Неточные совпадения
Да, я люблю тебя, далекий, никем не тронутый край! Мне мил твой простор и простодушие твоих обитателей! И если перо
мое нередко коснется таких струн твоего организма, которые издают неприятный и фальшивый звук, то это не от недостатка горячего сочувствия к тебе, а потому собственно, что эти звуки грустно и болезненно отдаются в
моей душе. Много есть путей служить общему
делу; но смею думать, что обнаружение зла, лжи и порока также не бесполезно, тем более что предполагает полное сочувствие к добру и истине.
—
Мое, говорит, братцы, слово будет такое, что никакого
дела, будь оно самой святой пасхи святее, не следует делать даром: хоть гривенник, а слупи, руки не порти.
Что же бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя, что вот подлец, дескать, ни на какую штуку не лезет. Смотрю я, однако,
мой Иван Петрович задумался, и как я в него веру большую имел, так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну, и выдумал. На другой
день, сидим мы это утром и опохмеляемся.
Алексей Дмитрич очень хорошо сознавал, что на месте Желвакова он бы и не так еще упарил лошадей, но порядок службы громко вопиял о
мыле и щелоке, и
мыло и щелок были употреблены в
дело.
— Убийство, конечно, вещь обыкновенная, это, можно сказать, каждый
день случиться может… а голова! Нет, ты пойми меня, ты вникни в
мои усилия! Голова, братец, это, так сказать, центр, седалище…
— Ре-ко-мен-да-цшо! А зачем, смею вас спросить, мне рекомендация? Какая рекомендация?
Моя рекомендация вот где! — закричал он, ударя себя по лбу. — Да, здесь она, в житейской
моей опытности! Приеду в Крутогорск, явлюсь к начальству, объясню, что мне нужно… ну-с, и
дело в шляпе… А то еще рекомендация!.. Эй, водки и спать! — прибавил он совершенно неожиданно.
Кончилось
дело, «ангел вы
мой», тем, что в ссору вступился протоколист, мужчина вершков этак четырнадцати, который тем только и примирил враждующие стороны, что и ту, и другую губительнейшим образом оттузил во все места.
Мое дело только остановить их, коли заврутся, или прикрикнуть, если лениться будут.
— Это, брат, самое худое
дело, — отвечает второй лакеи, — это все равно значит, что в доме большого нет. Примерно, я теперь в доме у буфета состою, а Петров состоит по части комнатного убранства… стало быть, если без понятия жить, он в
мою часть, а я в его буду входить, и будем мы, выходит, комнаты два раза подметать, а посуду, значит, немытую оставим.
— Как! — скажет, — ты,
мой раб, хочешь меня, твоего господина, учить? коли я, скажет, над тобой сына твоего начальником сделал, значит, он мне там надобен… Нет тебе, скажет,
раздела!
Первое
дело, что избил меня в то время ужаснейшим образом, за то будто бы, что я не в своем виде замуж за него вышла; да это бы еще ничего, потому что, и при строгости мужниной, часто счастливые браки бывают; а второе
дело, просыпаюсь я на другой
день, смотрю, Федора Гаврилыча
моего нет; спрашиваю у служанки: куда девался, мол, Федор Гаврилыч? отвечает: еще давеча ранехонько на охоту ушли.
— Выиграла я или не выиграла, это
дело стороннее-с, а должна же я была за оскорбление
моей чести вступиться, потому что друга
моего Федора Гаврилыча со мной нет, и следственно, защитить меня, сироту, некому…
Живновский. У меня
дело верное. Жил я, знаете, в Воронежской губернии, жил и, можно сказать, бедствовал! Только Сашка Топорков — вот, я вам доложу, душа-то! — «скатай-ко, говорит, в Крутогорск; там, говорит, винцо тенериф есть — так это точно
мое почтение скажешь!» — ну, я и приехал!
Белугин. А и то ин подождать; дело-то у нас больно уж ровно очень несообразное затеялось… никогда и не слыхивано: такое, братец ты
мой,
дело!
Белугин. Да такое, братец ты
мой,
дело, что даже заверить трудно. Задумал я, братец ты
мой, строиться, воображение свое то есть соблюсти… (Продолжает рассказывать шепотом.)
Разбитной (смотря на него с изумлением, в сторону). Вот пристал! (Громко.) Нет, это дедушка того Желвакова… (К Налетову.) Et voici notre existence, mon cher! tous les jours nous sommes exposés aux sottes questions de ce tas de gens qui puent, mais qui puent… pouah! [Вот каково наше существование, дорогой
мой! каждый
день нас осаждает глупыми вопросами эта толпа людей, от которых воняет, так воняет… фу! (франц.)]
Д-да… eh bien, mon cher, je dois vous dire que votre cause est perdue… [так вот, дорогой
мой, я должен вам сказать, что ваше
дело проиграно… (франц.)] князь просто неумолим.
Налетов (сконфуженный). Очень рад, очень рад… Только как же это? вы говорите, что
мое дело проиграно… стало быть, знаете… Ах, извините, мысли
мои мешаются… но, воля ваша, я не могу взять этого в толк… как же это?.. да нельзя ли как-нибудь направить
дело?
Князь Чебылкин. Вот видите, любезный друг, стало быть, в вас строптивость есть, а в службе первое
дело дисциплина! Очень жаль, очень жаль,
мой любезный, а вы мне по наружности понравились…
Змеищев (зевая). Ну, а коли так, разумеется, что ж нам смотреть на него, выгнать, да и
дело с концом. Вам, господа, они ближе известны, а
мое мнение такое, что казнить никогда не лишнее; по крайней мере, другим пример. Что, он смертоубийство, кажется, скрыл?
Когда придет к нему крестьянин или мещанин"за своею надобностью"или проще по рекрутской части и принесет все нужные по
делу документы, он никогда сразу не начнет
дела, а сначала заставит просителя побожиться пред образом, что других документов у него нет, и когда тот побожится,"чтоб и глаза-то
мои лопнули"и"чтоб нутро-то у меня изгнило", прикажет ему снять сапоги и тщательно осмотрит их.
Я знаю Потапыча, потому что он кует и часто даже заковывает
моих лошадей. Потапыч старик очень суровый, но весьма бедный и живущий изо
дня в
день скудными заработками своих сильных рук. Избенка его стоит на самом краю города и вмещает в себе многочисленную семью, которой он единственная поддержка, потому что прочие члены мал мала меньше.
Душа
моя внезапно освежается; я чувствую, что дыханье ровно и легко вылетает из груди
моей…"Господи! дай мне силы не быть праздным, не быть ленивым, не быть суетным!" — говорю я мысленно и просыпаюсь в то самое время, когда веселый
день напоминает мне, что наступил «великий» праздник и что надобно скорее спешить к обедне.
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если думаете, что вот я призову мужика, да так и начну его собственными руками обдирать… фи! Вы забыли, что от него там бог знает чем пахнет… да и не хочу я совсем давать себе этот труд. Я просто призываю писаря или там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [и я ему говорю «Дорогой
мой, ты мне должен столько то и столько то» (франц.).] — ну, и
дело с концом. Как уж он там делает — это до меня не относится.
Я сам терпеть не могу взяточничества — фуй, мерзость! Взятки опять-таки берут только Фейеры да Трясучкины, а у нас на это совсем другой взгляд. У нас не взятки, а администрация; я требую только должного, а как оно там из них выходит, до этого мне
дела нет.
Моя обязанность только исчислить статьи гоньба там, что ли, дорожная повинность, рекрутство… Tout cela doit rapporter.
От этого-то я и не люблю ничего такого, что может меня расстроить или помешать
моему пищеварению. А между тем — что прикажете делать! — беспрестанно встречаются такие случаи. Вот хоть бы сегодня. Пришел ко мне утром мужик, у него там рекрута, что ли, взяли, ну, а они в самовольном
разделе…"
«Везде, говорит, был; на вас только и надежда; нигде суда нет!» Вот, видите ли, он даже не понимает, что я не для того тут сижу, чтоб ихние эти мелкие дрязги разбирать;
мое дело управлять ими, проекты сочинять, pour leur bien, наблюдать, чтоб эта машина как-нибудь не соскочила с рельсов — вот
моя административная миссия.
Деятельность
моя была самая разнообразная. Был я и следователем, был и судьею; имел, стало быть,
дело и с живым материялом, и с мертвою буквою, но и в том и в другом случае всегда оставался верен самому себе или, лучше сказать, идее долга, которой я сделал себя служителем.
Я не схожу в свою совесть, я не советуюсь с
моими личными убеждениями; я смотрю на то только, соблюдены ли все формальности, и в этом отношении строг до педантизма. Если есть у меня в руках два свидетельские показания, надлежащим порядком оформленные, я доволен и пишу: есть, — если нет их — я тоже доволен и пишу: нет. Какое мне
дело до того, совершено ли преступление в действительности или нет! Я хочу знать, доказано ли оно или не доказано, — и больше ничего.
Обвиненный ускользал уже из
моих рук, но какое-то чутье говорило мне, что не может это быть, что должно же быть в этом
деле такое болото, в котором субъект непременно обязан погрязнуть.
Первое
дело, которым я занимаюсь, — это
мое искреннее желание быть благодетельным помещиком.
— А какие
мои дела? Встала, на кухню сбегала, с теткой Анисьей побранилась; потом на конюшню пошла — нельзя: Ваньку-косача наказывают…
— Конечно-с, мы с ним ездили на лодке, с хозяином-с; это я перед вашим высокоблагородием как перед богом-с… А только каким манером они утонули, этого ни я, ни товарищ
мой объясниться не можем-с, почему что как на это их собственное желание было, или как они против меня озлобление имели, так, может, через эвто самое хотели меня под сумнение ввести, а я в эвтом
деле не причастен.
"Было это, братец ты
мой, по весне
дело; на селе у нас праздник был большой; только пришла она, стала посередь самого села, мычит: «ба» да «ба» — и вся недолга. Сидел я в ту пору у себя в избе у самого окошечка; гляжу, баба посередь дороги ревмя ревет.
Получаю я однажды писемцо, от одного купца из Москвы (богатейший был и всему нашему
делу голова), пишет, что, мол, так и так, известился он о
моих добродетелях, что от бога я светлым разумом наделен, так не заблагорассудится ли мне взять на свое попечение утверждение старой веры в Крутогорской губернии, в которой «християне» претерпевают якобы тесноту и истязание великое.
Одни именно сердцем это
дело понимают, и эти люди хорошие, примерно вот как родитель
мой.
Здесь, сударь, начались
мои странствия: где ночь, где
день.
— Эх, братец ты
мой, да ты пойми, любезный, — говорит один голос, — ведь она, старуха-то, всему нашему
делу голова; ну, он к ней, стало быть, и преставился, становой-ет…"Коли вы, говорит, матушка Уалентина, захочете, так и
делу этому конец будет, какой вам желательно".
— Не возмогу рещи, — продолжал он, вздернув голову кверху и подкатив глаза так, что видны делались одни воспаленные белки, — не возмогу рещи, сколь многие претерпел я гонения. Если не сподобился, яко Иона, содержаться во чреве китове, зато в собственном
моем чреве содержал беса три года и три месяца… И паки обуреваем был злою женою, по вся
дни износившею предо мной звериный свой образ… И паки обуян был жаждою огненною и не утолил гортани своей до сего
дня…
Старуха была ни жива ни мертва; она и тряслась, и охала, и кланялась ему почти в ноги и в то же время охотно вырвала бы ему поганый его язык, который готов был, того и гляди, выдать какую-то важную тайну.
Мое положение также делалось из рук вот неловким; я не мог не предъявить своего посредничества уже по тому одному, что присутствие Михеича решительно мешало мне приступить к
делу.
— Нет, батюшка ваше благородие, уж коли на то пошло, так я истинно никакого Афонасья не знаю… Может, злые люди на меня сплётки плетут, потому как
мое дело одинокое, а я ни в каких
делах причинна не состою… Посещению твоему мы, конечно, оченно ради, однако за каким ты
делом к нам приехал, об эвтом мы неизвестны… Так-то, сударь!
— Справедливо сказать изволили… Но ныне, будучи просвещен истинным светом и насыщен паче меда словесами
моей благодетельницы Мавры Кузьмовны, желаю вступить под ваше высокое покровительство… Ибо не имею я пристанища, где приклонить главу
мою, и бос и наг, влачу свое существование где ночь, где
день, а более в питейных домах, где, в качестве свидетеля, снискиваю себе малую мзду.
Пал он мне, сударь, в ноги и поклялся родителями обо всем мне весть подавать. И точно-с, с этих пор кажную ночь я уж знаю, об чем у них
днем сюжет был… должен быть он здесь, то есть Андрюшка-с, по
моему расчету, не завтра, так послезавтрева к ночи беспременно-с.
— Помилуйте, матушка Мавра Кузьмовна, — взмолился Половников, — что ж, значит, я перед господином чиновником могу?.. если бы я теперича сказать что-нибудь от себя возможность имел, так и то, значит, меня бы в шею отселе вытолкали, потому как
мое дело молчать, а не говорить… рассудите же вы, матушка, за что ж я, не будучи, можно сказать, вашему
делу причинен, из-за него свою жизнь терять должон… ведь я, все одно, тамгу свою господину чиновнику оставлю.
Какая причина заставила ее идти в скиты, сказать не умею, потому как хотя я в то время и жила у Михаила Трофимыча в ключах, однако в ихние
дела не вступалась, и любовницей у хозяина
моего тоже не бывала, и с чего это взято, мне не известно.
И меня действительно никто не бьет и не режет. Только его превосходительство изредка назовет «размазней» или «мямлей», и то единственно по чувствам отеческого участия к
моей служебной карьере. Когда
дело зайдет уже слишком далеко, когда я начинаю чересчур «мямлить», его превосходительство призывает меня к себе.
Признаюсь откровенно, слова эти всегда производили на меня действие обуха, внезапно и со всею силой упавшего на
мою голову. Я чувствую во всем
моем существе какое-то страшное озлобление против преступника, я начинаю сознавать, что вот-вот наступает минута, когда эмпирик возьмет верх над идеалистом, и пойдут в
дело кулаки, сии истинные и нелицемерные помощники во всех случаях, касающихся человеческого сердца. И много мне нужно бывает силы воли, чтобы держать руки по швам.
Взяток я не брал, вина тоже не знал. По летам
моим, интересных
дел в заведываньи у меня не бывало, а к вину тоже наклонности никогда не имел, да и жалованье у нас самое маленькое.
А я никак не мог к эвтому
делу приспособиться; робок я, что ли, или сноровки нет, только двугривенные как-то нейдут в
мой карман.
Пошел я на другой
день к начальнику, изложил ему все
дело; ну, он хошь и Живоглот прозывается (Живоглот и есть), а
моему делу не препятствовал. «С богом, говорит, крапивное семя размножать — это, значит, отечеству украшение делать». Устроил даже подписку на бедность, и накидали нам в ту пору двугривенными рублей около двадцати. «Да ты, говорит, смотри, на свадьбу весь суд позови».