Неточные совпадения
И в самом деле, из этого города даже дороги дальше никуда нет, как будто здесь конец
миру. Куда ни взглянете вы окрест — лес, луга да степь; степь, лес и луга; где-где вьется прихотливым извивом проселок, и бойко проскачет по нем телега, запряженная маленькою резвою лошадкой, и опять
все затихнет,
все потонет в общем однообразии…
Ну, это, я вам доложу, точно грех живую душу таким родом губить. А по прочему по
всему чудовый был человек, и прегостеприимный — после, как умер, нечем похоронить было:
все, что ни нажил,
все прогулял! Жена до сих пор по
миру ходит, а дочки — уж бог их знает! — кажись, по ярмонкам ездят: из себя очень красивы.
И княжна невольно опускает на грудь свою голову. «И как хорош, как светел божий
мир! — продолжает тот же голос. — Что за живительная сила разлита всюду, что за звуки, что за звуки носятся в воздухе!.. Отчего так вдруг бодро и свежо делается во
всем организме, а со дна души незаметно встают
все ее радости,
все ее светлые, лучшие побуждения!»
В этом миниятюрном
мире, где
все взаимные отношения определяются в самое короткое время с изумительнейшею точностию, где всякая личность уясняется до малейшей подробности, где нахально выметается в публику
весь сор с заднего двора семейного пандемониума [21] —
все интересы,
все явления делаются до того узенькими, до того пошлыми, что человеку, имеющему здоровое обоняние, может сделаться тошно.
Есть у них на
все этакой взгляд наивный, какого ни один человек в целом
мире иметь не может.
Но танцам, как и
всему в
мире, есть конец. Наступает страшная для Марьи Ивановны минута ужина, и я вижу, как она суетится около Василия Николаича, стараясь заранее заслужить его снисходительность.
— А какая у него одежа? пониток черный да вериги железные — вот и одежа
вся. Известно, не без того, чтоб люди об нем не знали; тоже прихаживали другие и милостыню старцу творили: кто хлебца принесет, кто холстеца, только мало он принимал, разве по великой уж нужде. Да и тут, сударь, много раз при мне скорбел, что по немощи своей, не может совершенно от
мира укрыться и полным сердцем
всего себя богу посвятить!
Иван Онуфрич
весь синь от злости; губы его дрожат; но он сознает, что есть-таки в
мире сила, которую даже его бесспорное и неотразимое величие сломить не может!
Все он себе покорил, даже желудок усовершенствовал, а придорожного мужика покорить не мог!
Ижбурдин. А кто его знает! мы об таком деле разве думали? Мы вот видим только, что наше дело к концу приходит, а как оно там напредки выдет —
все это в руце божией… Наше теперича дело об том только думать, как бы самим-то нам в
мире прожить, беспечальну пробыть. (Встает.) Одначе, мы с вашим благородием тутотка забавляемся, а нас, чай, и бабы давно поди ждут… Прощенья просим.
Произведения его фабрик, его промышленности первенствуют на
всех рынках; нет нужды, что он сам одет в рубище: он видит только, что его торговля овладела целым
миром,
все ему удивляются,
все завидуют, и вот, в порыве законной гордости, он восклицает:"О, какой я богатый, довольный и благоденствующий народ!"
Следовательно,
все это, что ни существует, оправдывается и исторически, и физиологически, и этнографически… tout va pour le mieux dans le meilleur des mondes, [
все идет к лучшему в этом лучшем из
миров (франц.).] как удостоверяет наш общий приятель, доктор Панглосс.
Но я вам сказал уже, что следственной части не люблю, по той главной причине, что тут живой материял есть. То ли дело судейская часть! Тут имеешь дело только с бумагою; сидишь себе в кабинете, никто тебя не смущает, никто не мешает; сидишь и действуешь согласно с здравою логикой и строгою законностью. Если силлогизм построен правильно, если
все нужные посылки сделаны, — значит, и дело правильное, значит, никто в
мире кассировать меня не в силах.
Вы можете, в настоящее время, много встретить людей одинакового со мною направления, но вряд ли встретите другого меня. Есть много людей, убежденных, как и я, что вне администрации в
мире все хаос и анархия, но это большею частию или горлопаны, или эпикурейцы, или такие младенцы, которые приступиться ни к чему не могут и не умеют. Ни один из них не возвысился до понятия о долге, как о чем-то серьезном, не терпящем суеты, ни один не возмог умертвить свое я и принесть
всего себя в жертву своим обязанностям.
Привычка ли обращаться преимущественно с явлениям
мира действительного, сердечная ли сухость, следствии той же практичности, которая приковывает человека к факту и заставляет считать бреднями
все то, что ускользает от простого, чувственного осязания, — как бы то ни было, но, во всяком случае, мне показалось что я внезапно очутился в какой-то совершенно иной атмосфере, в которой не имел ни малейшего желания оставаться долее.
Знаете, я
все добиваюсь, нельзя ли как-нибудь до такого состояния дойти, чтоб внутри меня
все вконец успокоилось, чтоб и кровь не волновалась, и душа чтоб переваривала только те милые образы, те кроткие ощущения, которые она самодеятельно выработала… вы понимаете? — чтоб этого внешнего
мира с его прискорбием не существовало вовсе, чтоб я сам был автором
всех своих радостей,
всей своей внутренней жизни…
Оттепель — полное томительной неги пение соловья, задумчивый свист иволги, пробуждение
всех звуков, которыми наполняется божий
мир, как будто ищет и рвется природа
вся в звуках излиться после долгого насильственного молчания; оттепель же — карканье вороны, наравне с соловьем радующейся теплу.
Подойдет к нему супруга, подползут ребятишки, мал мала меньше…"Как хорош и светел божий
мир!" — воскликнет Михайло Степаныч."И как отделан будет наш садик, душечка!" — отвечает супруга его."А у папки денески
всё валёванные!" — кричит старший сынишка, род enfant terrible, [сорванца (франц.).] которого какой-то желчный господин научил повторять эту фразу.
Ну, и
мир весь за меня стоял: всякому ведомо, что я в жизнь никого не обидел, исполнял свое крестьянство как следует, — стало быть, не разбойник и не душегуб был!
— Мне не то обидно, — говорил он почти шепотом, — что меня ушлют —
мир везде велик, стало быть, и здесь и в другом месте, везде жить можно — а то вот, что всяк тебя убийцей зовет, всяк пальцем на тебя указывает! Другой, сударь, сызмальства вор,
всю жизнь по чужим карманам лазил, а и тот норовит в глаза тебе наплевать: я, дескать, только вор, а ты убийца!..
Иду я к Власу, а сам дорогой
все думаю: господи ты боже наш! что же это такое с нам будет, коли да не оживет она? Господи! что же, мол, это будет! ведь засудят меня на смерть, в остроге живьем, чать, загибнешь: зачем, дескать, мертвое тело в избе держал! Ин вынести ее за околицу в поле —
все полегче, как целым-то
миром перед начальством в ответе будем.
А я, знашь, в ту пору, как ее бросил на гуменнике, и развязать-то второпях позабыл… Гляжу, к обеду и становой прикатил; поволокли нас
всех туда
миром; сняли с нее вожжи, со старухи.
— Кая для тебя польза, — отвечал он мне (а говорил он
все на манер древней, славянской речи), — и какой прибыток уведать звание смиренного раба твоего, который о том только и помыслу имеет, чтоб самому о том звании позабыть и спасти в
мире душу свою?