Строчите бумаги, ездите по губернии, ловите блох, но как вы там ни разглагольствуйте о разных высших взглядах, а все это
делается у вас без всякого участия мысли, машинально, совершенно независимо от ваших убеждений.
Неточные совпадения
Кшецынский при этом зеленел и вздрагивал, и во рту
у него
делалось скверно; но все это происходило лишь на одно мгновение, и он снова потуплял глаза в тарелку.
Халатов и Боченков закуривают сигары; Хрептюгин, с своей стороны, также вынимает сигару, завернутую в лубок — столь она драгоценна! — с надписью: bayadère, [баядерка (франц.).] и, испросив
у дам позволения (как это завсегда
делается с благородных опчествах), начинает пускать самые миниатюрные кольца дыма.
Разбитной (пожимая плечами, к Налетову). Князь сейчас должен выйти:
у старика, знаете, изжога
сделалась — покушать он любит, так насилу дышит…
Скопищев. А ты бы, Александра Александрыч, попреж ее-то самоё маленько помял…
У меня вот жена-покойница такая же была, так я ее, бывало, голубушку, возьму, да всю по суставчикам и разомну… (Вздыхает.) Такая ли опосля шелковая
сделалась! Кровать, вишь, скрипит! а где ж это видано, чтоб кровать не скрипела, когда она кровать есть!
Я внезапно вхожу во все виды моего начальника; взор мой
делается мутен,
у рта показывается пена, и я грызу, грызу до тех пор, пока сам не упадаю от изнеможения и бешенства…
В большей части случаев я успеваю в этом. Я столько получаю ежедневно оскорблений, что состояние озлобления не могло не
сделаться нормальным моим состоянием. Кроме того, жалованье мое такое маленькое, что я не имею ни малейшей возможности расплыться в материяльных наслаждениях. Находясь постоянно впроголодь, я с гордостью сознаю, что совесть моя свободна от всяких посторонних внушений, что она не подкуплена брюхом: как
у этих «озорников», которые смотрят на мир с высоты гастрономического величия.
Ноги
у меня искровавлены, дыханье
делается быстро и прерывисто, как
у пойманной крысы, но я все-таки останавливаюсь только затем, чтобы вновь скакать, не переводя духу.
А впрочем, знаете ли, и меня начинает уж утомлять мое собственное озлобление; я чувствую, что в груди
у меня
делается что-то неладное: то будто удушье схватит, то начнет что-то покалывать, словно буравом сверлит… Как вы думаете, доживу ли я до лета или же, вместе с зимними оковами реки Крутогорки, тронется, почуяв весеннее тепло, и душа моя?.."
Только хмелен, что ли, парень-ет был, или просто причинность с ним
сделалась — хлопнулся он, сударь, об земь и прямо как есть супротив моей избы… ну, и вышло
у нас туточка мертвое тело…
Кровь-то
у них заместо удовольствия
сделалась — своего даже брата не жалко…
Как из деревни-то он шел, совесть-то
у него, может, шаталася, а тут, гляди, совсем другой человек
сделался.
Едят они совсем мало, а больше пьют; такая
у них брага из овса
делается: и хмельно, и питает.
Говорит она, сударь, это, а сама бледная-разбледная, словно мертвая
сделалась; и губы
у ней трясутся, и глаза горят.
Впрочем, в их уважении к старшим я не заметил страха или подобострастия: это
делается у них как-то проще, искреннее, с теплотой, почти, можно сказать, с любовью, и оттого это не неприятно видеть.
Но рядом с его светлой, веселой комнатой, обитой красными обоями с золотыми полосками, в которой не проходил дым сигар, запах жженки и других… я хотел сказать — яств и питий, но остановился, потому что из съестных припасов, кроме сыру, редко что было, — итак, рядом с ультрастуденческим приютом Огарева, где мы спорили целые ночи напролет, а иногда целые ночи кутили,
делался у нас больше и больше любимым другой дом, в котором мы чуть ли не впервые научились уважать семейную жизнь.
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни душою, ни телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно!
У меня, право, в голове теперь… я и сам не знаю, что
делается. Такой дурак теперь
сделался, каким еще никогда не бывал.
По осени
у старого // Какая-то глубокая // На шее рана
сделалась, // Он трудно умирал: // Сто дней не ел; хирел да сох, // Сам над собой подтрунивал: // — Не правда ли, Матренушка, // На комара корёжского // Костлявый я похож?
Подумавши, оставили // Меня бурмистром: правлю я // Делами и теперь. // А перед старым барином // Бурмистром Климку на́звали, // Пускай его! По барину // Бурмистр! перед Последышем // Последний человек! //
У Клима совесть глиняна, // А бородища Минина, // Посмотришь, так подумаешь, // Что не найти крестьянина // Степенней и трезвей. // Наследники построили // Кафтан ему: одел его — // И
сделался Клим Яковлич // Из Климки бесшабашного // Бурмистр первейший сорт.
Но к полудню слухи
сделались еще тревожнее. События следовали за событиями с быстротою неимоверною. В пригородной солдатской слободе объявилась еще претендентша, Дунька Толстопятая, а в стрелецкой слободе такую же претензию заявила Матренка Ноздря. Обе основывали свои права на том, что и они не раз бывали
у градоначальников «для лакомства». Таким образом, приходилось отражать уже не одну, а разом трех претендентш.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и сердца; но
у него был желудок, в котором, как в могиле, исчезали всякие куски. Этот не весьма замысловатый дар природы
сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый день с раннего утра он отправлялся в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь. В короткое время обоняние его было до такой степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части самого сложного фарша.