Неточные совпадения
Облака пыли врываются в боковые отверстия повозки; по временам заползают туда косые лучи солнца, и
вдруг, словно полымем, обожгут
всю внутренность «дележана», а он
все говорит.
«А что, если б
всех этих мух к нему в хайлу препроводить — то-то бы, чай, небо с овчинку показалось!» —
вдруг осеняет Головлева счастливая мысль, и он уже начинает подкрадываться к купцу рукой, чтобы привести свой план в исполнение, но на половине пути что-то припоминает и останавливается.
Но Степан Владимирыч ничего не замечает:
все легкомыслие
вдруг соскочило с него, и он идет, словно на Страшный суд.
Вся его жизнь, исполненная кривлянья, бездельничества, буффонства,
вдруг словно осветилась перед его умственным оком.
Подумайте только: если б, при таком моем исступлении,
вдруг кто-нибудь на озорство крикнул: тридцать пять тысяч даю! — ведь я, пожалуй, в беспамятстве-то и
все сорок надавала бы!
— Маменька! — воскликнул он, — вы больше, чем великодушны! Вы видите перед собой поступок… ну, самый низкий, черный поступок… и
вдруг все забыто,
все прощено! Веллли-ко-лепно. Но извините меня… боюсь я, голубушка, за вас! Как хотите меня судите, а на вашем месте… я бы так не поступил!
Тем не менее, когда ей однажды утром доложили, что Степан Владимирыч ночью исчез из Головлева, она
вдруг пришла в себя. Немедленно разослала
весь дом на поиски и лично приступила к следствию, начав с осмотра комнаты, в которой жил постылый. Первое, что поразило ее, — это стоявший на столе штоф, на дне которого еще плескалось немного жидкости и который впопыхах не догадались убрать.
Как ни ничтожны такие пустяки, но из них постепенно созидается целая фантастическая действительность, которая втягивает в себя
всего человека и совершенно парализует его деятельность. Арина Петровна как-то
вдруг выпустила из рук бразды правления и в течение двух лет только и делала, что с утра до вечера восклицала...
Арина Петровна
вдруг словно споткнулась и подняла голову. В глаза ее бросилось осклабляющееся, слюнявое лицо Иудушки,
все словно маслом подернутое,
все проникнутое каким-то плотоядным внутренним сиянием.
То дождя по целым неделям нет, то
вдруг такой зарядит, словно с цепи сорвется; то жук одолел,
все деревья в саду обглодал; то крот появился,
все луга изрыл.
— Чем же Дубровино не усадьба! земля хорошая,
всего довольно… И что тебе
вдруг вздумалось!
Всю жизнь слово «семья» не сходило у нее с языка; во имя семьи она одних казнила, других награждала; во имя семьи она подвергала себя лишениям, истязала себя, изуродовала
всю свою жизнь — и
вдруг выходит, что семьи-то именно у нее и нет!
В доме, до сих пор тихом,
вдруг поднялась тревога; захлопали двери, забегали люди, раздались крики: барин едет! барин едет! — и
все население усадьбы разом высыпало на крыльцо.
— А вы
всё сквернословите! —
вдруг раздалось в дверях.
— И ты, дружок, будешь видеть, и
все будут видеть, а душа покойного радоваться будет. Может, он что-нибудь и вымолит там для тебя! Ты и не ждешь — ан
вдруг тебе Бог счастье пошлет!
Но Арина Петровна только безмолвно кивнула головой в ответ и не двинулась. Казалось, она с любопытством к чему-то прислушивалась. Как будто какой-то свет пролился у ней перед глазами, и
вся эта комедия, к повторению которой она с малолетства привыкла, в которой сама всегда участвовала,
вдруг показалась ей совсем новою, невиданною.
— Очень-очень обидно… так обидно! так обидно! В такую минуту… уезжать!
Всё жили да жили… и
вдруг… И наконец эти сундуки… осмотр… Обидно!
Наконец разыгрывается какая-то гомерическая игра. Иудушка остается дураком с целыми восемью картами на руках, в числе которых козырные туз, король и дама. Поднимается хохот, подтрунивание, и
всему этому благосклонно вторит сам Иудушка. Но среди общего разгара веселости Арина Петровна
вдруг стихает и прислушивается.
Петенька был неразговорчив. На
все восклицания отца: вот так сюрприз! ну, брат, одолжил! а я-то сижу да думаю: кого это, прости Господи, по ночам носит? — ан вот он кто! и т. д. — он отвечал или молчанием, или принужденною улыбкою. А на вопрос: и как это тебе
вдруг вздумалось? — отвечал даже сердечно: так вот, вздумалось и приехал.
— Скончалась, мой друг! и как еще скончалась-то! Мирно, тихо, никто и не слыхал! Вот уж именно непостыдныя кончины живота своего удостоилась! Обо
всех вспомнила,
всех благословила, призвала священника, причастилась… И так это
вдруг спокойно, так спокойно ей сделалось! Даже сама, голубушка, это высказала: что это, говорит, как мне
вдруг хорошо! И представь себе: только что она это высказала, —
вдруг начала вздыхать! Вздохнула раз, другой, третий — смотрим, ее уж и нет!
В этом отношении ее можно было уподобить тому человеку, который с приветливым выражением лица входит в общество давно не виденных им людей и
вдруг замечает, что к его приветливости
все относятся как-то загадочно.
— А вот с икоркой у меня случай был — так именно диковинный! В ту пору я — с месяц ли, с два ли я только что замуж вышла — и
вдруг так ли мне этой икры захотелось, вынь да положь! Заберусь это, бывало, потихоньку в кладовую и
все ем,
все ем! Только и говорю я своему благоверному: что, мол, это, Владимир Михайлыч, значит, что я
все икру ем? А он этак улыбнулся и говорит: «Да ведь ты, мой друг, тяжела!» И точно, ровно через девять месяцев после того я и выпросталась, Степку-балбеса родила!
Послали за батюшкой, но, прежде нежели он успел прийти, Евпраксеюшка, в терзаниях и муках, уж разрешилась. Порфирий Владимирыч мог догадаться по беготне и хлопанью дверьми, которые
вдруг поднялись в стороне девичьей, что случилось что-нибудь решительное. И действительно, через несколько минут в коридоре вновь послышались торопливые шаги, и вслед за тем в кабинет на
всех парусах влетела Улитушка, держа в руках крохотное существо, завернутое в белье.
В сущности, она никогда серьезно об этом не думала и даже была бы очень изумлена, если б ей
вдруг предложили возвратиться в родительский дом; но она догадывалась, что Порфирий Владимирыч пуще
всего боится, чтоб она не ушла.
И
вдруг все это должно рушиться, рушиться в один миг, по одному дурацкому слову: нет уж! что уж! уйду!
Он мстил мысленно своим бывшим сослуживцам по департаменту, которые опередили его по службе и растравили его самолюбие настолько, что заставили отказаться от служебной карьеры; мстил однокашникам по школе, которые некогда пользовались своею физической силой, чтоб дразнить и притеснять его; мстил соседям по имению, которые давали отпор его притязаниям и отстаивали свои права; мстил слугам, которые когда-нибудь сказали ему грубое слово или просто не оказали достаточной почтительности; мстил маменьке Арине Петровне за то, что она просадила много денег на устройство Погорелки, денег, которые, «по
всем правам», следовали ему; мстил братцу Степке-балбесу за то, что он прозвал его Иудушкой; мстил тетеньке Варваре Михайловне за то, что она, в то время когда уж никто этого не ждал,
вдруг народила детей «с бору да с сосенки», вследствие чего сельцо Горюшкино навсегда ускользнуло из головлевского рода.
Все люди
вдруг сделались порубщиками и потравщиками, а Иудушка не только не скорбит об этом, но, напротив, даже руки себе потирает от удовольствия.
— Нынче они, барышня, молчат.
Все говорили и
вдруг замолчали. Слышим иногда, как промежду себя в кабинете что-то разговаривают и даже смеются будто, а выдут в комнаты — и опять замолчат. Сказывают, с покойным ихним братцем, Степаном Владимирычем, то же было…
Все были веселы — и
вдруг замолчали. Вы-то, барышня,
все ли здоровы?
— Господи!
всё барышни были — и
вдруг сами на себя ручку наложили… Как же это так?
Работы впереди уже не предвиделось: и молодость, и красота, и зачатки дарования —
все как-то
вдруг пропало.
Аннинька любила следить, как постепенно потухают мерцания серого зимнего дня, как меркнет окрестность и комнаты наполняются тенями и как потом
вдруг весь дом окунется в непроницаемую мглу.
Вдруг, словно вша, нападает на семью не то невзгода, не то порок и начинает со
всех сторон есть.
Измученные, потрясенные, разошлись они по комнатам. Но Порфирию Владимирычу не спалось. Он ворочался с боку на бок в своей постели и
все припоминал, какое еще обязательство лежит на нем. И
вдруг в его памяти совершенно отчетливо восстановились те слова, которые случайно мелькнули в его голове часа за два перед тем. «Надо на могилку к покойнице маменьке проститься сходить…» При этом напоминании ужасное, томительное беспокойство овладело
всем существом его…