада, когда я стал уходить.
Два месяца назад,
после отдачи наследства, я
было забежал к ней поболтать о поступке Версилова, но не встретил ни малейшего сочувствия; напротив, она
была страшно обозлена: ей очень не понравилось, что отдано все, а не половина; мне же она резко тогда заметила...
Я до сих пор не понимаю, что у него тогда
была за мысль, но очевидно, он в ту минуту
был в какой-то чрезвычайной тревоге (вследствие одного известия, как сообразил я
после). Но это слово «он тебе все лжет»
было так неожиданно и так серьезно сказано и с таким странным, вовсе не шутливым выражением, что я весь как-то нервно вздрогнул, почти испугался и дико поглядел на него; но Версилов поспешил рассмеяться.
— Я это знаю от нее же, мой друг. Да, она — премилая и умная. Mais brisons-là, mon cher. Мне сегодня как-то до странности гадко — хандра, что ли? Приписываю геморрою. Что дома? Ничего? Ты там, разумеется, примирился и
были объятия? Cela va sanà dire. [Это само собой разумеется (франц.).] Грустно как-то к ним иногда бывает возвращаться, даже
после самой скверной прогулки. Право, иной раз лишний крюк по дождю сделаю, чтоб только подольше не возвращаться в эти недра… И скучища же, скучища, о Боже!
— Должно
быть, она давно эту идею питала и, уж конечно, художественно обработала ее со всех сторон, — лениво и раздельно продолжал он. — Я полагаю, это произошло ровно час спустя
после посещения «князя Сережи». (Вот ведь некстати-то расскакался!) Она просто пришла к князю Николаю Ивановичу и сделала ему предложение.
— И неужели же вы могли подумать, — гордо и заносчиво вскинул он вдруг на меня глаза, — что я, я способен ехать теперь,
после такого сообщения, к князю Николаю Ивановичу и у него просить денег! У него, жениха той невесты, которая мне только что отказала, — какое нищенство, какое лакейство! Нет, теперь все погибло, и если помощь этого старика
была моей последней надеждой, то пусть гибнет и эта надежда!
«Он не убьет Бьоринга, а наверно теперь в трактире сидит и слушает „Лючию“! А может,
после „Лючии“ пойдет и убьет Бьоринга. Бьоринг толкнул меня, ведь почти ударил; ударил ли? Бьоринг даже и с Версиловым драться брезгает, так разве пойдет со мной? Может
быть, мне надо
будет убить его завтра из револьвера, выждав на улице…» И вот эту мысль провел я в уме совсем машинально, не останавливаясь на ней нисколько.
Но мама поблагодарила и чашку не взяла: как узнал я
после, она совсем тогда не
пила кофею, производившего у ней сердцебиение.
После девятидневного беспамятства я очнулся тогда возрожденный, но не исправленный; возрождение мое
было, впрочем, глупое, разумеется если брать в обширном смысле, и, может
быть, если б это теперь, то
было бы не так.
Итак, что до чувств и отношений моих к Лизе, то все, что
было наружу,
была лишь напускная, ревнивая ложь с обеих сторон, но никогда мы оба не любили друг друга сильнее, как в это время. Прибавлю еще, что к Макару Ивановичу, с самого появления его у нас, Лиза,
после первого удивления и любопытства, стала почему-то относиться почти пренебрежительно, даже высокомерно. Она как бы нарочно не обращала на него ни малейшего внимания.
Но увы! с первых шагов на практике, и почти еще до шагов, я догадался, до какой степени трудно и невозможно удерживать себя в подобных предрешениях: на другой же день
после первого знакомства моего с Макаром Ивановичем я
был страшно взволнован одним неожиданным обстоятельством.
В то утро, то
есть когда я встал с постели
после рецидива болезни, он зашел ко мне, и тут я в первый раз узнал от него об их общем тогдашнем соглашении насчет мамы и Макара Ивановича; причем он заметил, что хоть старику и легче, но доктор за него положительно не отвечает.
— Потому что грех сей, самоубивство,
есть самый великий из всех грехов. То как же ангели его
будут стречать
после такого греха?
Теперь сделаю резюме: ко дню и часу моего выхода
после болезни Ламберт стоял на следующих двух точках (это-то уж я теперь наверно знаю): первое, взять с Анны Андреевны за документ вексель не менее как в тридцать тысяч и затем помочь ей напугать князя, похитить его и с ним вдруг обвенчать ее — одним словом, в этом роде. Тут даже составлен
был целый план; ждали только моей помощи, то
есть самого документа.
Повторяю:
было одно такое обстоятельство, через которое он почти не сомневался в успехе второго плана, но, как сказал уже я, объясню это
после.
Было у меня сегодня,
после утренней молитвы, такое в сердце чувство, что уж более отсюда не выйду; сказано
было.
Постойте, я еще бокал
выпью, — помните вы там одно место в конце, когда они — сумасшедший этот старик и эта прелестная тринадцатилетняя девочка, внучка его,
после фантастического их бегства и странствий, приютились наконец где-то на краю Англии, близ какого-то готического средневекового собора, и эта девочка какую-то тут должность получила, собор посетителям показывала…
— Это потому, что ты
после обеда, а это — милютинская лавка; мы устриц
есть не
будем, а я тебе дам шампанского…
Мне дали тесную комнатку, и так как я всю ночь
был в дороге, то и заснул
после обеда, в четыре часа пополудни.
После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали: великая прежняя идея оставила их; великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходил, как то величавое зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это
был уже как бы последний день человечества.
За границей,
после долгого, впрочем, времени, он вдруг полюбил опять маму заочно, то
есть в мыслях, и послал за нею.
Затем… затем я, конечно, не мог, при маме, коснуться до главного пункта, то
есть до встречи с нею и всего прочего, а главное, до ее вчерашнего письма к нему, и о нравственном «воскресении» его
после письма; а это-то и
было главным, так что все его вчерашние чувства, которыми я думал так обрадовать маму, естественно, остались непонятными, хотя, конечно, не по моей вине, потому что я все, что можно
было рассказать, рассказал прекрасно.
Значит, все это «воскресение» лопнуло, как надутый пузырь, и он, может
быть, теперь опять толчется где-нибудь в том же бешенстве, как тогда
после известия о Бьоринге!
Не описываю и мыслей, подымавшихся в голове, как туча сухих листьев осенью,
после налетевшего вихря; право, что-то
было на это похожее, и, признаюсь, я чувствовал, что по временам мне начинает изменять рассудок.
Проснулся я наутро поздно, а спал необыкновенно крепко и без снов, о чем припоминаю с удивлением, так что, проснувшись, почувствовал себя опять необыкновенно бодрым нравственно, точно и не
было всего вчерашнего дня. К маме я положил не заезжать, а прямо отправиться в кладбищенскую церковь, с тем чтобы потом,
после церемонии, возвратясь в мамину квартиру, не отходить уже от нее во весь день. Я твердо
был уверен, что во всяком случае встречу его сегодня у мамы, рано ли, поздно ли — но непременно.
Был уже десятый час; трещала затопленная печка, точь-в-точь как тогда, когда я,
после той ночи, очутился в первый раз у Ламберта.
Но в комнате уже
был шум и говорили громко; замечу, что Катерина Николаевна вошла в квартиру ровно минуту спустя
после них.