Неточные совпадения
Полтора года уже
будет назад, как очутились мы, наконец,
после странствий и многочисленных бедствий, в сей великолепной и украшенной многочисленными памятниками столице.
— С тех пор, государь мой, — продолжал он
после некоторого молчания, — с тех пор, по одному неблагоприятному случаю и по донесению неблагонамеренных лиц, — чему особенно способствовала Дарья Францовна, за то будто бы, что ей в надлежащем почтении манкировали, — с тех пор дочь моя, Софья Семеновна, желтый билет принуждена
была получить, и уже вместе с нами по случаю сему не могла оставаться.
Ну-с, государь ты мой (Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же день,
после всех сих мечтаний (то
есть это
будет ровно пять суток назад тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул, что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж не помню, и вот-с, глядите на меня, все!
Ведь она уже по каким-то причинам успела догадаться, что ей с Дуней нельзя
будет вместе жить
после брака, даже и в первое время?
«Гм… к Разумихину, — проговорил он вдруг совершенно спокойно, как бы в смысле окончательного решения, — к Разумихину я пойду, это конечно… но — не теперь… Я к нему… на другой день
после того пойду, когда уже то
будет кончено и когда все по-новому пойдет…»
«
После того, — вскрикнул он, срываясь со скамейки, — да разве то
будет? Неужели в самом деле
будет?»
В нетерпении он взмахнул
было опять топором, чтобы рубнуть по снурку тут же, по телу, сверху, но не посмел, и с трудом, испачкав руки и топор,
после двухминутной возни, разрезал снурок, не касаясь топором тела, и снял; он не ошибся — кошелек.
Раскольникову показалось, что письмоводитель стал с ним небрежнее и презрительнее
после его исповеди, — но странное дело, — ему вдруг стало самому решительно все равно до чьего бы то ни
было мнения, и перемена эта произошла как-то в один миг, в одну минуту.
Он шел, смотря кругом рассеянно и злобно. Все мысли его кружились теперь около одного какого-то главного пункта, — и он сам чувствовал, что это действительно такой главный пункт и
есть и что теперь, именно теперь, он остался один на один с этим главным пунктом, — и что это даже в первый раз
после этих двух месяцев.
Он вышел, весь дрожа от какого-то дикого истерического ощущения, в котором между тем
была часть нестерпимого наслаждения, — впрочем, мрачный, ужасно усталый. Лицо его
было искривлено, как бы
после какого-то припадка. Утомление его быстро увеличивалось. Силы его возбуждались и приходили теперь вдруг, с первым толчком, с первым раздражающим ощущением, и так же быстро ослабевали, по мере того как ослабевало ощущение.
Вымылся он в это утро рачительно, — у Настасьи нашлось мыло, — вымыл волосы, шею и особенно руки. Когда же дошло до вопроса: брить ли свою щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся еще
после покойного господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже
был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!
— Как, он у вас
был и ночью? — спросил Раскольников, как будто встревожившись. — Стало
быть, и вы тоже не спали
после дороги?
Еще немного, и это общество, эти родные,
после трехлетней разлуки, этот родственный тон разговора при полной невозможности хоть об чем-нибудь говорить, — стали бы, наконец, ему решительно невыносимы.
Было, однако ж, одно неотлагательное дело, которое так или этак, а надо
было непременно решить сегодня, — так решил он еще давеча, когда проснулся. Теперь он обрадовался делу, как выходу.
— Так чего ж он
будет стоить
после того! — резко и презрительно ответила Дунечка.
Потому, потому я окончательно вошь, — прибавил он, скрежеща зубами, — потому что сам-то я, может
быть, еще сквернее и гаже, чем убитая вошь, и заранее предчувствовал, что скажу себе это уже
после того, как убью!
То
есть не подумайте, чтоб я опасался чего-нибудь там этакого: все это произведено
было в совершенном порядке и в полной точности: медицинское следствие обнаружило апоплексию, происшедшую от купания сейчас
после плотного обеда, с выпитою чуть не бутылкой вина, да и ничего другого и обнаружить оно не могло…
— Да уж три раза приходила. Впервой я ее увидал в самый день похорон, час спустя
после кладбища. Это
было накануне моего отъезда сюда. Второй раз третьего дня, в дороге, на рассвете, на станции Малой Вишере; а в третий раз, два часа тому назад, на квартире, где я стою, в комнате; я
был один.
— Как же, слышал-с. По первому слуху
был уведомлен и даже приехал вам теперь сообщить, что Аркадий Иванович Свидригайлов, немедленно
после похорон супруги, отправился поспешно в Петербург. Так, по крайней мере, по точнейшим известиям, которые я получил.
После обыкновенных процедур тем дело и кончилось, но впоследствии явился, однако, донос, что ребенок
был… жестоко оскорблен Свидригайловым.
Я себя нехорошо чувствую, я не спокоен… я
после приду, сам приду, когда… можно
будет.
— Да как же, вот этого бедного Миколку вы ведь как, должно
быть, терзали и мучили, психологически-то, на свой манер, покамест он не сознался; день и ночь, должно
быть, доказывали ему: «ты убийца, ты убийца…», — ну, а теперь, как он уж сознался, вы его опять по косточкам разминать начнете: «Врешь, дескать, не ты убийца! Не мог ты им
быть! Не свои ты слова говоришь!» Ну, так как же
после этого должность не комическая?
А как привели Николая, тут он меня,
после вас, и вывел: я тебя еще, говорит, потребую и еще спрашивать
буду…
Петр Петрович хихикал слушая, но без особого увлечения. Он даже мало и слушал. Он действительно что-то обдумывал другое, и даже Лебезятников, наконец, это заметил. Петр Петрович
был даже в волнении, потирал руки, задумывался. Все это Андрей Семенович
после сообразил и припомнил…
Из яств, кроме кутьи,
было три-четыре блюда (между прочим, и блины), всё с кухни Амалии Ивановны, да сверх того ставились разом два самовара для предполагавшихся
после обеда чаю и пуншу.
От природы
была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все жили в мире и радости и не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление, и она в один миг,
после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
«Для кого же
после этого делались все приготовления?» Даже детей, чтобы выгадать место, посадили не за стол, и без того занявший всю комнату, а накрыли им в заднем углу на сундуке, причем обоих маленьких усадили на скамейку, а Полечка, как большая, должна
была за ними присматривать, кормить их и утирать им, «как благородным детям», носики.
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не
было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это
было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел
было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж
после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь
был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы
после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем
было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это
было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем
был прежде.
— Я говорю ему: «Ваше превосходительство!..» — выкрикивала она, отдыхиваясь
после каждого слова, — эта Амалия Людвиговна… ах! Леня, Коля! ручки в боки, скорей, скорей, глиссе-глиссе, па-де-баск! Стучи ножками…
Будь грациозный ребенок.
После нескольких часов сна лихорадка прошла, но проснулся он уже поздно:
было два часа пополудни.
После Миколки в тот же день
была сцена у Сони; вел и кончил он ее совсем, совсем не так, как бы мог воображать себе прежде… ослабел, значит, мгновенно и радикально!
Да чтобы Порфирий поверил хоть на одну минуту, что Миколка виновен,
после того, что между ними
было тогда,
после той сцены, глаз на глаз, до Миколки, на которую нельзя найти правильного толкования, кроме одного?
Были в то время произнесены между ними такие слова, произошли такие движения и жесты, обменялись они такими взглядами, сказано
было кой-что таким голосом, доходило до таких пределов, что уж
после этого не Миколке (которого Порфирий наизусть с первого слова и жеста угадал), не Миколке
было поколебать самую основу его убеждений.
Статейку вашу я прочел, да и отложил, и… как отложил ее тогда, да и подумал: «Ну, с этим человеком так не пройдет!» Ну, так как же, скажите теперь,
после такого предыдущего не увлечься
было последующим!
Эти последние слова,
после всего прежде сказанного и так похожего на отречение,
были слишком уж неожиданны. Раскольников весь задрожал, как будто пронзенный.
Да и стоило ль теперь,
после всего, что
было, стараться побеждать все эти новые мизерные затруднения? Стоило ль, например, стараться интриговать, чтобы Свидригайлов не ходил к Порфирию; изучать, разузнавать, терять время на какого-нибудь Свидригайлова!
К чему они, лучше ли я
буду сознавать тогда, раздавленный муками, идиотством, в старческом бессилии
после двадцатилетней каторги, чем теперь сознаю, и к чему мне тогда и жить?
Он глубоко задумался о том: «каким же это процессом может так произойти, что он, наконец, пред всеми ими уже без рассуждений смирится, убеждением смирится! А что ж, почему ж и нет? Конечно, так и должно
быть. Разве двадцать лет беспрерывного гнета не добьют окончательно? Вода камень точит. И зачем, зачем же жить
после этого, зачем я иду теперь, когда сам знаю, что все это
будет именно так, как по книге, а не иначе!»
После тревожного дня, проведенного в беспрерывных фантазиях, в радостных грезах и слезах, в ночь она заболела и наутро
была уже в жару и в бреду.