В единственной чистой
комнате дома, которая служила приемною, царствовала какая-то унылая нагота; по стенам было расставлено с дюжину крашеных стульев, обитых волосяной материей, местами значительно продранной, и стоял такой же диван с выпяченной спинкой, словно грудь у генерала дореформенной школы; в одном из простенков виднелся простой стол, покрытый загаженным сукном, на котором лежали исповедные книги прихода, и из-за них выглядывала чернильница с воткнутым в нее пером; в восточном углу висел киот с родительским благословением и с зажженною лампадкой; под ним стояли два сундука с матушкиным приданым, покрытые серым, выцветшим сукном.
Неточные совпадения
Тем не менее, когда ей однажды утром доложили, что Степан Владимирыч ночью исчез из Головлева, она вдруг пришла в себя. Немедленно разослала весь
дом на поиски и лично приступила к следствию, начав с осмотра
комнаты, в которой жил постылый. Первое, что поразило ее, — это стоявший на столе штоф, на дне которого еще плескалось немного жидкости и который впопыхах не догадались убрать.
С своей стороны Арина Петровна настолько восчувствовала, что чуть было не приказала перевести его из конторы в барский
дом, но потом успокоилась и опять оставила балбеса в конторе, приказавши вымыть и почистить его
комнату, переменить постельное белье, повесить на окнах шторы и проч.
В
комнатах пахнет ладаном, по
дому раздается протяжное пение, двери отворены настежь, желающие поклониться покойному приходят и уходят.
Что же касается до помещения, то погорелковский
дом был ветх и сыр, а
комната, в которой заперлась Арина Петровна, никогда не освежалась и по целым неделям оставалась неубранною.
Столовая опустела, все разошлись по своим
комнатам.
Дом мало-помалу стихает, и мертвая тишина ползет из
комнаты в
комнату и наконец доползает до последнего убежища, в котором дольше прочих закоулков упорствовала обрядовая жизнь, то есть до кабинета головлевского барина. Иудушка наконец покончил с поклонами, которые он долго-долго отсчитывал перед образами, и тоже улегся в постель.
И все в
доме стихло. Прислуга, и прежде предпочитавшая ютиться в людских, почти совсем бросила
дом, а являясь в господские
комнаты, ходила на цыпочках и говорила шепотом. Чувствовалось что-то выморочное и в этом
доме, и в этом человеке, что-то такое, что наводит невольный и суеверный страх. Сумеркам, которые и без того окутывали Иудушку, предстояло сгущаться с каждым днем все больше и больше.
В Погорелку не было дано знать о приезде барышни, и потому там даже
комнат в
доме не истопили.
Проснувшись на другой день утром, она прошлась по всем
комнатам громадного головлевского
дома. Везде было пустынно, неприютно, пахло отчуждением, выморочностью. Мысль поселиться в этом
доме без срока окончательно испугала ее. «Ни за что! — твердила она в каком-то безотчетном волнении, — ни за что!»
Аннинька любила следить, как постепенно потухают мерцания серого зимнего дня, как меркнет окрестность и
комнаты наполняются тенями и как потом вдруг весь
дом окунется в непроницаемую мглу.
Около семи часов
дом начинал вновь пробуждаться. Слышались приготовления к предстоящему чаю, а наконец раздавался и голос Порфирия Владимирыча. Дядя и племянница садились у чайного стола, разменивались замечаниями о проходящем дне, но так как содержание этого дня было скудное, то и разговор оказывался скудный же. Напившись чаю и выполнив обряд родственного целования на сон грядущий, Иудушка окончательно заползал в свою нору, а Аннинька отправлялась в
комнату к Евпраксеюшке и играла с ней в мельники.
Иудушка и Аннинька сидели вдвоем в столовой. Не далее как час тому назад кончилась всенощная, сопровождаемая чтением двенадцати евангелий, и в
комнате еще слышался сильный запах ладана. Часы пробили десять, домашние разошлись по углам, и в
доме водворилось глубокое, сосредоточенное молчание. Аннинька, взявши голову в обе руки, облокотилась на стол и задумалась; Порфирий Владимирыч сидел напротив, молчаливый и печальный.
В задней
комнате дома, сырой и темной, на убогой кровати, покрытой конскою попоной, с лохматой буркой вместо подушки, лежал Чертопханов, уже не бледный, а изжелта-зеленый, как бывают мертвецы, со ввалившимися глазами под глянцевитыми веками, с заостренным, но все еще красноватым носом над взъерошенными усами.
Извозчики подвезли их прямо к большой избе в четыре окна и с жилыми пристройками на дворе. Проснувшийся Степан Трофимович поспешил войти и прямо прошел во вторую, самую просторную и лучшую
комнату дома. Заспанное лицо его приняло самое хлопотливое выражение. Он тотчас же объяснил хозяйке, высокой и плотной бабе, лет сорока, очень черноволосой и чуть не с усами, что требует для себя всю комнату «и чтобы комнату затворить и никого более сюда не впускать, parce que nous avons а parler».
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш
дом был первый в столице и чтоб у меня в
комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Комната в
доме городничего.
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в
доме есть прекрасная для вас
комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Та же
комната в
доме городничего.
На улице царили голодные псы, но и те не лаяли, а в величайшем порядке предавались изнеженности и распущенности нравов; густой мрак окутывал улицы и
дома; и только в одной из
комнат градоначальнической квартиры мерцал далеко за полночь зловещий свет.