Неточные совпадения
Вот как видят, что время уходит — полевая-то работа не ждет, — ну, и
начнут засылать сотского: „Нельзя ли, дескать, явить милость, спросить,
в чем следует?“ Тут и смекаешь: коли ребята сговорчивые, отчего ж им удовольствие не сделать, а коли больно много артачиться станут, ну и еще погодят денек-другой.
Приедет
в деревню, да и
начнет утопленника-то пластать; натурально, понятые тут, и фельдшер тоже, собака такая, что хуже самого Ивана Петровича.
А он, по счастью, был на ту пору
в уезде, на следствии, как раз с Иваном Петровичем. Вот и дали мы им знать, что будут завтра у них их сиятельство, так имели бы это
в предмете, потому что вот так и так, такие-то, мол, их сиятельство речи держит. Струсил наш заседатель, сконфузился так, что и желудком слабеть
начал.
Дело было зимнее; мертвое-то тело надо было оттаять; вот и повезли мы его
в что ни на есть большую деревню, ну, и
начали, как водится, по домам возить да отсталого собирать.
Или, бывало, желательно губернии перед начальством отличиться. Пишут Фейеру из губернии, был чтоб бродяга, и такой бродяга, чтобы
в нос бросилось. Вот и
начнет Фейер по городу рыскать, и все нюхает, к огонькам присматривается, нет ли где сборища.
Собака
начнет ворчать — у него и хлебца
в руке есть, и опять все затихнет.
Известное дело, смятение:
начнут весь свой припас прятать, а ему все и видно. Отопрут наконец. Стоят они все бледные; бабы, которые помоложе, те больше дрожат, а старухи так совсем воют. И уж все-то он углы у них обшарит, даже
в печках полюбопытствует, и все оттоль повытаскает.
— Но я, однако, принял свои меры! Я сказал Маремьянкину, что знать ничего не хочу, чтоб была отыскана голова! Это меня очень-очень огорчило! Ça ma bouleversé! [Это меня потрясло! (франц.)] Я, знаете, тружусь, забочусь… и вдруг такая неприятность! Головы найти не могут! Да ведь где же нибудь она спрятана, эта голова! Признаюсь, я
начинаю колебаться
в мнении о Маремьянкине; я думал, что он усердный, — и что ж!
Вздохнул вор и только что
начал рыться
в ящике, как две дюжие руки и схватили его сзади.
И
в школу ходить
начал, способности показал отменные; к старику благодетелю все ластится, тятькой его называет, а на своего-то отца на пьяного уж и смотреть не хочет.
По двадцатому году сам исправник его Порфирием Петровичем звать
начал, а приказные — не то чтоб шлепками кормить, а и посмотреть-то ему
в глаза прямо не смеют.
Она уже довольно отчетливо сознает, что надежда — та самая, которая утешает царя на троне и земледельца
в поле, —
начинает изменять ей.
Но мало-помалу и эта докучная мысль
начинает беспокоить вас реже и реже; вы даже сами спешите прогнать ее, как назойливого комара, и, к полному вашему удовольствию, добровольно, как
в пуховике, утопаете
в болоте провинцияльной жизни, которого поверхность так зелена, что издали, пожалуй, может быть принята за роскошный луг.
Княжна с ужасом должна сознаться, что тут существуют какие-то смутные расчеты, что она сама до такой степени embourbée, что даже это странное сборище людей, на которое всякая порядочная женщина должна смотреть совершенно бесстрастными глазами, перестает быть безразличным сбродом, и напротив того,
в нем выясняются для нее совершенно определительные фигуры, между которыми она
начинает уже различать красивых от уродов, глупых от умных, как будто не все они одни и те же — о, mon Dieu, mon Dieu! [о, боже мой, боже мой! (франц.)]
В это время вошел
в комнату сам Алексей Дмитрии, и вслед за тем
начали съезжаться гости.
Мало-помалу образовались
в зале кружки, и даже Алексей Дмитрич, желая принять участие
в общем разговоре,
начал слоняться из одного угла
в другой, наводя на все сердца нестерпимое уныние. Женский пол скромно пробирался через зал
в гостиную и робко усаживался по стенке,
в ожидании хозяек.
Агриппина Алексеевна садится к роялю, отряхивает свои кудри и, приняв вид отчасти вдохновенный, отчасти полоумный,
начинает разыгрывать какой-то"Rêve". [«Греза» (франц.).] Я совершенно убежден, что
в эту сладкую минуту она отнюдь не сомневается, что стихотворение Шиллера «Laure am Klavier» [«Лаура у клавесина» (нем.).] написано к ней и что имя Лауры есть не что иное, как грустная опечатка.
Гости
начинают уже стучать стульями,
в чаянье, что испытание кончилось и что можно будет приступить к настоящим действиям, составляющим цель всякого провинцияльного праздника: танцам и висту. Но надежда и на этот раз остается обманутою. К роялю подходят Клеопатра и Агриппина.
Частный пристав Рогуля, который это озирание принимает за желание со стороны его превосходительства, чтоб где-нибудь произведен был порядок, стремглав бросается
в сторону и
начинает толкаться.
Таким, сударь, родом дожила она до такого времени, когда
в совершенный возраст пришла, и
начали родители добывать ей мужа.
Халатов и Боченков закуривают сигары; Хрептюгин, с своей стороны, также вынимает сигару, завернутую
в лубок — столь она драгоценна! — с надписью: bayadère, [баядерка (франц.).] и, испросив у дам позволения (как это завсегда делается с благородных опчествах),
начинает пускать самые миниатюрные кольца дыма.
Анфиса Ивановна тоже не желали такую партию для дитяти своего упустить, и
начали меня попрекать всем-с: даже куски, которые я
в пять лет съела, и те, кажется, пересчитали!
Живновский (
в сторону). Не вывезла кривая! (Задумывается и, опустивши голову,
начинает кусать усы.)
И ведь все-то он этак! Там ошибка какая ни на есть выдет: справка неполна, или законов нет приличных — ругают тебя, ругают, — кажется, и жизни не рад; а он туда же,
в отделение из присутствия выдет да тоже
начнет тебе надоедать: «Вот, говорит, всё-то вы меня под неприятности подводите». Даже тошно смотреть на него. А станешь ему, с досады, говорить: что же, мол, вы сами-то, Яков Астафьич, не смотрите? — «Да где уж мне! — говорит, — я, говорит, человек старый, слабый!» Вот и поди с ним!
«Вы, говорит, ваше превосходительство,
в карты лапти изволите плесть; где ж это видано, чтоб с короля козырять, когда у меня туз один!» А он только ежится да приговаривает: «А почем же я знал!» А что тут «почем знал», когда всякому видимо, как Порфирий Петрович с самого
начала покрякивал
в знак одиночества…
— Да точно так-с. Теперь конец месяца, а сами вы изволите помнить, что его высокородие еще
в прошлом месяце пытал меня бранить за то, что у меня много бумаг к отчетности остается, да посулил еще из службы за это выгнать. Ну, а если мы эту бумагу
начнем разрешать, так разрешим ее не раньше следующего месяца, а дополнительных-то сведений потребуешь, так хоть и не разрешена она досконально, а все как будто исполнена: его высокородие и останутся довольны.
Мысленный взор мой внезапно устремляется на бегущего рядом со мною мальчугана, и я
начинаю видеть
в нем достаточную жертву для своих благотворительных затей.
Я вижу, что он
начинает нравиться даже Грише, потому что тот, поглядывая на него, изредка проговаривается:"Ишь постреленок!", что доказывает, что он находится
в хорошем расположении духа.
И я вдвое
начинаю любить эту милую Палагею Ивановну за то, во-первых, что она назвала меня «сердечным», а во-вторых, за то, что она от всей души пригрела и приютила меня
в великий праздник.
Однако они предосторожностей особенных не приняли, и вот,
в одно прекрасное утро, бабенка, зная, что муж на дворе колодезь копать зачал, подошла к самой яме и
начала его звать.
А впрочем, знаете ли, и меня
начинает уж утомлять мое собственное озлобление; я чувствую, что
в груди у меня делается что-то неладное: то будто удушье схватит, то
начнет что-то покалывать, словно буравом сверлит… Как вы думаете, доживу ли я до лета или же, вместе с зимними оковами реки Крутогорки, тронется, почуяв весеннее тепло, и душа моя?.."
Молодой человек, напротив того,
начинает уже смутно понимать, что вокруг его есть что-то неладное, разрозненное, неклеящееся; он видит себя
в странном противоречии со всем окружающим, он хочет протестовать против этого, но, не обладая никакими живыми
началами, необходимыми для примирения [59], остается при одном зубоскальстве или псевдотрагическом негодовании.
— Теперь я буду продолжать с вами прерванный разговор, — продолжал он, когда мальчик ушел, — вы
начали, кажется, с вопроса, учился ли я чему-нибудь, и я отвечал вам, что, точно, был
в выучке.
— Эй, живо! подавать с
начала! — продолжал он. — Признаюсь, я вдвойне рад твоему приезду: во-первых, мы поболтаем, вспомним наше милое времечко, а во-вторых, я вторично пообедаю… да, бишь! и еще
в третьих — главное-то и позабыл! — мы отлично выпьем! Эх, жалко, нет у нас шампанского!
Произнося эту филиппику, Лузгин столь искренно негодовал на Петербург, что и мне самому вдруг
начало казаться, что
в руках у меня какая-то слизь, и перед глазами деревянные люди на пружинах ходят.
— Ты, может быть, думаешь, что я
в пьяном виде буйствовать
начну? — сказал он, — а впрочем… Эй, Ларивон! лошадей господину Щедрину!
Вообще Володя был воспитываем
в правилах субординации и доверия к папашиному авторитету, а о старых грехах почтенного родителя не было и помину, потому что на старости лет он и сам
начал сознавать, что вольтерьянизм и вольнодумство не что иное, как дворянская забава.
С одной стороны, не подлежало сомнению, что
в душе его укоренились те общие и несколько темные
начала, которые заставляют человека с уважением смотреть на всякий подвиг добра и истины, на всякое стремление к общему благу.
— Насилу-то вас занесло
в нашу сторону, — сказал он, протягивая мне обе руки, — а я было не на шутку
начинал думать, что становые ведут себя примерно.
— Нет, уж это оченно что-то размашисто будет! — повторил Абрам Семеныч, но как-то слабым голосом. Очевидно, злое сомнение уже
начинало закрадываться
в его душу.
В это самое время мой камердинер шепнул мне на ухо, что меня дожидается
в передней полицеймейстер. Хотя я имел душу и сердце всегда открытыми, а следовательно, не знал за собой никаких провинностей, которые давали бы повод к знакомству с полицейскими властями, однако ж встревожился таинственностью приемов, употребленных
в настоящем случае, тем более что Горехвастов внезапно побледнел и
начал дрожать.
— Извините, Николай Иваныч, —
начал господин полицеймейстер, — но у вас
в настоящее время находится господин Горехвастов.
А я, как увижу, бывало, ее, так словно тебе нутро знобить
начнет; взял бы, кажется, ее
в охапку, да так бы и закоченел весь тут.
У него, сударь,
в это самое время лесничий
в гостях сидел — тот самый, что платок-от ей подарил;
начал было он меня бить, да мне уж что!..
Молодой человек, глядевший до сих пор весело,
в свою очередь опустил глаза и
начал обдергивать опояску у халата.
Яков Петрович дернул меня за фалду фрака и не отвечал, а как-то странно потупился. Я даже заметил и прежде, что во все время нашего разговора он отворачивал лицо свое
в сторону от лежащего господина, и когда тот
начинал говорить, то смотрел больше
в потолок. Очевидно, Яков Петрович боялся его. Однако дерганье за фалды не ускользнуло от внимательного взора арестанта.
— Да как же тут свяжешься с эким каверзником? — заметил смотритель, — вот намеднись приезжал к нам ревизор, только раз его
в щеку щелкнул, да и то полегоньку, — так он себе и рожу-то всю раскровавил, и духовника потребовал:"Умираю, говорит, убил ревизор!" — да и все тут. Так господин-то ревизор и не рады были, что дали рукам волю… даже побледнели все и прощенья просить
начали — так испужались! А тоже, как шли сюда, похвалялись: я, мол, его усмирю! Нет, с ним свяжись…
Ну, и подлинно повенчали нас
в церкви; оно, конечно, поп посолонь венчал — так у нас и уговор был — а все-таки я свое
начало исполнил: воротился домой, семь земных поклонов положил и прощенья у всех испросил: «Простите, мол, святии отцы и братья, яко по нужде аз грешный
в еретической церкви повенчался». [Там же. (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] Были тут наши старцы; они с меня духом этот грех сняли.
Хорошо тоже весной у нас бывает.
В городах или деревнях даже по дорогам грязь и навоз везде, а
в пустыне снег от пригреву только пуще сверкать
начнет. А потом пойдут по-под снегом ручьи; снаружи ничего не видно, однако кругом тебя все журчит… И речка у нас тут Ворчан была — такая быстрая, веселая речка. Никуда от этих радостей идти-то и не хочется.
Напоследях и
в нем порча заводиться
начала, потому что стали там проходить возы с товарами на Вочевскую пристань: [Устьвочевская пристань (Вологодской губернии) находится
в верховьях Северной Кельтмы, впадающей
в Вычегду.