Вообще Москва входила тогда в ту эпоху возбужденности умственных интересов, когда
литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни.
Я воспользовался первой маленькой паузой, чтобы задать тот чисто
литературный вопрос, с каким ехал еще из Москвы. В романе «Страница романа», как читатель припомнит, кроме длиннот и повторений в описаниях Парижа, есть еще одна странная черта для такого даровитого и сильного писателя, как Золя. Это личность доктора Деберля. В начале вы думаете, что автор сделает из него если не тип, то своеобразный характер. Но ожидание не оправдывается. Я и указал на такое противоречие самому Золя.
Задолго до поездки моей на выставку вышел следующий роман Золя «Страница романа». О нем я здесь распространяться не стану, тем более, что читатели «Слова» очень недавно прочли его в русском переводе. Меня опять-таки интересовал в нем один, чисто
литературный вопрос.
Неточные совпадения
Вопросы предлагались письменно; наивность некоторых была поразительна. «Не знаете ли вы о существовании какого-либо тайного общества? Не принадлежите ли вы к какому-нибудь обществу —
литературному или иному? — кто его члены? где они собираются?»
Был август 1883 года, когда я вернулся после пятимесячного отсутствия в Москву и отдался
литературной работе: писал стихи и мелочи в «Будильнике», «Развлечении», «Осколках», статьи по различным
вопросам, давал отчеты о скачках и бегах в московские газеты.
Тем не менее для меня не лишено, важности то обстоятельство, что в течение почти тридцатипятилетней
литературной деятельности я ни разу не сидел в кутузке. Говорят, будто в древности такие случаи бывали, но в позднейшие времена было многое, даже, можно сказать, все было, а кутузки не было. Как хотите, а нельзя не быть за это признательным. Но не придется ли познакомиться с кутузкой теперь, когда литературу ожидает покровительство судов? — вот в чем
вопрос.
То же самое еще чаще может случаться и при обсуждении
литературных произведений: и когда критик-адвокат надлежащим образом поставит
вопрос, сгруппирует факты и бросит на них свет известного убеждения, — общественное мнение, не обращая внимания на кодексы пиитики, будет уже знать, чего ему держаться.
Чтобы не распространяться об этом, заметим одно: требование права, уважение личности, протест против насилия и произвола вы находите во множестве наших
литературных произведений последних лет; но в них большею частию дело не проведено жизненным, практическим образом, почувствована отвлеченная, философская сторона
вопроса и из нее все выведено, указывается право, а оставляется без внимания реальная возможность.