Неточные совпадения
Держит она себя грозно; единолично и бесконтрольно управляет обширным головлевским имением,
живет уединенно, расчетливо, почти скупо, с соседями дружбы не водит, местным властям доброхотствует, а от детей требует, чтоб они были в таком
у нее послушании, чтобы при каждом поступке спрашивали себя: что-то об этом маменька скажет?
— Важно! — говорит он, — сперва выпили, а теперь трубочки покурим! Не даст, ведьма, мне табаку, не даст — это он верно сказал. Есть-то даст ли? Объедки, чай, какие-нибудь со стола посылать будет! Эхма! были и
у нас денежки — и нет их! Был человек — и нет его! Так-то вот и все на сем свете! сегодня ты и сыт и пьян,
живешь в свое удовольствие, трубочку покуриваешь…
Вот тетенька Вера Михайловна, которая из милости
жила в головлевской усадьбе
у братца Владимира Михайлыча и которая умерла «от умеренности», потому что Арина Петровна корила ее каждым куском, съедаемым за обедом, и каждым поленом дров, употребляемых для отопления ее комнаты.
— Покуда —
живи! — сказала она, — вот тебе угол в конторе, пить-есть будешь с моего стола, а на прочее — не погневайся, голубчик! Разносолов
у меня от роду не бывало, а для тебя и подавно заводить не стану. Вот братья ужо приедут: какое положение они промежду себя для тебя присоветуют — так я с тобой и поступлю. Сама на душу греха брать не хочу, как братья решат — так тому и быть!
Арина Петровна даже глаза зажмурила: так это хорошо ей показалось, что все
живут на всем на готовеньком,
у всех-то все припасено, а она одна — целый-то день мается да всем тяготы носит.
— Да замолчи, Христа ради… недобрый ты сын! (Арина Петровна понимала, что имела право сказать «негодяй», но, ради радостного свидания, воздержалась.) Ну, ежели вы отказываетесь, то приходится мне уж собственным судом его судить. И вот какое мое решение будет: попробую и еще раз добром с ним поступить: отделю ему папенькину вологодскую деревнюшку, велю там флигелечек небольшой поставить — и пусть себе
живет, вроде как убогого, на прокормлении
у крестьян!
— Ну нет, это дудки! И на порог к себе его не пущу! Не только хлеба — воды ему, постылому, не вышлю! И люди меня за это не осудят, и Бог не накажет. На-тко! дом
прожил, имение
прожил — да разве я крепостная его, чтобы всю жизнь на него одного припасать? Чай,
у меня и другие дети есть!
— Прошлого года, как еще покойник папенька был
жив, — продолжала мечтать Арина Петровна, — сидела я
у себе в спаленке одна и вдруг слышу, словно мне кто шепчет: съезди к чудотворцу! съезди к чудотворцу! съезди к чудотворцу!.. да ведь до трех раз!
Только что начал он руки на молитву заводить — смотрит, ан в самом кумполе свет, и голубь на него смотрит!» Вот с этих пор я себе и положила: какова пора ни мера, а конец жизни
у Сергия-троицы
пожить!
— Ты, может быть, думаешь, что я смерти твоей желаю, так разуверься, мой друг! Ты только
живи, а мне, старухе, и горюшка мало! Что мне! мне и тепленько, и сытенько
у тебя, и даже ежели из сладенького чего-нибудь захочется — все
у меня есть! Я только насчет того говорю, что
у христиан обычай такой есть, чтобы в ожидании предбудущей жизни…
— Против всего нынче науки пошли. Против дождя — наука, против вёдра — наука. Прежде бывало попросту: придут да молебен отслужат — и даст Бог. Вёдро нужно — вёдро Господь пошлет; дождя нужно — и дождя
у Бога не занимать стать. Всего
у Бога довольно. А с тех пор как по науке начали
жить — словно вот отрезало: все пошло безо времени. Сеять нужно — засуха, косить нужно — дождик!
— Нынче, маменька, и без мужа все равно что с мужем
живут. Нынче над предписаниями-то религии смеются. Дошли до куста, под кустом обвенчались — и дело в шляпе. Это
у них гражданским браком называется.
— Ах, Петька, Петька! — говорил он, — дурной ты сын! нехороший! Ведь вот что набедокурил… ах-ах-ах! И что бы, кажется,
жить потихоньку да полегоньку, смирненько да ладненько, с папкой да бабушкой-старушкой — так нет! Фу-ты! ну-ты!
У нас свой царь в голове есть! своим умом
проживем! Вот и ум твой! Ах, горе какое вышло!
«Старушка крепунька! — мечталось ему иногда, — не
проживет она всего — где
прожить! В то время, как она нас отделяла, хороший
у нее капитал был! Разве сироткам чего не передала ли — да нет, и сироткам не много даст! Есть
у старушки деньги, есть!»
— Зачем нанимать? свои лошади есть! Ты, чай, не чужая! Племяннушка… племяннушкой мне приходишься! — всхлопотался Порфирий Владимирыч, осклабляясь «по-родственному», — кибиточку… парочку лошадушек — слава те Господи! не пустодомом
живу! Да не поехать ли и мне вместе с тобой! И на могилке бы побывали, и в Погорелку бы заехали! И туда бы заглянули, и там бы посмотрели, и поговорили бы, и подумали бы, чту и как… Хорошенькая ведь
у вас усадьбица, полезные в ней местечки есть!
— И в город поедем, и похлопочем — все в свое время сделаем. А прежде — отдохни,
поживи! Слава Богу! не в трактире, а
у родного дяди
живешь! И поесть, и чайку попить, и вареньицем полакомиться — всего вдоволь есть! А ежели кушанье какое не понравится — другого спроси! Спрашивай, требуй! Щец не захочется — супцу подать вели! Котлеточек, уточки, поросеночка… Евпраксеюшку за бока бери!.. А кстати, Евпраксеюшка! вот я поросеночком-то похвастался, а хорошенько и сам не знаю, есть ли
у нас?
— Об том-то я и говорю. Потолкуем да поговорим, а потом и поедем. Благословясь да Богу помолясь, а не так как-нибудь: прыг да шмыг! Поспешишь — людей насмешишь! Спешат-то на пожар, а
у нас, слава Богу, не горит! Вот Любиньке — той на ярмарку спешить надо, а тебе что! Да вот я тебя еще что спрошу: ты в Погорелке, что ли,
жить будешь?
— И я тоже хотел тебе сказать. Поселись-ко
у меня. Будем
жить да поживать — еще как заживем-то!
— Каких нам удовольствий надо! Скучно — так в окошко погляжу. Я и
у папеньки,
у Николы в Капельках
жила, немного веселости-то видела!
— Тиранит. Пьяницы — те
живут, потому что пьяница не слышит. Ему хоть в трубу труби —
у него все равно голова как горшком прикрыта. Так опять беда: онипьяниц не любят.
— Я когда
у батюшки
жила, тощбя-претощбя была. А теперь — ишь какая! печь печью сделалась! Скука-то, стало быть, впрок идет!
— А мы-то как надеялись! Всё промежду себя говорили: непременно наши барышни в Погорелке
жить будут! А летом
у нас здесь даже очень хорошо: в лес по грибы ходить можно! — соблазняла матушка.
Иной и в палатах и в неженье
живет, да через золото слезы льет, а другой и в соломку зароется, хлебца с кваском покушает, а на душе-то
у него рай!
«Вот, в Мазулине Палагеюшка
у барина в экономках
живет: сидит руки скламши, да в шелковых платьях ходит.
— Вот уж правду погорелковская барышня сказала, что страшно с вами. Страшно и есть. Ни удовольствия, ни радости, одни только каверзы… В тюрьме арестанты лучше
живут. По крайности, если б
у меня теперича ребенок был — все бы я забаву какую ни на есть видела. А то на-тко! был ребенок — и того отняли!
— Да, брат, было и ваше времечко! попраздновали,
пожили! Всего было
у вас, и ржицы, и сенца, и картофельцу! Ну, да что уж старое поминать! я не злопамятен; я, брат, давно об жнеях позабыл, только так, к слову вспомнилось! Так как же ты говоришь, ржицы тебе понадобилось?
— Ну что ж! милости просим! комнат
у меня довольно —
живи!
— Нет, дядя, я покамест
у вас
поживу. Ведь вы ничего не имеете против этого?