Неточные совпадения
При этих условиях Арина Петровна рано почувствовала себя одинокою, так что,
говоря по правде, даже от семейной жизни совсем отвыкла,
хотя слово «семья» не сходит с ее языка и, по наружности, всеми ее действиями исключительно руководят непрестанные заботы об устройстве семейных дел.
— Ну, уж там как
хочешь разумей, а только истинная это правда, что такое «слово» есть. А то еще один человек сказывал: возьми,
говорит, живую лягушку и положи ее в глухую полночь в муравейник; к утру муравьи ее всю объедят, останется одна косточка; вот эту косточку ты возьми, и покуда она у тебя в кармане — что
хочешь у любой бабы проси, ни в чем тебе отказу не будет.
— Я что ж! Я ничего!.. Я
говорю: как
хотите! что же тут… непочтительного? — спасовал Павел Владимирыч.
— Шутовку ты, что ли, из меня сделать
хочешь! — прикрикнула она на него, — мать об деле
говорит, а он — скоморошничает! Нечего зубы-то мне заговаривать! сказывай, какая твоя мысль! В Головлеве, что ли, его, у матери на шее, оставить
хочешь?
— Нет, нет, нет! Не
хочет! даже видеть меня не
хочет! Намеднись сунулась было я к нему: напутствовать, что ли, меня пришли?
говорит.
— И опять-таки скажу:
хочешь сердись,
хочешь не сердись, а не дело ты
говоришь! И если б я не был христианин, я бы тоже… попретендовать за это на тебя мог!
— Нет, маменька.
Хотел он что-то сказать, да я остановил. Нет,
говорю, нечего об распоряжениях разговаривать! Что ты мне, брат, по милости своей, оставишь, я всему буду доволен, а ежели и ничего не оставишь — и даром за упокой помяну! А как ему, маменька, пожить-то хочется! так хочется! так хочется!
— Да, да, да, —
говорит Иудушка, как бы не слыша замечания матери, — в Бога не верят, бессмертия души не признают… а жрать
хотят!
— А вот католики, — продолжает Иудушка, переставая есть, — так те
хотя бессмертия души и не отвергают, но, взамен того,
говорят, будто бы душа не прямо в ад или в рай попадает, а на некоторое время… в среднее какое-то место поступает.
Собственно
говоря, он не знал даже, что делается у него в хозяйстве,
хотя с утра до вечера только и делал, что считал да учитывал.
Я вот теперь
хотел бы апельсинчиков, и сам бы поел, и милого дружка маменьку угостил бы, и всем бы по апельсинчику дал, и деньги у меня есть, чтоб апельсинчиков купить, взял бы вынул — давай! ан Бог
говорит: тпру! вот я и сижу: филозов без огурцов.
— И я про то же
говорю. Коли
захочет Бог — замерзнет человек, не
захочет — жив останется. Опять и про молитву надо сказать: есть молитва угодная и есть молитва неугодная. Угодная достигает, а неугодная — все равно, что она есть, что ее нет. Может, дяденькина-то молитва неугодная была — вот она и не достигла.
— Нет, нет, нет! Не
хочу я твои пошлости слушать! Да и вообще — довольно. Что надо было высказать, то ты высказал. Я тоже ответ тебе дал. А теперь пойдем и будем чай пить. Посидим да
поговорим, потом поедим, выпьем на прощанье — и с Богом. Видишь, как Бог для тебя милостив! И погодка унялась, и дорожка поглаже стала. Полегоньку да помаленьку, трюх да трюх — и не увидишь, как доплетешься до станции!
— Ждите владелиц, —
говорил он людям, собравшимся в сенях, чтоб проводить его, — приедут — милости просим! не приедут — как
хотят!
— Он увез. Собственные,
говорит, маменькины образб. И тарантас к себе увез, и двух коров. Все, стало быть, из барыниных бумаг усмотрел, что не ваши были, а бабенькины. Лошадь тоже одну оттягать
хотел, да Федулыч не отдал: наша,
говорит, эта лошадь, старинная погорелковская, — ну, оставил, побоялся.
— Бабушка и при жизни знала. Да что это, дядя, за выражения у вас? вчера с гитарой меня по ярмаркам посылали, сегодня об скоморошничестве разговор завели? Слышите! я не
хочу, чтоб вы так
говорили!
— Об том-то я и
говорю. И много можно сделать, и мало. Иногда много
хочешь сделать, а выходит мало, а иногда будто и мало делается, ан смотришь, с Божьею помощью, все дела незаметно прикончил. Вот ты спешишь, в Москве тебе побывать, вишь, надо, а зачем, коли тебя спросить, — ты и сама путем не сумеешь ответить. А по-моему, вместо Москвы-то, лучше бы это время на дело употребить.
— В Москву мне необходимо, потому что я
хочу попытать, нельзя ли нам на тамошнюю сцену поступить. А что касается до дела, так ведь вы сами же
говорите, что в неделю можно много дела наделать.
— Вот я давно
хотел тебе сказать, — продолжал между тем Иудушка, — не нравится мне, куда как не нравится, что вы по этим… по ярмаркам ездите! Хоть тебе и нйлюбо, что я об гитарах
говорил, а все-таки…
— Так как же? —
говорил он, — в Воплино отсюда заедешь? с старушкой, бабенькой, проститься
хочешь? простись! простись, мой друг! Это ты хорошее дело затеяла, что про бабеньку вспомнила! Никогда не нужно родных забывать, а особливо таких родных, которые, можно сказать, душу за нас полагали!
— Вот об чем я еще
хотела вас спросить, —
говорила между тем попадья, — в приходе у нас девушка одна есть, лыщевского дворового дочка; так она в Петербурге у одной актрисы в услуженье была. Хорошо,
говорит, в актрисах житье, только билет каждый месяц выправлять надо… правда ли это?
— Мне что ж! —
говорила она, — мое дело — как «они»
хотят! Коли ежели барин прикажут — может ли наша сестра против их приказаньев идти!
«И как ведь скончалась-то, именно только праведники такой кончины удостоиваются! — лгал он самому себе, сам, впрочем, не понимая, лжет он или
говорит правду, — без болезни, без смуты… так! Вздохнула — смотрим, а ее уж и нет! Ах, маменька, маменька! И улыбочка на лице, и румянчик… И ручка сложена, как будто благословить
хочет, и глазки закрыла… адье!»
Кроме того, ему небезызвестно было, что церковная земля еще не была надлежащим образом отмежевана и что Иудушка не раз, проезжая мимо поповского луга,
говаривал: «Ах, хорош лужок!» Поэтому в светское обращение батюшки примешивалась и немалая доля «страха иудейска», который выражался в том, что батюшка при свиданиях с Порфирием Владимирычем старался приводить себя в светлое и радостное настроение,
хотя бы и не имел повода таковое ощущать, и когда последний в разговоре позволял себе развивать некоторые ереси относительно путей провидения, предбудущей жизни и прочего, то, не одобряя их прямо, видел, однако, в них не кощунство или богохульство, но лишь свойственное дворянскому званию дерзновение ума.
— А ежели при этом еще так поступать, как другие… вот как соседушка мой, господин Анпетов, например, или другой соседушка, господин Утробин… так и до греха недалеко. Вон у господина Утробина: никак, с шесть человек этой пакости во дворе копается… А я этого не
хочу. Я
говорю так: коли Бог у меня моего ангела-хранителя отнял — стало быть, так его святой воле угодно, чтоб я вдовцом был. А ежели я, по милости Божьей, вдовец, то, стало быть, должен вдоветь честно и ложе свое нескверно содержать. Так ли, батя?
До сих пор кровь еще не
говорила в ней,
хотя она имела много поклонников и не стеснялась в обращении с ними.
Неточные совпадения
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она
хотела», — и так, право, обрадовалась, что не могла
говорить.
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе будет гораздо лучше, потому что я
хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он
говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя
хотят повесить.
Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно; довольно сурьёзен; несколько даже резонёр;
говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и
говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не
хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.