Неточные совпадения
— Так вот мы каковы! — говорил Техоцкий, охорашиваясь
перед куском зеркала, висевшим на стене убогой комнаты, которую он занимал в доме провинцияльной секретарши Оболдуевой, — в нас, брат, княжны влюбляются!.. А ведь она… того! — продолжал он, приглаживая начатки усов, к которым все канцелярские чувствуют вообще некоторую слабость, — бабенка-то она хоть куда! И какие, брат, у нее ручки… прелесть! так вот
тебя и манит, так и подмывает!
Вдруг предстал
перед ней медведь-лютый зверь; задрожала-испужалась Пахомовна того зверя лютого, звериного его образа невиданного; взговорила она ему:"
Ты помилуй меня, лютый зверь,
ты не дай мне помереть смертью жестокою, не вкусимши святого причастия, в прегрешениях не вспокаявшись!"
Повстречался с ней тут младый юнош прекрасный (а и был он тот самый злохитрый слуга сатанин), он снимал
перед ней свою шапочку, ниже пояса старице кланялся, ласковые речи разговаривал:"Уж
ты, матушка ли моя свет-Пахомовна истомилася
ты во чужой во сторонушке, истомилася-заблудилася, настоящую праву дороженьку позапамятовала!"
— Ох, сударыня!
ты, чай, киятры-то эти
перед всяким проезжающим представляешь!
— "А эквилибристика, говорит, вот какая наука, чтоб
перед начальником всегда в струне ходить, чтобы ноги у
тебя были не усталые, чтоб когда начальство
тебе говорит: «Кривляйся, Сашка!» — ну, и кривляйся! а «сиди, Сашка, смирно» — ну, смирно и сиди, ни единым суставом не шевели, а то неравно у начальства головка заболит.
Через четверть часа докладывают, что лошади готовы, и я остаюсь один. Мне ужасно совестно
перед самим собою, что я так дурно встретил великий праздник. Зато Гриша очень весел и беспрестанно смеется, приговаривая:"Ах
ты постреленок этакой!"Я уверен, что в сердце его не осталось ни тени претензий на меня и что, напротив, он очень мне благодарен.
Иду я к Власу, а сам дорогой все думаю: господи
ты боже наш! что же это такое с нам будет, коли да не оживет она? Господи! что же, мол, это будет! ведь засудят меня на смерть, в остроге живьем, чать, загибнешь: зачем, дескать, мертвое тело в избе держал! Ин вынести ее за околицу в поле — все полегче, как целым-то миром
перед начальством в ответе будем.
— А как бы
тебе сказать? — отвечал он, — пришед в пустыню, пал ниц
перед господом вседержителем, пролиял пред ним печаль сердца моего, отрекся от соблазна мирского и стал инок… А посвящения правильного на мне нет.
— Ну, — сказал он под конец, — вижу, что и подлинно я стар стал, а пуще того вам не угоден… Знаю я, знаю, чего
тебе хочется, отец Мартемьян! К бабам
тебе хочется, похоть свою утолить хощешь у сосуда дьявольского… Коли так, полно вам меня настоятелем звать; выбирайте себе другого. Только меня не замайте, Христа ради, дайте
перед бога в чистоте предстать!
Спросите у Карпущенкова, зачем ему такое пространство земли, из которой он не извлекает никакой для себя выгоды, он, во-первых, не поймет вашего вопроса, а во-вторых, пораздумавши маленько, ответит вам: «Что ж, Христос с ней! разве она кому в горле встала, земля-то!» — «Да ведь нужно, любезный, устраивать тротуар, поправлять улицу
перед домом, а куда ж
тебе сладить с таким пространством?» — «И, батюшка! — ответит он вам, — какая у нас улица! дорога, известно, про всех лежит, да и по ней некому ездить».
— Вспомни, однако ж, что не далее как за полчаса
перед этим
ты сама подробно рассказала всю историю своих отношений к Тебенькову и созналась, что Варвара точно жила у
тебя в обители.
— Прости и
ты мне, Варвара Михайловна! много я пред
тобой согрешила! — продолжала Кузьмовна, склоняясь
перед Тебеньковой, — ну, видно, нечего делать, растопило у меня сердце… ваше благородие! записывай уж ин поскорей.
Неточные совпадения
Довольны наши странники, // То рожью, то пшеницею, // То ячменем идут. // Пшеница их не радует: //
Ты тем
перед крестьянином, // Пшеница, провинилася, // Что кормишь
ты по выбору, // Зато не налюбуются // На рожь, что кормит всех.
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, // Как много люди Божии // Побились над
тобой, // Покамест
ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И стало
перед пахарем, // Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, // Как пот с лица крестьянского // Увлажили
тебя!..»
Гляжу: могилка прибрана, // На деревянном крестике // Складная золоченая // Икона.
Перед ней // Я старца распростертого // Увидела. «Савельюшка! // Откуда
ты взялся?»
«Уйди!..» — вдруг закричала я, // Увидела я дедушку: // В очках, с раскрытой книгою // Стоял он
перед гробиком, // Над Демою читал. // Я старика столетнего // Звала клейменым, каторжным. // Гневна, грозна, кричала я: // «Уйди! убил
ты Демушку! // Будь проклят
ты… уйди!..»
— Куда
ты девал нашего батюшку? — завопило разозленное до неистовства сонмище, когда помощник градоначальника предстал
перед ним.