Неточные совпадения
Не потому он
делает это различие, чтобы вор
был более достоин уважения, а потому, что он менее вреден.
Ведь примирившийся счастлив — оставьте же его
быть счастливым в его бессознательности! не будите в нем напрасного недовольства самим собою, недовольства, которое только производит в нем внутренний разлад, но в конце концов все-таки не
сделает его ни более способным к правильной оценке явлений, из которых слагается ни для кого не интересная жизнь простеца, ни менее беззащитным против вторжения в эту жизнь всевозможных внезапностей.
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не
будет? Нет, за им без опаски насчет этого жить можно. Потому, он умный. Наш русский — купец или помещик — это так. Этому дай в руки топор, он все безо времени
сделает. Или с весны рощу валить станет, или скотину по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, — ну, и останутся на том месте одни пеньки. А Крестьян Иваныч — тот с умом. У него, смотри, какой лес на этом самом месте лет через сорок вырастет!
—
Была мельница — теперь фабричка. Адам Абрамыч купил. Увидал, что по здешнему месту молоть нечего, и поворотил на фабричку. Бумагу
делает.
И прежде крестьянская птица
была тоща и хила, и нынче она тоща и хила; разведением же настоящей, сильной и здоровой птицы занимался исключительно помещик, у которого
были и надлежащие приспособления, чтоб
сделать индейку жирною, пухлою, белою.
— Помилуйте! прекраснейшие люди! С тех самых пор, как умер Скачков… словно рукой сняло!
Пить совсем даже перестал, в подряды вступил, откупа держал… Дальше — больше. Теперь церковь строит… в Елохове-то, изволите знать? — он-с! А благодеяниев сколько! И как, сударь, благодеяния-то
делает! Одна рука дает, другая не ведает!
— Да уж
будьте покойны! Вот как: теперича в Москву приедем — и не беспокойтесь! Я все сам… я сам все
сделаю! Вы только в субботу придите пораньше. Не пробьет двенадцати, а уж дом…
— Ничего; даже похвалил. «Ты, говорит, дураком меня
сделал — так меня и надо. Потому ежели мы дураков учить не
будем, так нам самим на полку зубы класть придется».
Он не остановит своего внимания на пустяках, не пожалуется, например, на то, что такой-то тогда-то говорил, что человек происходит от обезьяны, или что такой-то,
будучи в пьяном виде, выразился: хорошо бы, мол, Верхоянск вольным городом
сделать и порто-франко в нем учредить.
—
Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне ненависть питают! Такую, можно сказать, мораль на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже на каторге словно мне места нет! Два раза дело мое с господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой, в самое, то
есть, бойкое время, рекрутский набор
был, а у меня, по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня — и кончено дело! Стало
быть, ежели теперича им еще сказать — что же такое
будет!
Зная твое доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для тебя должно
быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то что же
делать, мой друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай себя тем, что в мире не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное, что для души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте
была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
Ты пишешь, что стараешься любить своих начальников и
делать им угодное. Судя по воспитанию, тобою полученному, я иного и не ожидала от тебя. Но знаешь ли, друг мой, почему начальники так дороги твоему сердцу, и почему мы все,tous tant que nous sommes, [все, сколько нас ни на
есть (франц.)] обязаны любить данное нам от бога начальство? Прошу тебя, выслушай меня.
— Такова
была и моя первоначальная мысль, — сказал он, — Но что прикажете
делать! Эти старые рутинеры… они никогда не видят дальше своего носа!
Вы знаете мои правила! Вам известно, что я не могу
быть предан не всецело! Ежели я кому-нибудь предаюсь, то
делаю это безгранично… беззаветно! Я весь тут. Я люблю, чтоб начальник ласкал меня, и ежели он ласкает, то отдаюсь ему совсем! Если сегодня я отдаюсь душой судебному генералу, то его одного и люблю, и всех его соперников ненавижу! Но ежели завтра меня полюбит контрольный генерал, то я и его
буду любить одного, и всех его соперников
буду ненавидеть!
Теперь он взирает на нас с высот небесных, а может
быть, и доднесь душа его между нами витает и видит как горесть нашу, так и приготовления, которые мы к погребению его
делаем.
Ты все
сделал, что доброму и усердному подчиненному
сделать надлежало, — стало
быть, совесть твоя чиста.
В-пятых, прежде правосудие предоставлялось уездным судам, и я как сейчас вижу толпу голодных подьячих, которые за рубль серебра готовы
были вам всякое удовлетворение
сделать. Теперь настоящего суда нет, а судит и рядит какой-то совершенно безрассудный отставной поручик из местных помещиков, который, не ожидая даже рубля серебром, в силу одного лишь собственного легкомыслия, готов во всякую минуту вконец обездолить вас.
— Какое же дело! Вино вам предоставлено
было одним курить — кажется, на что статья подходящая! — а много ли барыша нажили! Побились, побились, да к тому же Дерунову на поклон пришли — выручай! Нечего
делать — выручил! Теперь все заводы в округе у меня в аренде состоят. Плачу аренду исправно, до ответственности не допущаю — загребай помещик денежки да живи на теплых водах!
— И кончать тоже с умом надо. Сами в глаза своего дела не видели, а кругом пальца обернуть его хотите. Ни с мужиками разговору не имели, ни какова такова земля у вас
есть — не знаете. Сколько лет терпели, а теперь в две минуты конец хотите
сделать!
Лукьяныч не только не хотел понимать, но даже просто-напросто не понимал, чтоб можно
было какое-нибудь дело
сделать, не проведя его сквозь все мытарства запрашиваний, оговорок, обмолвок и всей бесконечной свиты мелких подвохов, которыми сопровождается всякая так называемая полюбовная сделка, совершаемая в мире столпов и основ.
— Это так точно-с! Однако, вот хоть бы ваша милость! говорите вы теперича мне: покажи, мол, Федор, Филипцево! Смею ли я, примерно, не показать? Так точно и другой покупщик: покажи, скажет, Федор, Филипцево, — должен ли я, значит, ему удовольствие
сделать? Стало
быть, я и показываю. А можно, пожалуй, и по-другому показать… но, но! пошевеливай! — крикнул он на коня, замедлившего ход на дороге, усеянной целым переплетом древесных корней.
— Нет, как хочешь, а нанять тройку и без всякой причины убить ямщика — тут
есть своего рода дикая поэзия! я за себя не ручаюсь… может
быть, и я
сделал бы то же самое!
— Да что говорить, ваше превосходительство, — подзадоривал Осип Иваныч, — я сам тамошний житель и верно это знаю.
Сделай теперича генерал направление влево, к тому, значит, месту, где и без того готовый мост через Вьюлку выстроен, первое дело — не нужно бы совсем переправы
делать, второе дело — кровопролития не
было бы, а третье дело — артиллерия осталась бы цела!
Перед домом, где надлежало
сделать нивелировку кручи, существовали следы некоторых попыток в этом смысле, в виде канав и дыр; сзади дома
были прорезаны дорожки, по бокам которых посажены кленки, ясенки и липки, из которых принялась одна десятая часть, а все остальное посохло и, в виде голых прутьев, стояло на местах посадки, раздражая генеральское сердце.
— Это насчет того, чтобы перенять, что ли-с? Ваше сиятельство! помилуйте! да покажите хоть мне! Скажите:"
Сделай, Антон Верельянов, вот эту самую машину… ну, то
есть вот как!"с места, значит, не сойду, а уж дойду и представлю!
— Ну-с, а теперь
будем продолжать наше исследование. Так вы говорите, что лен… как же его у вас обработывают? Вот в Бельгии, в Голландии кружева
делают…
Антон
сделал несомненно выгодное дело. Место
было бойкое; к тому же как раз в это время объявили в ближайшем будущем свободную продажу вина.
— Это
делает вам честь, сударыня. Что же! со временем, когда дела Антона Валерьяновича разовьются, может
быть, вам и представится случай удовлетворить вашему похвальному чувству.
— А коли-ежели можно
было десять тысяч выручить, кто же, позвольте вам доложить, им в этом препятствие
делал?
Несмотря на безмолвный протест отца, путешествия Петеньки на «Мысок» продолжались. Он
сделал в этом отношении лишь ту уступку, что производил свои посещения во время послеобеденного сна старика. Вообще в поведении Петеньки и Стрелова
было что-то таинственное, шли между ними какие-то деятельные переговоры, причем Петенька некоторое время не соглашался, а Стрелов настаивал и, наконец, настоял.
Леса здесь
были сплошные, береженые: на лес не
было покупателя, потому что нечего
было с ним
делать.
— Да не поймешь его. Сначала куда как сердит
был и суды-то треклял:"какие, говорит, это праведные суды, это притоны разбойничьи!" — а нынче, слышь, надеяться начал. Все около своих бывших крестьян похаживает, лаской их донять хочет, литки с ними
пьет."Мы, говорит, все нынче на равной линии стоим; я вас не замаю, и вы меня не замайте". Все, значит, насчет потрав просит, чтоб потрав у него не
делали.
— Ну, что ж такое! стало
быть, дело надо
делать — вот и все.
Если довериться ему безусловно со всеми выводами, какие он
делает, то непонятно
было бы, каким образом люди живут.
Под конец адвокат, очевидно, забылся и повторил недавно сказанную им на суде речь. Он
делал так называемые красивые жесты и даже наскакивал на педагога, мня видеть в нем противную сторону. Когда он умолк, в каюте на несколько минут воцарилось всеобщее молчание; даже ликвидаторы как будто усомнились в правильности задуманных ими ликвидации и, с беспокойством взглянув друг на друга, разом, для храбрости,
выпили по большой.
— «Позвольте! если бы ваша клиентка
сделала уступку… если бы, например, половину… ведь задаром и половину получить недурно… не правда ли, недурно!» — "Правда-с; но извините, я не имею права даже останавливаться на подобном предположении; это
была бы правда, если б
было доказано,что деньги, которые вы изволите предлагать на мировую, действительноприобретаются задаром,а для меня это далеко не ясно".
— «Ну, так как же? нельзя, стало
быть… задаром-то?» — «Извольте, я
сделаю, что от меня зависит, я переговорю с моей доверительницей…» И чрез несколько дней, действительно, устроиваю дело к общему удовольствию!..
— Прост-то прост. Представьте себе, украдется как-нибудь тайком в общую залу, да и рассказывает, как его Бобоша обделала! И так его многие за эти рассказы полюбили, что даже потчуют. Кто пива бутылку спросит, кто графинчик, а кто и шампанского. Ну, а ей это на руку: пускай, мол, болтают, лишь бы вина больше
пили! Я даже подозреваю, не с ее ли ведома он и вылазки-то в общую залу
делает.
Быть может, в другом месте мы не
сделали бы этого, но здесь, в виду этого поганого городишки, в среде этих людей, считающих лакомством вяленую воблу, мы, забыв всякий стыд, чувствовали себя далеко не шуточными деятелями русской земли.
Поэтому я принял всю вину на себя, я c
делал вид, что не Тебеньков говорил мне вчера колкости, но я,по своей необдуманности и неопытности,
был виною происшедшего скандала.
Как вспомнит это Марья Петровна да сообразит, что все это она, одна она
сделала и что вся жизнь ее
есть не что иное, как ряд благопотребных подвигов, так у ней все внутри и заколышется, и сделается она тихонькая-претихонькая, Агашку называет Агашенькой, Степашку — Степанидушкой и все о чем-то сокрушается, все-то благодушествует.
Взирая на него, как он хлопочет и надрывается, усматривая на каждом шагу несомненные доказательства его почтительности, начальство говорило:"О! это молодой человек верный! этот не выдаст!"Напротив того, Митенька
был неприступен и непроницаем; он хранил свою пошлость про себя и совершенно искренно верил, что в ней заключаются истинные задатки будущего государственного человека; он не хлопотал, не суетился, но
делал свои маленькие нелепости серьезно и методически и поражал при этом благородством манер.
— Не слыхала еще! сегодня, должно
быть, выдумал! это он «реприманд» дорогим гостям
делает.
Во-первых, его осаждала прискорбная мысль, что все усилия, какие он ни
делал, чтоб заслужить маменькино расположение, остались тщетными; во-вторых, Петенька всю ночь метался на постели и испускал какое-то совсем неслыханное мычание; наконец, кровать его
была до такой степени наполнена блохами, что он чувствовал себя как бы окутанным крапивою и несколько раз не только вскакивал, но даже произносил какие-то непонятные слова, как будто бы приведен
был сильными мерами в восторженное состояние.
Не только братьям рассказала, что Сенечка требует, чтоб ему
было оказываемо почтение, но даже всех соседей просила полюбоваться четырьмя зонтиками, подаренными ей в один день, и всю вину складывала на Сенечку, который, как старший брат, обязан
был уговориться с младшими, какой презент маменьке
сделать.
Ах, какая это жизнь! Вежетировать изо дня в день в деревне, видеть налитую водкой физиономию Butor'a, слышать, как он, запершись с Филаткой в кабинете, выкрикивает кавалерийские сигналы, ежеминутно
быть под страхом, что ему вдруг вздумается
сделать нашествие на мой будуар… Это ужасно, ужасно, ужасно!
У него все лицо распухло от глубоких царапин, которые
сделали мои ногти; il etait ignoble, degoutant, immonde… [он
был мерзок, отвратителен, гнусен (франц.)]
И она очень рада, когда не слышит, как близкий человек утверждает, что Ликург
был главным городом Греции и славился кожевенными и мыловаренными заводами, как это
сделал, лет пять тому назад, на моих глазах, один национальгард (и как он идиотски улыбался при этом, чтобы нельзя
было разобрать, в шутку ли он говорит это или вследствие серьезного невежества!).
— Но за что же? — спросил я, — что я
сделал такого, что не
было бы согласно с принятыми в офицерском звании обычаями?
— Голубчик! — говорила она мне. — Я знаю, ты
будешь смеяться надо мной, но что же мне
делать: мысль о вечности пугает меня!