Неточные совпадения
Служил он как-то
в городе, головой ли, бургомистром ли, доподлинно теперь не упомню, только мундирчика по
закону не выслужил.
Приходит он к городничему и рассказывает, что вот так и так, „желает, дескать, борода
в землю
в мундире лечь, по
закону же не имеет на то ни малейшего права; так не угодно ли вам будет, Густав Карлыч, принять это обстоятельство к соображению?“
Многие еще помнят, как Хрептюгин был сидельцем
в питейном доме и как он
в то время рапортовал питейному ревизору, именно заложивши назади руки, но стоя не перпендикулярно, как теперь, а потолику наклоненно, поколику дозволяли это
законы тяготения; от какового частого стояния, должно полагать, и осталась у него привычка закладывать назади руки.
По лесу летает и поет больше птица ворона, издавна живущая
в разладе с
законами гармонии, а над экипажем толпятся целые тучи комаров, которые до такой степени нестерпимо жужжат
в уши, что, кажется, будто и им до смерти надоело жить
в этой болотине.
Налетов. Нет, позвольте, Самуил Исакович, уж если так говорить, так свидетельств было два: по одному точно что «оказалось», а по другому ровно ничего не оказалось. Так, по-моему, верить следует последнему свидетельству, во-первых, потому, что его производил человек благонамеренный, а во-вторых, потому, что и
закон велит следователю действовать не
в ущерб, а
в пользу обвиненного… Обвинить всякого можно!
Забиякин. Ваше сиятельство изволите говорить: полицеймейстер! Но неужели же я до такой степени незнаком с
законами, что осмелился бы утруждать вас, не обращавшись прежде с покорнейшею моею просьбой к господину полицеймейстеру! Но он не внял моему голосу, князь, он не внял голосу оскорбленной души дворянина… Я старый слуга отечества, князь; я, может быть, несколько резок
в моей откровенности, князь, а потому не имею счастия нравиться господину Кранихгартену… я не имею утонченных манер, князь…
И ведь все-то он этак! Там ошибка какая ни на есть выдет: справка неполна, или
законов нет приличных — ругают тебя, ругают, — кажется, и жизни не рад; а он туда же,
в отделение из присутствия выдет да тоже начнет тебе надоедать: «Вот, говорит, всё-то вы меня под неприятности подводите». Даже тошно смотреть на него. А станешь ему, с досады, говорить: что же, мол, вы сами-то, Яков Астафьич, не смотрите? — «Да где уж мне! — говорит, — я, говорит, человек старый, слабый!» Вот и поди с ним!
И диви бы
законов не знали или там форм каких; всё, батюшка, у него
в памяти, да вот как станет перед ним живой человек — куда что пошло! «тово» да «тово» да «гм» — ничего от него и не добьешься больше.
Несмотря на это, он все-таки был отличнейший человек:
в нем
в высшей степени было развито то высокое благодушие, которое претворяет чиновника
в человека, которое, незаметно для них самих, проводит живую и неразрывную связь между судьею и подсудимым, между строгим исполнителем
закона и тем, который, говоря отвлеченно, составляет лишь казус, к которому тот или другой
закон применить можно.
— Так нет, стало, пашпорта? — ладно; это пункт первый. А теперь, — говорит, — будет пункт второй: кто бишь из вас старика, отравил? и
в каких это
законах написано, чтоб смел человек умереть без напутствия?
Первое дело, что никто ей этой Варсонофии,
в душу не лазил: стало быть, дело возможное, что она и продаст; второе дело, что весь я, как есть,
в одном нагольном тулупишке, и хоша взял с собою пистолет, однако употребить его невозможно, потому как убийство совершать
законом запрещается, а я не токмо что на каторгу, а и на покаянье идти не желаю; третье дело, стало быть, думаю, они меня, примерно, как тухлое яйцо раздавить там могут вгорячах-то…
Неточные совпадения
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе
в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено
законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селедки!»
Слесарша. Да мужу-то моему приказал забрить лоб
в солдаты, и очередь-то на нас не припадала, мошенник такой! да и по
закону нельзя: он женатый.
На это отвечу: цель издания
законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие — для того, чтобы законодатели не коснели
в праздности…"
Наконец он не выдержал.
В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова,
закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования
законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
"Сижу я, — пишет он, —
в унылом моем уединении и всеминутно о том мыслю, какие
законы к употреблению наиболее благопотребны суть.