Неточные совпадения
И отпустишь через полчаса. Оно, конечно, дела немного, всего на несколько минут, да вы посудите, сколько тут вытерпишь: сутки двое-трое сложа руки сидишь, кислый хлеб жуешь… другой
бы и жизнь-то всю проклял — ну, ничего
таким манером и не добудет.
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную, большие дела вел. Ну, хоть что хочешь, нет нам от него прибыли, да и только!
так держит ухо востро, что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует да бутылочку холодненького разопьет с нами — вот и вся корысть. Думали мы, думали, как
бы нам этого подлеца купчишку на дело натравить — не идет, да и все тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться не смеется, а
так, равнодушествует, будто не замечает.
Что же
бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя, что вот подлец, дескать, ни на какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался, и как я в него веру большую имел,
так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну, и выдумал. На другой день, сидим мы это утром и опохмеляемся.
А он, по счастью, был на ту пору в уезде, на следствии, как раз с Иваном Петровичем. Вот и дали мы им знать, что будут завтра у них их сиятельство,
так имели
бы это в предмете, потому что вот
так и
так, такие-то, мол, их сиятельство речи держит. Струсил наш заседатель, сконфузился
так, что и желудком слабеть начал.
Глаза у ней были голубые, да
такие мягкие да ласковые, что, кажется, зверь лютый — и тот
бы не выдержал — укротился.
„Куда, говорит, сестру девала?“ Замучил старуху совсем,
так что она, и умирая, позвала его да и говорит: „Спасибо тебе, ваше благородие, что меня, старуху, не покинул, венца мученического не лишил“. А он только смеется да говорит: „Жаль, Домна Ивановна, что умираешь, а теперь
бы деньги надобны! да куда же ты, старая, сестру-то девала?“
По свойственной человечеству слабости, его высокородие не прочь был иногда задать головомойку и вообще учинить
такое невежество, от которого затряслись
бы поджилки у подчиненного.
Алексей Дмитрич очень хорошо сознавал, что на месте Желвакова он
бы и не
так еще упарил лошадей, но порядок службы громко вопиял о мыле и щелоке, и мыло и щелок были употреблены в дело.
Между тем для Дмитрия Борисыча питие чая составляло действительную пытку. Во-первых, он пил его стоя; во-вторых, чай действительно оказывался самый горячий, а продлить эту операцию значило
бы сневежничать перед его высокородием, потому что если их высокородие и припускают,
так сказать, к своей высокой особе, то это еще не значит, чтоб позволительно было утомлять их зрение исполнением обязанностей, до дел службы не относящихся.
— Как же это? надо, брат, надо отыскать голову… Голова, братец, это при следствии главное… Ну, сам ты согласись, не будь, например, у нас с тобой головы, что ж
бы это
такое вышло! Надо, надо голову отыскать!
И хоть
бы доподлинно эта голова была, думал он, тысячный раз проклиная себя, а то ведь и происшествия-то никакого не было!
Так, сдуру ляпнул, чтоб похвастаться перед начальством деятельностью!
— Что ж это за страм
такой! хоть
бы прохладительное какое-нибудь подали! — говорит протоколист.
Что ж
бы вы думали? перевели ему это — как загогочет бусурманишка! даже обидно мне стало;
так, знаете, там все эти патриотические чувства вдруг и закипели.
За карточным столом Порфирий Петрович не столько великолепен, сколько мил; в целой губернии нет
такого приятного игрока: он не сердится, когда проигрывает, не глядит вам алчно в глаза, как
бы желая выворотить все внутренности вашего кармана, не подсмеивается над вами, когда вы проигрываете, однако ж и не сидит как истукан.
Однако, увидевши себя на торной дороге, он нашел, что было
бы и глупо и не расчет не воспользоваться
таким положением.
Денег ему не нужно было — своих девать некуда — ему нужна была в доме хозяйка, чтоб и принять и занять гостя умела, одним словом,
такая, которая соответствовала
бы тому положению, которое он заранее мысленно для себя приготовил.
И в самом деле, как
бы ни была грязна и жалка эта жизнь, на которую слепому случаю угодно было осудить вас, все же она жизнь, а в вас самих есть
такое нестерпимое желание жить, что вы с закрытыми глазами бросаетесь в грязный омут — единственную сферу, где вам представляется возможность истратить как попало избыток жизни, бьющий ключом в вашем организме.
Немедленно по принятии
такого решения собраны были к ее сиятельству на совет все титулярные советники и титулярные советницы, способные исполнять какую
бы то ни было роль в предложенном княжною благородном спектакле.
Так пробыла она несколько минут, и Техоцкий возымел даже смелость взять ее сиятельство за талию: княжна вздрогнула; но если б тут был посторонний наблюдатель, то в нем не осталось
бы ни малейшего сомнения, что эта дрожь происходит не от неприятного чувства, а вследствие какого-то странного, всеобщего ощущения довольства, как будто ей до того времени было холодно, и теперь вдруг по всему телу разлилась жизнь и теплота.
Во-первых, я постоянно страшусь, что вот-вот кому-нибудь недостанет холодного и что даже самые взоры и распорядительность хозяйки не помогут этому горю, потому что одною распорядительностью никого накормить нельзя; во-вторых, я вижу очень ясно, что Марья Ивановна (
так называется хозяйка дома) каждый мой лишний глоток считает личным для себя оскорблением; в-третьих, мне кажется, что, в благодарность за вышеозначенный лишний глоток, Марья Ивановна чего-то ждет от меня, хоть
бы, например, того, что я, преисполнившись яств, вдруг сделаю предложение ее Sevigne, которая безобразием превосходит всякое описание, а потому менее всех подает надежду когда-нибудь достигнуть тех счастливых островов, где царствует Гименей.
— Какой милый, прекрасный молодой человек! — продолжает Марья Ивановна, видя, что Анфису Петровну подергивает судорога, — если б в Крутогорске были всё
такие образованные молодые люди, как приятно было
бы служить моему Алексису!
— Еще
бы! — отвечает Марья Ивановна, и голос ее дрожит и переходит в декламацию, а нос, от душевного волнения, наполняется кровью, независимо от всего лица, как пузырек, стоящий на столе, наполняется красными чернилами, — еще
бы! вы знаете, Анфиса Петровна, что я никому не желаю зла — что мне? Я
так счастлива в своем семействе! но это уж превосходит всякую меру! Представьте себе…
— Это справедливо, — говорит Василий Николаич, который как-то незаметно подкрался к нам, — комедия вышла
бы хорошая, только вряд ли актера можно
такого сыскать, который согласился
бы, чтоб его тащили кверху за волосы.
В патетических местах она оборачивается к публике всем корпусом, и зрачки глаз ее до
такой степени пропадают, что сам исправник Живоглот — на что уж бестия — ни под каким видом их нигде не отыскал
бы, если б на него возложили это деликатное поручение.
В провинции лица умеют точно
так же хорошо лгать, как и в столицах, и если
бы кто посмотрел в нашу сторону, то никак не догадался
бы, что в эту минуту разыгрывалась здесь одна из печальнейших драм, в которой действующими лицами являлись оскорбленная гордость и жгучее чувство любви, незаконно попранное, два главные двигателя всех действий человеческих.
— Очень жаль, потому что за ним можно было
бы послать… он сейчас придет: он
такой жалкий! Ему все, что хотите, велеть можно! — И, уязвив княжну, неблагонамеренная дама отправляется далее язвить других.
— Преуслужливый кавалер Петр Никитич! — замечает Марья Матвеевна вслед удаляющемуся Потешкину, — вот вы
бы никогда не поступили
так благородно, Павел Иваныч.
— А все-таки это мило! — говорит она медленно, как
бы просыпаясь от сна.
— Нет, сударь, много уж раз бывал. Был и в Киеве, и у Сергия-Троицы [38] был, ходил ив Соловки не однова… Только вот на Святой Горе на Афонской не бывал, а куда, сказывают, там хорошо! Сказывают, сударь, что
такие там есть пустыни безмолвные, что и нехотящему человеку не спастись невозможно, и
такие есть старцы-постники и подражатели, что даже самое закоснелое сердце словесами своими мягко яко воск соделывают!.. Кажется, только
бы бог привел дойти туда,
так и живот-то скончать не жалко!
Так она после этого три дня без слов как
бы немая пребывала, и в глазах все то самое сияние,
так что стерпеть даже невозможно!
А есть и
такие, которые истинно от страстей мирских в пустыню бегут и ни о чем больше не думают, как
бы душу свою спасти.
— Что ж за глупость! Известно, папенька из сидельцев вышли, Аксинья Ивановна! — вступается Боченков и, обращаясь к госпоже Хрептюгиной, прибавляет: — Это вы правильно, Анна Тимофевна, сказали: Ивану Онуфричу денно и нощно бога молить следует за то, что он его, царь небесный, в большие люди произвел. Кабы не бог,
так где
бы вам родословной-то теперь своей искать? В червивом царстве, в мушином государстве? А теперь вот Иван Онуфрич, поди-кось, от римских цезарей, чай, себя по женской линии производит!
— Так-с… Это справедливо, сударь, что народ глуп… потому-то он, как
бы сказать, темным и прозывается…
— А и то, ребята, сами мы виноваты! — вступается третий голос, — кабы по-християнски действовали,
так, может, и помиловал
бы бог… а то только и заботушки у нас, как
бы проезжего-то ограбить!
Если б большая часть этого потомства не была в постоянной отлучке из дому по случаю разных промыслов и торговых дел, то, конечно, для помещения его следовало
бы выстроить еще по крайней мере три
такие избы; но с Прохорычем живет только старший сын его, Ванюша, малый лет осьмидесяти, да бабы, да малые ребята, и весь этот люд он содержит в ежовых рукавицах.
— Порозы, сударь, порозы! Нонче езда малая, всё, слышь, больше по Волге да на праходах ездят! Хошь
бы глазком посмотрел, что за праходы
такие!.. Еще зимой нешто, бывают-таки проезжающие, а летом совсем нет никого!
Я, однако ж, остереглась и выговорила тут ей, что я, мол, Анфиса Ивановна, роду не простого,
так не было
бы у вас для меня обиды…
Но, достигши
таким манером законных лет, выказали оне при этом чувства совершенно не господские, а скорее, как
бы сказать, холопские.
Так что ж
бы вы думали, Иван Карлыч-то?
То есть вы не думайте, чтоб я сомневался в благородстве души вашей — нет! А
так, знаете, я взял
бы этого жидочка за пейсики, да головенкой-то
бы его об косяк стук-стук…
Так он, я вам ручаюсь, в другой раз смотрел
бы на вас не иначе, как со слезами признательности… Этот народ ученье любит-с!
Налетов. Да
так; хотелось
бы узнать, к которому из двух чувств вы склоннее?
Живновский. Надо, надо будет скатать к старику; мы с Гордеем душа в душу жили… Однако как же это? Ведь Гордею-то нынче было
бы под пятьдесят,
так неужто дедушка его до сих пор на службе состоит? Ведь старику-то без малого сто лет, выходит. Впрочем, и то сказать, тогда народ-то был какой! едрёный, коренастый! не то что нынче…
Я сам служил и, следовательно, знаю, что нет
такого дела, которое нельзя
бы было направить…
Живновский (тихо Забиякину). Каково баба-то режет! а! хоть
бы нашему брату
так объясниться!
Забиякин. Ваше сиятельство изволите говорить: полицеймейстер! Но неужели же я до
такой степени незнаком с законами, что осмелился
бы утруждать вас, не обращавшись прежде с покорнейшею моею просьбой к господину полицеймейстеру! Но он не внял моему голосу, князь, он не внял голосу оскорбленной души дворянина… Я старый слуга отечества, князь; я, может быть, несколько резок в моей откровенности, князь, а потому не имею счастия нравиться господину Кранихгартену… я не имею утонченных манер, князь…
Забиякин. Вот вы изволите говорить, Леонид Сергеич, что это пустяки… Конечно, для вас это вещь не важная! вы в счастье, Леонид Сергеич, вы в почестях! но у меня осталось только одно достояние — это честь моя! Неужели же и ее, неужели же и ее хотят у меня отнять! О, это было
бы так больно,
так грустно думать!
— «Сделайте, говорю, ваше высокородие
такую милость! кабы не крайность моя, я
бы и утруждать не осмелился».
Ты думаешь, задаром мне это место досталось? как
бы не
так!
У нас уж был
такой пример, что мы ограничились одним внушением-с, чтоб впредь поступал осторожнее, не сек
бы зря,
так нас самих чуть-чуть под суд не отдали, а письма-то тут сколько было! целый год в страхе обретались.
Бобров. Ничего тут нет удивительного, Марья Гавриловна. Я вам вот что скажу — это, впрочем, по секрету-с — я вот дал себе обещание, какова пора пи мера, выйти в люди-с. У меня на этот предмет и план свой есть.
Так оно и выходит, что жена в евдаком деле только лишнее бревно-с. А любить нам друг друга никто не препятствует, было
бы на то ваше желание. (Подумавши.) А я, Машенька, хотел вам что-то сказать.