Он никогда не бесновался, не закипал, не мстил, не преследовал, а подобно всякой другой бессознательно действующей силе природы, шел вперед,
сметая с лица земли все, что не успевало посторониться с дороги.
Но в первом ли, во втором ли, в третьем ли периоде, — шлющийся человек все шлющийся человек. Одумается ли он, наконец? Решится ли покончить с столицею и удалиться в свою"Проплеванную"? Как-то встретит его там Иван Парамонов? Дозволит ли ему поселиться в собственном его разваливающемся доме и жить смирно, пока не придет смерть, и не
сметет с лица земли этого"лишнего человека", которого жизнь, со времени"катастрофы", сама сделалась постоянною, неперемежающеюся катастрофой!
Неточные совпадения
Раскольников бросился вслед за мещанином и тотчас же увидел его идущего по другой стороне улицы, прежним ровным и неспешным шагом, уткнув глаза в
землю и как бы что-то обдумывая. Он скоро догнал его, но некоторое время шел сзади; наконец поравнялся
с ним и заглянул ему сбоку в
лицо. Тот тотчас же
заметил его, быстро оглядел, но опять опустил глаза, и так шли они
с минуту, один подле другого и не говоря ни слова.
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя
с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь
земли, двигалась, как туча, и орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя в ворота домов, за углы, в лавки, — она точно
мела улицу.
Лицо у нее было почти синее, надуто, как пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала:
— Остановите его, робя, а то он прямо на
землю бухнет! — воскликнул голова,
заметив, что плотники, под влиянием впечатления, стояли
с растерянными и ротозеющими
лицами. Те едва остановили колокол и потом, привязав к нему длинную веревку, стали его осторожно спускать на
землю. Колокол еще несколько раз прозвенел и наконец, издавши какой-то глухой удар, коснулся
земли. Многие старухи, старики и даже молодые бросились к нему и стали прикладываться к нему.
Наступила последняя сцена. Я стоял за входной портьерой и видел все самым отчетливым образом. Воины ввели Лоренциту
с завязанными назад руками. Когда ее клали на разостланный по
земле красный ковер, она
заметила из-за портьеры мое
лицо и улыбнулась мне.
Между тем
с Гусевым стало твориться что-то неладное. То он впадал в апатию и подолгу молчал, то вдруг начинал бредить
с открытыми глазами. Дважды Гусев уходил, казаки догоняли его и силой приводили назад. Цынги я не боялся, потому что мы ели стебли подбела и черемуху, тифозных бактерий тоже не было в тайге, но от истощения люди могли обессилеть и свалиться
с ног. Я
заметил, что привалы делались все чаще и чаще. Казаки не садились, а просто падали на
землю и лежали подолгу, закрыв
лицо руками.