Неточные совпадения
Арина Петровна сразу
не залюбила стихов своего мужа, называла их паскудством и паясничаньем, а так как Владимир Михайлыч собственно для
того и женился,
чтобы иметь всегда под рукой слушателя для своих стихов,
то понятно, что размолвки
не заставили долго ждать себя.
Находясь в таких отношениях, они пользовались совместною жизнью в продолжение с лишком сорока лет, и никогда ни
тому, ни другой
не приходило в голову,
чтобы подобная жизнь заключала в себе что-либо противоестественное.
— Ты что, как мышь на крупу, надулся! —
не утерпит, прикрикнет она на него, — или уж с этих пор в тебе яд-то действует! нет
того,
чтобы к матери подойти: маменька, мол, приласкайте меня, душенька!
Порфиша вскинул глазами в потолок и грустно покачал головою, словно бы говорил: «а-а-ах! дела! дела! и нужно же милого друга маменьку так беспокоить! сидели бы все смирно, ладком да мирком — ничего бы этого
не было, и маменька бы
не гневалась… а-а-ах, дела, дела!» Но Арине Петровне, как женщине,
не терпящей,
чтобы течение ее мыслей было чем бы
то ни было прерываемо, движение Порфиши
не понравилось.
Он ненавидел Иудушку и в
то же время боялся его. Он знал, что глаза Иудушки источают чарующий яд, что голос его, словно змей, заползает в душу и парализует волю человека. Поэтому он решительно отказался от свиданий с ним. Иногда кровопивец приезжал в Дубровино,
чтобы поцеловать ручку у доброго друга маменьки (он выгнал ее из дому, но почтительности
не прекращал) — тогда Павел Владимирыч запирал антресоли на ключ и сидел взаперти все время, покуда Иудушка калякал с маменькой.
— Этого
не помню. Вообще знаю, что были яблоки хорошие, а
чтобы такие были, в тарелку величиной, — этого
не помню. Вот карася в двадцать фунтов в дубровинском пруде в
ту коронацию изловили — это точно что было.
— Нет еще, и письмо-то вчера только получила; с
тем и поехала к вам,
чтобы показать, да вот за
тем да за сем чуть было
не позабыла.
—
Не бог знает что случилось — и завтра панихидку отслужишь. И панихидку и обеденку — всё справим. Все я, старая да беспамятная, виновата. С
тем и ехала,
чтобы напомнить, да все дорогой и растеряла.
Он довольно охотно ездил в Головлево, особливо с
тех пор, как вышел в офицеры, но
не потому,
чтобы находил удовольствие беседовать с отцом, а просто потому, что всякого человека,
не отдавшего себе никакого отчета в жизненных целях, как-то инстинктивно тянет в свое место.
Ах! поскорее бы эта ночь прошла! Завтра… ну, завтра пусть будет, что будет! Но что он должен будет завтра выслушать… ах, чего только он
не выслушает! Завтра… но для чего же завтра? ведь есть и еще целый день впереди… Ведь он выговорил себе два дня собственно для
того,
чтобы иметь время убедить, растрогать… Черта с два! убедишь тут, растрогаешь! Нет уж…
Аннинька
не принадлежала к числу таких личностей, которые в сознании своих язв находят повод для жизненного обновления, но
тем не менее, как девушка неглупая, она отлично понимала, что между
теми смутными мечтами о трудовом хлебе, которые послужили ей исходным пунктом для
того,
чтобы навсегда покинуть Погорелку, и положением провинциальной актрисы, в котором она очутилась, существует целая бездна.
Ясно, что тут дело шло совсем
не об
том,
чтобы подбирать себе общество по душе, а об
том,
чтобы примоститься к какому бы
то ни было обществу, лишь бы
не изнывать в одиночестве.
А
то сижу я смирнехонько да тихохонько, сижу, ничего
не говорю, только думаю, как бы получше да поудобнее,
чтобы всем на радость да на утешение — а ты! фу-ты, ну-ты! — вот ты на мои ласки какой ответ даешь!
Вставая утром, он
не находил на обычном месте своего платья и должен был вести продолжительные переговоры,
чтобы получить чистое белье, чай и обед ему подавали
то спозаранку,
то слишком поздно, причем прислуживал полупьяный лакей Прохор, который являлся к столу в запятнанном сюртуке и от которого вечно воняло какою-то противной смесью рыбы и водки.
Как бы
то ни было, но Любинька роскошничала, а Люлькин,
чтобы не омрачать картины хмельного блаженства какими-нибудь отказами, по-видимому, уже приступил к позаимствованиям из земского ящика.
Затем она невольно спросила себя: что такое, в самом деле, это сокровище? действительно ли оно сокровище и стоит ли беречь его? — и увы!
не нашла на этот вопрос удовлетворительного ответа. С одной стороны, как будто совестно остаться без сокровища, а с другой… ах, черт побери! да неужели же весь смысл, вся заслуга жизни в
том только и должны выразиться,
чтобы каждую минуту вести борьбу за сокровище?
Вся зима прошла в каком-то неслыханном чаду, Аннинька окончательно закружилась, и ежели по временам вспоминала об «сокровище»,
то только для
того,
чтобы сейчас же мысленно присовокупить: «Какая я, однако ж, была дура!» Кукишев, под влиянием гордого сознания, что его идея насчет «крали» равного достоинства с Любинькой осуществилась,
не только
не жалел денег, но, подстрекаемый соревнованием, выписывал непременно два наряда, когда Люлькин выписывал только один, и ставил две дюжины шампанского, когда Люлькин ставил одну.
С окончанием дела сестры получили возможность уехать из Самоварнова. Да и время было, потому что спрятанная тысяча рублей подходила под исход. А сверх
того, и антрепренер кречетовского театра, с которым они предварительно сошлись, требовал,
чтобы они явились в Кречетов немедленно, грозя, в противном случае, прервать переговоры. О деньгах, вещах и бумагах, опечатанных по требованию частного обвинителя,
не было ни слуху ни духу…
И прежде бывало, что от времени до времени на горизонте появлялась звезда с «косицей», но это случалось редко, во-первых, потому, что стена, окружавшая
ту беспечальную область, на вратах которой написано: «Здесь во всякое время едят пироги с начинкой», почти
не представляла трещин, а во-вторых, и потому, что для
того,
чтобы, в сопровождении «косицы», проникнуть в эту область, нужно было воистину иметь за душой что-либо солидное.
Иудушка стонал, злился, метался и с лихорадочным озлоблением ждал вечера
не для
того только,
чтобы бестиально упиться, а для
того,
чтобы утопить в вине совесть.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть
не двести, а четыреста, — я
не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же,
чтобы уже ровно было восемьсот.
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо…
не вспомню его фамилии, никак
не может обойтись без
того,
чтобы, взошедши на кафедру,
не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на
то,
чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
В это время слышны шаги и откашливания в комнате Хлестакова. Все спешат наперерыв к дверям, толпятся и стараются выйти, что происходит
не без
того,
чтобы не притиснули кое-кого. Раздаются вполголоса восклицания:
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.