Неточные совпадения
Дорога от М. до Р. идет семьдесят верст проселком. Дорога тряска и мучительна; лошади сморены, еле живы; тарантас сколочен
на живую нитку;
на половине дороги надо
часа три кормить. Но
на этот раз дорога была для меня поучительна. Сколько раз проезжал я по ней, и никогда ничто не поражало меня: дорога как дорога, и лесом идет, и перелесками, и полями, и болотами. Но вот лет десять, как я не был
на родине, не был с тех пор, как помещики взяли в руки гитары и запели...
Когда я приехал в Р., было около девяти
часов вечера, но городская жизнь уже затихала. Всенощные кончались; последние трезвоны замирали
на колокольнях церквей; через четверть
часа улицы оживились богомольцами, возвращающимися домой; еще четверть
часа — и город словно застыл.
Я скорее побежал в гостиницу и, благо
часы показывали одиннадцать, поехал
на станцию железной дороги.
Бьет
час; слышится сигнальный свист; поезд близко. Станция приходит в движение: поднимается шум, беготня, суета. В моих ушах, словно перекрестный огонь, раздаются всевозможные приветствия и поощрения. Дурак! разиня! простофиля! фалалей! Наконец, я добираюсь до вагона 2-го класса и бросаюсь
на первую порожнюю скамью, в надежде уснуть.
Получив твое письмо, так была им поражена, что даже о братце Григории Николаиче забыла, который, за несколько
часов перед тем, тихо,
на руках у сестрицы Анюты, скончался.
Когда мы вошли (было около двух
часов утра), то глазам нашим представилась следующая картина: Марья Потапьевна, в прелестнейшем дезабилье из какой-то неслыханно дорогой материи, лежала с ножками
на кушетке и играла кистями своего пеньюара; кругом
на стульях сидело четверо военных и один штатский.
Все мелкие виды грабежа, производимые над живым материалом и потому сопровождаемые протестом в форме оханья и криков, он предоставляет сыну Николашеньке и приказчикам, сам же
на будущее время исключительно займется грабежом «отвлеченным», не сопряженным с оханьями и криками, но дающим в несколько
часов рубль
на рубль."И голова у тебя слободка, и совесть чиста — потому"разговоров нет!" — так, я уверен, рассуждает он в настоящее время.
— У нас ведь до четырех
часов материя-то эта длится… Н-да-с, так вы, значит, удивлены? А уже мне-то какой сюрприз был, так и вообразить трудно! Для вас-то, бывало, он все-таки принарядится, хоть сюртучишко наденет, а ведь при мне… Верите ли, — шепнул он мне
на ухо, — даже при семейных моих, при жене-с…
И в тот же таинственный
час, крадучись, выходит из новенького дома Антошка, садится
на берег и тоже не может свести лисьих глаз с барской усадьбы.
Проворочавшись целый
час с боку
на бок, он встал с тяжелою головой и прежде всего спросил...
Не тебя жалеет он, а твою кубышку, держа которую ты так сладко похрапываешь
на собственной печи, в свободные от копления
часы!"
Часов этак в одиннадцать ушли молодые переодеться
на дорогу, и Петр Петрович за ними следом.
Сенечка, напротив того, и спал как-то не по-человечески: во-первых,
на ночь умащал свое лицо притираньями; во-вторых, проснувшись, целый
час рассматривал, не вскочило ли где прыщика, потом целый
час чистил ногти, потом целый
час изучал перед зеркалом различного рода улыбки, причем даже рот как-то
на сторону выворачивал, словно выкидывал губами артикул.
Часу в первом усмотрено было по дороге первое облако пыли, предвещавшее экипаж. Девки засовались, дом наполнился криками:"Едут! едут!"Петенька,
на палочке верхом, выехал
на крыльцо и во все горло драл какую-то вновь сочиненную им галиматью:"Пати-маля, маля-тата-бум-бум!"
Погода
на дворе стояла отвратительная, совсем осенняя, и хотя был всего шестой
час, в комнатах уже царствовал полусвет.
Я вел себя глупо; кажется даже, я мальтретировал ее. Но эта женщина — змея в полном смысле этого слова! Она скользит, вьется… Через четверть
часа я сидел в своей дурацкой квартире, кусал ногти и рвал
на себе волосы…
P. S. Лиходеева опять залучила Федьку, дала ему полтинник и сказала, что
на днях исправник уезжает в уезд"выбивать недоимки". Кроме того, спросила: есть ли у меня шуба?.. уж не хочет ли она подарить мне шубу своего покойного мужа… cette naivete! [что за простодушие! (франц.)] Каждый день она проводит
час или полтора
на балконе, и я без церемоний осматриваю ее в бинокль. Положительно она недурна, а сложена даже великолепно!"
Среди этой поучительной беседы проходит
час. Привезший вас ямщик бегает по дворам и продаетвас. Он порядился с вами, примерно,
на сто верст (до места) со сдачей в двух местах, за пятнадцать рублей, теперь он проехал тридцать верст и норовит сдать вас рублей за шесть, за семь. Покуда он торгуется, вы обязываетесь нюхать трактирные запахи и выслушивать поучения «гостей». Наконец ямщик появляется в трактир самолично и объявляет, что следующую станцию повезет он же,
на тех же лошадях.
Протестовать бесполезно; остается только раз навсегда изъявить согласие
на всякие случайности и замереть. И вот, если вы выехали в восемь
часов утра и рассчитывали попасть в"свое место"
часов в десять вечера, то уже с первого шага начинаете убеждаться, что все ваши расчеты писаны
на воде и что в десять-то
часов вряд вам попасть и
на вторую станцию.
На другой день,
часу во втором, я подъезжал к Березникам.
К сожалению, Горохов состоит
на государственной службе и, в качестве столоначальника департамента препон, очень хорошо помнит мудрое изречение:"Делу — время, потехе —
час".
Но Горохов был столоначальник всем естеством своим, и притом такой столоначальник, который с минуты
на минуту ждал, что его позовут в кабинет директора и скажут:"Не хотите ли место начальника отделения?"Поэтому, даже в такую опасную минуту, когда кофточка
на груди у Наденьки распахнулась, — даже и тогда он не мог выжать из своих мозгов иной мысли, кроме:"Делу — время, потехе —
час".
— А ты как думала, дурочка! Ведь я
на государственной службе состою и, следовательно, несу известные обязанности. Государство, мой друг, не шутит. Оно уволило меня
на двадцать восемь дней, а
на двадцать девятый день требует, чтоб я был
на своем посту. Ступай же, ангел мой, и постарайся заснуть! В десять
часов я тебя разбужу, ты нальешь мне чаю, а в одиннадцать
часов я беру шляпу и спешу в департамент!
По целым
часам заговаривались мы
на эту тему и, не ограничиваясь словами, выражали глубину своего чувства действием. То есть затягивали"Не белы снеги"и оглашали унылым пением стены его квартиры до тех пор, пока не докладывали, что подано ужинать. За ужином мы опять говорили, говорили, говорили без конца…
— Насмотрелся-таки я
на ихнюю свободу, и в ресторанах побывал, и в театрах везде был, даже в палату депутатов однажды пробрался — никакой свободы нет! В ресторан коли ты до пяти
часов пришел, ни за что тебе обедать не подадут! после восьми — тоже! Обедай между пятью и восемью! В театр взял билет — так уж не прогневайся! ни шевельнуться, ни ноги протянуть — сиди, как приговоренный! Во время представления — жара, в антрактах — сквозной ветер. Свобода!