Неточные совпадения
Как истинно развитой человек, он гуляет и тут, и
там, никогда не налагая на себя никаких уз, но в
то же время отнюдь не воспрещая, чтобы другие считали для себя наложение уз полезным.
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить — на все первый сорт. И не
то чтоб себе на пользу — всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а
там, по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот что диво: куда деньги деваются, ни у кого их нет!
Поселился он в
ту пору у Балясиных, как в своем доме, и встал, и лег
там.
— Так-то вот мы и живем, — продолжал он. — Это бывшие слуги-то! Главная причина: никак забыть не можем. Кабы-ежели бог нам забвение послал, все бы, кажется, лучше было. Сломал бы хоромы-то, выстроил бы избу рублей в двести, надел бы зипун, трубку бы тютюном набил… царствуй! Так нет, все хочется, как получше. И зальце чтоб было, кабинетец
там, что ли, «мадам! перметте бонжур!», «человек! рюмку водки и закусить!» Вот что конфузит-то нас! А
то как бы не жить! Житье — первый сорт!
Однако так как и генералу твоему предики этого изувера понравились,
то оставляю это на его усмотрение,
тем больше что, судя по письму твоему, как
там ни разглагольствуй в духе пророка Илии, а все-таки разглагольствиям этим один неизбежный конец предстоит.
Там я засыпал
тем глубоким и освежительным сном, которым может засыпать только юноша, испытавший сряду несколько дней тряской и бессонной дороги.
— Теперь, брат, деревню бросить надо! — говорили другие, — теперь
там целая стена сердцеведцев образовалась. Смотрят, уставив брады, да умозаключают каждый сообразно со степенью собственной невежественности! Чем больше который невежествен,
тем больше потрясений и подкопов видит. Молви ты в присутствии сердцеведца какое-нибудь неизвестное ему слово — ну, хоть «моветон», что ли — сейчас"фюить!", и пошла писать губерния.
— Да, сударь, всякому люду к нам теперь ходит множество. Ко мне — отцы, народ деловой, а к Марье Потапьевне — сынки наведываются. Да ведь и
то сказать: с молодыми-то молодой поваднее, нечем со стариками. Смеху у них
там… ну, а иной и глаза таращит — бабенке-то и лестно, будто как по ней калегвардское сердце сохнет! Народ военный, свежий, саблями побрякивает — а время-то, между
тем, идет да идет. Бывают и штатские, да всё такие же румяные да пшеничные — заодно я их всех «калегвардами» прозвал.
— Конечно, ежели рассудить,
то и за обедом, и за ужином мне завсегда лучший кусок! — продолжал он, несколько смягчаясь, — в этом онмне не отказывает! — Да ведь и
то сказать: отказывай, брат, или не отказывай, а я и сам возьму, что мне принадлежит! Не хотите ли, — обратился он ко мне, едва ли не с затаенным намерением показать свою власть над «кусками», — покуда они
там еще режутся, а мы предварительную! Икра, я вам скажу, какая! семга… царская!
Тем не менее, чтобы окончательно быть удостоверенным, что «зла» не будет, он, по отъезде сына в Петербург на службу, съездил в губернский город и
там изложил свои сомнения губернатору и архиерею.
— Ну, да; вот в Англии, например,
там хмель прессуют и в этом виде снабжают все рынки во всех частях света… Да-с, батюшка! вот это так страна! Во всех частях света — всё английский хмель! Да-с, это не
то, что мы-с!
Здесь, в этой низине, несмотря на все довольство, он все-таки — пес, а настоящий баринвсе-таки
тот, который сидит
там,наверху воплинской кручи, в недостроенном доме, среди признаков геологического переворота.
И он тосковал, выходил в сумерки любоваться на барский дом, рассчитывал на пальцах и втайне давал себе клятву во что бы
то ни стало быть
там.
Там все смотрело уныло и заброшенно; редко-редко где весело поднялись и оделись листвой липки, но и
то как бы для
того, чтобы сделать еще более резким контраст с окружающею наготой.
А Петенька был действительно
там, у
того самого Антошки, которого одно имя производило нервную дрожь во всем организме старого генерала.
Итак, изречение: «не пойман — не вор», как замена гражданского кодекса, и французская болезнь, как замена кодекса нравственного… ужели это и есть
та таинственная подоплека,
то искомое «новое слово», по поводу которых в свое время было писано и читано столько умильных речей? Где же основы и краеугольные камни? Ужели они сосланы на огород и стоят
там в виде пугал… для «дураков»?
Паром на другой стороне,
то есть, по обыкновению,
там, где его не нужно, а между
тем, по случаю завтрашнего базара, на луговом берегу уже набралась целая вереница возов, ожидающих переправы.
— Ну, батенька, про юридическое или
там другое развитие вы нам не рассказывайте! Знаем мы вас, мудрецов! Не
там подписал"к сему"да не на
той гербовой бумаге подал… вот тебе и юридическое развитие!
Вот с этих пор он и держит себя особняком и не без дерзости доказывает, что если б вот тут на вершок убавить, а
там на вершок прибавить (именно как он в
то время имел наглость почтительнейше полагать),
то все было бы хорошо и ничего бы этого не было.
За всем
тем, он человек добрый или, лучше сказать, мягкий, и
те вершки, которые он предлагает здесь убавить, а
там прибавить, всегда свидетельствуют скорее о благосклонном отношении к жизни, нежели об ожесточении.
Тебеньков
тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает), в чем суть либеральных русских идей, и потому, если он раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма,
то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны будет уже отвечать одно: «Нет, господа! меня-то вы не надуете! я сам был „оным“! я знаю!» И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив
того, дождетесь, пожалуй,
того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже
там, где есть лишь невинность.
Там я найду
ту милую causerie, [беседу (франц.)] полную неуловимых petits riens, [безделиц (франц.)] которая, не прибавляя ничего существенного к моему благополучию,
тем не менее разливает известный bien etre [благостный покой (франц.)] во всем моем существе и помогает мне хоть на время забыть, что я не более, как печальный осколок сороковых годов, живущий воспоминанием прошлых лучших дней и тщетно усиливающийся примкнуть к настоящему, с его «шумом» и его «crudites». [грубостью (франц.)]
Там я найду
тот милый обман,
то чудесное смешение идеального и реального, которого так жаждет душа моя и которого, конечно, не дадут никакие диспуты о прародителях человека.
Там девица Филиппо прочтет вам лекцию: «L'impot sur les celibataires», [Налог на холостяков (франц.)] а девица Лафуркад, пропев «A bas les hommes!», [Долой мужчин! (франц.)] вместе с
тем провозгласит и окончательную эмансипацию женщин…
Поэтому, когда им случалось вдвоем обедать,
то у Марьи Петровны всегда до
того раскипалось сердце, что она, как ужаленная, выскакивала из-за стола и, не говоря ни слова, выбегала из комнаты, а Сенечка следом за ней приставал:"Кажется, я, добрый друг маменька, ничем вас не огорчил?"Наконец, когда Марья Петровна утром просыпалась,
то, сплеснув себе наскоро лицо и руки холодною водой и накинув старенькую ситцевую блузу, тотчас же отправлялась по хозяйству и уж затем целое утро переходила от погреба к конюшне, от конюшни в контору, а
там в оранжерею, а
там на скотный двор.
То видится ему, что маменька призывает его и говорит:"Слушай ты меня, друг мой сердечный, Сенечка! лета мои преклонные, да и здоровье не
то, что было прежде…"и в заключение читает ему завещание свое, читает без пропусков (не так, как Митеньке:"
там, дескать, известные формальности"), а сплошь, начиная с во имяи кончая «здравым умом и твердою памятью», и по завещанию этому оказывается, что ему, Сенечке, предоставляется сельцо Дятлово с деревнею Околицей и село Нагорное с деревнями, а всего тысяча сорок две души…
P. S. Вчера, в
то самое время, как я разыгрывал роли у Полины, Лиходеева зазвала Федьку и поднесла ему стакан водки. Потом спрашивала, каков барин? На что Федька ответил:"Барин насчет женского полу — огонь!"Должно быть, ей это понравилось, потому что сегодня утром она опять вышла на балкон и стояла
там все время, покуда я смотрел на нее в бинокль. Право, она недурна!"
Когда я думаю, что об этом узнает Butor,
то у меня холодеет спина. Голубушка! брось ты свою меланхолию и помирись с Butor'ом. Au fond, c'est un brave homme! [В сущности, он славный парень! (франц.)] Ведь ты сама перед ним виновата — право, виновата! Ну, что тебе стоит сделать первый шаг? Он глуп и все забудет! Не могу же я погибнуть из-за
того только, что ты
там какие-то меланхолии соблюдаешь!
— Большой город. Париж, говорят, обширнее; ну, да ведь
то уж Вавилон. Вот мы так и своим уездным городом довольны. Везде можно пользу приносить-с. И океан, и малая капля вод — кажется, разница, а как размыслишь,
то и
там, и тут — везде одно и
то же солнце светит. Так ли я говорю-с?
Очень возможно, что она и сама не сознаёт своего лганья, но я уверен, что если б она в эту минуту порылась в тайниках своей души,
то нашла бы
там не родственное ликование, а очень простую и совершенно естественную мысль:"Вот, мол, принесла нелегкая «гостя»… в рабочую пору!"
— Оставь, сделай милость, нынешнее время в покое. Сколько бы мы с тобой об нем ни судачили — нам его не переменить. Что же касается до
того, кто умнее и кто глупее,
то, по мнению моему, всякий «умнее»
там, где может судить и действовать с большим знанием дела. Вот почему я и полагаю, что в настоящем случае Коронат — умнее.Ведь правда? ведь не можешь же ты не понимать, что поднятый им вопрос гораздо ближе касается его, нежели тебя?
Конечно, во всем этом было очень много юношеского пыла и очень мало сознательности, но важно было
то, что в нас уже существовало «предрасположение» к наслаждениям более тонким и сложным, нежели, например, наслаждение прокатиться в праздник на лихаче или забраться с утра в заднюю комнату ресторанчика и немедленно
там напиться.
Единственное в этом отношении исключение составляет Ташкент, но и
то не потому, чтобы
там идеи о государстве были очень ясны, но потому, что правда, осуществлявшаяся в лице автобачей, не в пример менее доброкачественна, нежели правда, олицетворением которой явились русские уездные исправники.
— Знаю и все-таки говорю: государство
там как хочет, а свои дела впереди всего! А об птенцовских лугах так тебе скажу: ежели ты их себе не присудишь, так лучше и усадьбу, и хозяйство — всё зараньше нарушь! Плохо, мой друг,
то хозяйство, где скота заведено пропасть, а кормить его нечем!
Там партикуляризма, в смысле политической партии, не существует вовсе; борьба же с католицизмом ведется совсем не во имя
того, что он служит помехою для исполнения начальственных предписаний, а во имя освобождения человеческой мысли от призраков, ее угнетающих.
— Да уж
там когда бы
то ни было, хоть при царе Горохе, а всё наше было. И это, и дальше всё. Отцы наши тут жили, мощи наших угодников почивали. Кёнигсберг-то Королевцем назывался, а это уж после немцы его в Кенигсберг перекрестили.