Неточные совпадения
Соберутся девицы,
и первое у них условие: «
Ну, mesdames, с нынешнего дня мы ни слова не будем говорить по-русски».
«…Нет, нынче не то, что было в прежнее время; в прежнее время народ как-то проще, любовнее был. Служил я, теперича, в земском суде заседателем, триста рублей бумажками получал, семейством угнетен был, а не хуже людей жил. Прежде знали, что чиновнику тоже пить-есть надо,
ну,
и место давали так, чтоб прокормиться было чем… А отчего? оттого, что простота во всем была, начальственное снисхождение было — вот что!
Губерния наша дальняя, дворянства этого нет,
ну,
и жили мы тут как у Христа за пазушкой; съездишь, бывало, в год раз в губернский город, поклонишься чем бог послал благодетелям
и знать больше ничего не хочешь.
Проиграешь, бывало, в картишки целую ночь, всё дочиста спустишь — как быть?
ну,
и идешь к исправнику.
„Батюшка, Демьян Иваныч, так
и так, помоги!“ Выслушает Демьян Иваныч, посмеется начальнически: „Вы, мол, сукины дети, приказные,
и деньгу-то сколотить не умеете, всё в кабак да в карты!“ А потом
и скажет: „
Ну, уж нечего делать, ступай в Шарковскую волость подать сбирать“.
Пойдут ребята опять на сход, потолкуют-потолкуют, да
и разойдутся по домам, а часика через два, смотришь, сотский
и несет тебе за подожданье по гривне с души, а как в волости-то душ тысячи четыре, так
и выйдет рублев четыреста, а где
и больше…
Ну,
и едешь домой веселее.
Сгонят человек триста,
ну,
и лежат они на солнышке.
И отпустишь через полчаса. Оно, конечно, дела немного, всего на несколько минут, да вы посудите, сколько тут вытерпишь: сутки двое-трое сложа руки сидишь, кислый хлеб жуешь… другой бы
и жизнь-то всю проклял —
ну, ничего таким манером
и не добудет.
Конечно,
и все мы этого придерживались, да все же в меру: сидишь себе да благодушествуешь,
и много-много что в подпитии;
ну, а он, я вам доложу, меры не знал, напивался даже до безобразия лица.
И как бы вы думали:
ну, утонул человек, расшибся; кажется, какая тут корысть, чем тут попользоваться?
Ну,
и освобождают, разумеется, за посильное приношение. А то другого заставляет внутренности держать; сами рассудите, кому весело мертвечину ослизлую в руке иметь,
ну,
и откупаются полегоньку, — аи, глядишь,
и наколотил Иван Петрович рубликов десяток, а
и дело-то все пустяковое.
Убиица-то он один, да знакомых да сватовей у него чуть не целый уезд; ты вот
и поди перебирать всех этих знакомых, да
и преступника-то подмасли, чтоб он побольше народу оговаривал: был, мол, в таком-то часу у такого-то крестьянина? не пошел ли от него к такому-то? а часы выбирай те, которые нужно…
ну,
и привлекай,
и привлекай.
Ну, тогда уж шалишь, любезный, ступай в острог
и взаправду.
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную, большие дела вел.
Ну, хоть что хочешь, нет нам от него прибыли, да
и только! так держит ухо востро, что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует да бутылочку холодненького разопьет с нами — вот
и вся корысть. Думали мы, думали, как бы нам этого подлеца купчишку на дело натравить — не идет, да
и все тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться не смеется, а так, равнодушествует, будто не замечает.
Что же бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики
и разговариваем меж себя, что вот подлец, дескать, ни на какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался,
и как я в него веру большую имел, так
и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает.
Ну,
и выдумал. На другой день, сидим мы это утром
и опохмеляемся.
Слово за словом, купец видит, что шутки тут плохие, хочь
и впрямь пруд спущай, заплатил три тысячи,
ну,
и дело покончили. После мы по пруду-то маленько поездили, крючьями в воде потыкали,
и тела, разумеется, никакого не нашли. Только, я вам скажу, на угощенье, когда уж были мы все выпивши,
и расскажи Иван Петрович купцу, как все дело было; верите ли, так обозлилась борода, что даже закоченел весь!
Был у нас это рекрутский набор объявлен;
ну,
и Иван Петрович, само собой, живейшее тут участие принимал.
Ну,
и подлинно, приходит это мещанинишка, излагает все обстоятельно
и прилагательное на стол кладет.
Ну, конечно-с, тут разговаривать нечего: хочь
и ругнул его тесть, может
и чести коснулся, а деньги все-таки отдал. На другой же день Иван Петрович, как ни в чем не бывало.
И долго от нас таился, да уж после, за пуншиком, всю историю рассказал, как она была.
Само собой, следствие;
ну, невзначай так невзначай,
и суд уездный решил дело так, что предать, мол, это обстоятельство воле божьей, а мужика отдать на излечение уездному лекарю.
Делать нечего, разделся мужик, а он ему
и ну по живому-то месту ковырять. Ревет дурак благим матом, а он только смеется да бумагу показывает. Тогда только кончил, как тот три золотых ему дал.
Ну, это, я вам доложу, точно грех живую душу таким родом губить. А по прочему по всему чудовый был человек,
и прегостеприимный — после, как умер, нечем похоронить было: все, что ни нажил, все прогулял! Жена до сих пор по миру ходит, а дочки — уж бог их знает! — кажись, по ярмонкам ездят: из себя очень красивы.
Дело было зимнее; мертвое-то тело надо было оттаять; вот
и повезли мы его в что ни на есть большую деревню,
ну,
и начали, как водится, по домам возить да отсталого собирать.
Возили-возили, покуда осталась одна только изба: солдатка-вдова там жила; той заплатить-то нечего было —
ну, там мы
и оставили тело.
Собрали на другой день понятых,
ну,
и тут, разумеется, покорыстоваться желалось: так чтоб не разошлись они по домам, мы
и отобрали у них шапки, да в избу
и заперли.
Служил он где-то в гусарах —
ну, на жидов охоту имел: то возьмет да собаками жида затравит, то посадит его по горло в ящик с помоями, да над головой-то саблей
и махает, а не то еще заложит их тройкой в бричку, да
и разъезжает до тех пор, пока всю тройку не загонит.
Известно, могла бы она
и попридерживать его при случае, да уж очень смирна была;
ну,
и он тоже осторожность имел, во все эти дрязги ее не вмешивал.
— Вы, мол, так
и так, платили старику по десяти рублев,
ну а мне, говорит, этого мало: я, говорит, на десять рублев наплевать хотел, а надобно мне три беленьких с каждого хозяина.
Молчит Фейер, только усами, как таракан, шевелит, словно обнюхивает, чем пахнет. Вот
и приходит как-то купчик в гостиный двор в лавку, а в зубах у него цигарка. Вошел он в лавку, а городничий в другую рядом: следил уж он за ним шибко,
ну,
и свидетели на всякий случай тут же. Перебирает молодец товары,
и всё швыряет, всё не по нем, скверно да непотребно, да
и все тут;
и рисунок не тот,
и доброта скверная, да уж
и что это за город такой, что, чай,
и ситцу порядочного найтить нельзя.
Ну, купец ему
и то
и се,
и разные резоны говорит.
Да
и мало ли еще случаев было! Даже покойниками, доложу вам, не брезговал! Пронюхал он раз, что умерла у нас старуха раскольница
и что сестра ее сбирается похоронить покойницу тут же у себя, под домом. Что ж он? ни гугу, сударь; дал всю эту церемонию исполнить да на другой день к ней с обыском.
Ну, конечно, откупилась, да штука-то в том, что каждый раз, как ему деньги занадобятся, каждый раз он к ней с обыском...
Ну, родственники, сами изволите ведать, народ безобразнейший, в законе не искусились: где же им знать, что в правиле
и что не в правиле?
А купчину тем временем
и в церковь уж вынесли… Ну-с
и взяли они тут, сколько было желательно, а купца так в парате
и схоронили…
—
Ну так то-то же! — сказал Дмитрий Борисыч
и хотел было погрозить пальцем, по подобию его высокородия, но, должно быть, не изловчился, потому что Алексеев засмеялся.
— Помню, господин Желваков! будем, будем, господин Желваков! Кшецынский!
и ты, братец, можешь с нами! Смотри же, не ударь лицом в грязь: я люблю, чтоб у меня веселились…
Ну, что новенького в городе? Как поживают пожарные лошадки?
—
Ну, то-то же! Впрочем, ты у меня молодец! Ты знаешь, что вот я завтра от вас выеду,
и мне все эта голова показываться будет… так ты меня успокой!
— Господи! Иван Перфильич!
и ты-то! голубчик!
ну, ты умница! Прохладись же ты хоть раз, как следует образованному человеку!
Ну, жарко тебе — выпей воды, иль выдь, что ли, на улицу… а то водки! Я ведь не стою за нее, Иван Перфильич! Мне что водка! Христос с ней! Я вам всем завтра утром по два стаканчика поднесу… ей-богу! да хоть теперь-то ты воздержись… а!
ну, была не была! Эй, музыканты!
—
Ну, а что, Федя, ведь
и мы веселиться умеем? — спрашивал Дмитрий Борисыч, изредка забегая к нему.
— Мне зачем смущать! я не смущаю! Я вот только знаю, что Кшеца эта шестьсот шестьдесят шесть означает…
ну,
и продаст он вас…
— Куда?
ну, куда лезешь? — завопил Живновский, — эко рыло! мало ты спишь! очумел, скатина, от сна! Рекомендую! — продолжал он, обращаясь ко мне. — Раб
и наперсник! единственный обломок древней роскоши! хорош?
— Хорош? рожа-то, рожа-то! да вы взгляните, полюбуйтесь! хорош? А знаете ли, впрочем, что? ведь я его выдрессировал — истинно вам говорю, выдрессировал! Теперь он у меня все эти, знаете, поговорки
и всякую команду — все понимает; стихи даже французские декламирует. А
ну, Проша, потешь-ка господина!
Ну-с,
и полетел я сдуру в Петербург.
— Но, однако ж, воротясь, задал-таки я Сашке трезвону: уповательно полагать должно, помнит
и теперь… Впрочем,
и то сказать, я с малолетства такой уж прожектер был. Голова, батюшка, горячая; с головой сладить не могу! Это вот как в критиках пишут, сердце с рассудком в разладе —
ну, как засядет оно туда, никакими силами оттуда
и не вытащишь: на стену лезть готов!
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил он, очевидно забывая, что тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск, там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!»
Ну, я, знаете, человек военный, долго не думаю: кушак да шапку или, как сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался!
ну, да все равно! слава богу, теперь уж недалечко
и до места.
«А кто это, говорит, этот господин Живновский?» —
и так, знаете, это равнодушно,
и губы у него такие тонкие —
ну, бестия, одно слово — бестия!..
«Это, говорю, ваше превосходительство, мой брат, а ваш старинный друг
и приятель!» — «А, да, говорит, теперь припоминаю! увлечения молодости!..»
Ну, доложу вам, я не вытерпел! «А вы, говорю, ваше превосходительство, верно
и в ту пору канальей изволили быть!..» Так
и ляпнул.
—
И вот все-то я так маюсь по белу свету. Куда ни сунусь, везде какая-нибудь пакость…
Ну, да, слава боту, теперь, кажется, дело на лад пойдет, теперь я покоен… Да вы-то сами уж не из Крутогорска ли?
— Так-с; благодатная это сторона! Чай, пишете, бумагу переводите!
Ну,
и здесь, — прибавил он, хлопая себе по карману, — полагательно, толстушечка-голубушка водится!
— Так-с, без этого нельзя-с. Вот
и я тоже туда еду; бородушек этих, знаете, всех к рукам приберем! Руки у меня, как изволите видеть, цепкие, а
и в писании сказано: овцы без пастыря — толку не будет. А я вам истинно доложу, что тем эти бороды мне любезны, что с ними можно просто, без церемоний… Позвал он тебя, например, на обед:
ну, надоела борода —
и вон ступай.
— Ре-ко-мен-да-цшо! А зачем, смею вас спросить, мне рекомендация? Какая рекомендация? Моя рекомендация вот где! — закричал он, ударя себя по лбу. — Да, здесь она, в житейской моей опытности! Приеду в Крутогорск, явлюсь к начальству, объясню, что мне нужно… ну-с,
и дело в шляпе… А то еще рекомендация!.. Эй, водки
и спать! — прибавил он совершенно неожиданно.