Неточные совпадения
Но,
к сожалению, эта похвальная осмотрительность в значительной степени подрывается
тем обстоятельством, что общее миросозерцание «крепких» столь
же мало отличается цельностью, как и миросозерцание «простецов».
— Отчет? А помнится, у вас
же довелось мне вычитать выражение: «ожидать поступков». Так вот в этом самом выражении резюмируется программа всех моих отчетов, прошедших, настоящих и будущих. Скажу даже больше: отчет свой я мог бы совершенно удобно написать в моей
к — ской резиденции, не ездивши сюда. И ежели вы видите меня здесь,
то единственно только для
того, чтобы констатировать мое присутствие.
— Могу свидетельствовать, и не токмо сам, но и других достоверных свидетелей представить могу. Хоша бы из
тех же совращенных господином Парначевым крестьян. Потому, мужик хотя и охотно склоняет свой слух
к зловредным учениям и превратным толкованиям, однако он и не без раскаяния. Особливо ежели видит, что начальство требует от него чистосердечного сознания.
— Позволю себе спросить вас: ежели бы теперича они не злоумышляли, зачем
же им было бы опасаться, что их подслушают? Теперича,
к примеру, если вы, или я, или господин капитан… сидим мы, значит, разговариваем… И как у нас злых помышлений нет,
то неужели мы станем опасаться, что нас подслушают! Да милости просим! Сердце у нас чистое, помыслов нет — хоть до завтрева слушайте!
— Помилуйте! зачем же-с? И как
же возможно это доказать? Это дело душевное-с! Я, значит, что видел,
то и докладываю! Видел,
к примеру, что тут публика… в умилении-с… а они в фуражке!
Да, это еще вопрос! и даже очень важный вопрос, милая маменька, ибо
та же чувствительность, которая служит источником омерзительнейших преступлений, может подвигать человека и
к деяниям высочайшей благонамеренности и преданности.
Через минуту в комнату вошел средних лет мужчина, точь-в-точь Осип Иваныч, каким я знал его в
ту пору, когда он был еще мелким прасолом.
Те же ласковые голубые глаза,
та же приятнейшая улыбка,
те же вьющиеся каштановые с легкою проседию волоса. Вся разница в
том, что Осип Иваныч ходил в сибирке, а Николай Осипыч носит пиджак. Войдя в комнату, Николай Осипыч помолился и подошел
к отцу,
к руке. Осип Иваныч отрекомендовал нас друг другу.
Имеет ли, например, Осип Иваныч право называться столпом? Или
же, напротив
того, он принадлежит
к числу самых злых и отъявленных отрицателей собственности, семейного союза и других основ? Бьюсь об заклад, что никакой мудрец не даст на эти вопросы сколько-нибудь положительных ответов.
— И какое еще житье-то! Скажем,
к примеру, хоть об
том же Хмелеве — давно ли он серым мужиком состоял! И вдруг ему господь разум развязал! Зачал он и направо загребать, и налево загребать… Страсть! Сядет, это, словно кот в темном углу, выпустит когти и ждет… только глаза мерцают!
— Да все
то же. Вино мы с ним очень достаточно любим. Да не зайдете ли
к нам, сударь: я здесь, в Европейской гостинице, поблизности, живу. Марью Потапьевну увидите; она
же который день ко мне пристает: покажь да покажь ей господина Тургенева. А он, слышь, за границей. Ну, да ведь и вы писатель — все одно, значит. Э-эх! загоняла меня совсем молодая сношенька! Вот
к французу послала, прическу новомодную сделать велела, а сама с «калегвардами» разговаривать осталась.
— Да, сударь, всякому люду
к нам теперь ходит множество. Ко мне — отцы, народ деловой, а
к Марье Потапьевне — сынки наведываются. Да ведь и
то сказать: с молодыми-то молодой поваднее, нечем со стариками. Смеху у них там… ну, а иной и глаза таращит — бабенке-то и лестно, будто как по ней калегвардское сердце сохнет! Народ военный, свежий, саблями побрякивает — а время-то, между
тем, идет да идет. Бывают и штатские, да всё такие
же румяные да пшеничные — заодно я их всех «калегвардами» прозвал.
Каждое утро он начинал изнурительную работу сколачивания грошей, бегал, высуня язык, от базарной площади
к заставе и обратно, махал руками, торопился, проталкивался вперед, божился, даже терпел побои — и каждый вечер ложился спать все с
тем же грузом, с каким встал утром.
Главный
же результат сказался в
том, что цена на Антошкину услугу внезапно повысилась и отношения
к нему местных обывателей в значительной степени изменились.
Подобно большинству энтузиастов
того времени, он с жаром обратился
к вольнонаемному труду и, подобно всем, повел это дело без расчета и с первого
же раза осекся.
Внешним поводом для этой сенсации послужило
то, что дворянин"занимается несвойственными дворянскому званию поступками"; действительною
же, внутреннею причиной служило просто желание
к чему-нибудь придраться, на ком-нибудь сорвать накипевшее зло. Вся окрестность загудела; дворяне негодовали, мужики-торгаши посмеивались, даже крестьянская масса — и
та с каким-то пренебрежительным любопытством присматривалась.
Одним словом, кончилось ничем, и батюшка, придя в
тот же вечер
к генералу, заявил, что Анпетов, даже по многому увещанию, остался непреклонен.
— Ну, так и есть,
к Гололобову едет. То-то Григорий Александрыч высматривал. Это он его поджидал. Ну, и окрутит
же его Хрисашка!
И я мог недоумевать!"), или, что одно и
то же, как только приступлю
к написанию передовой статьи для"Старейшей Российской Пенкоснимательницы"(статья эта начинается так:"Есть люди, которые не прочь усумниться даже перед такими бесспорными фактами, как, например, судебная реформа и наши всё еще молодые, всё еще неокрепшие, но
тем не менее чреватые благими начинаниями земские учреждения"и т. д.), так сейчас, словно буря, в мою голову вторгаются совсем неподходящие стихи...
Как ни повертывайте эти вопросы, с какими иезуитскими приемами ни подходите
к ним, а ответ все-таки будет один: нет, ни вреда, ни опасности не предвидится никаких… За что
же это жестокое осуждение на бессрочное блуждание в коридоре, которое, представляя собою факт беспричинной нетерпимости, служит, кроме
того, источником «шума» и"резкостей"?
Поэтому, когда им случалось вдвоем обедать,
то у Марьи Петровны всегда до
того раскипалось сердце, что она, как ужаленная, выскакивала из-за стола и, не говоря ни слова, выбегала из комнаты, а Сенечка следом за ней приставал:"Кажется, я, добрый друг маменька, ничем вас не огорчил?"Наконец, когда Марья Петровна утром просыпалась,
то, сплеснув себе наскоро лицо и руки холодною водой и накинув старенькую ситцевую блузу, тотчас
же отправлялась по хозяйству и уж затем целое утро переходила от погреба
к конюшне, от конюшни в контору, а там в оранжерею, а там на скотный двор.
Вообще, хоть я не горжусь своими знаниями, но нахожу, что
тех, какими я обладаю, совершенно достаточно, чтобы не ударить лицом в грязь. Что
же касается до
того, что ты называешь les choses de l'actualite, [злобой дня (франц.)]
то, для ознакомления с ними, я, немедленно по прибытии
к полку, выписал себе «Сын отечества» за весь прошлый год. Все
же это получше «Городских и иногородных афиш», которыми пробавляетесь ты и Butor в тиши уединения.
Итак, вот Цыбуля. Что касается до господина Травникова,
то мне кажется, что ты ошибаешься, подозревая его в интимных отношениях
к баронессе. Я, напротив, уверена, что он a peu pres находится в
том же положении, как и ты. И est tout simplement un agreable blagueur, un chevalier servant, [Просто он приятный балагур, услужливый кавалер (франц.)] невинный поставщик конфект и букетов, за которые, однако
же, баронессе очень сильно достается от ревнивого Цыбули.
— А хоть бы
к тому, что все эти поцелуи, эти записочки, передаваемые украдкой, — все это должно
же, наконец, чем-нибудь кончиться…
к чему-нибудь привести?
В
тот же день, как я отправил тебе последнее письмо, я, по обыкновению, пошел обедать
к полковнику… Ах, maman! Вероятно, я тогдасделал что-нибудь такое, в чем и сам не отдавал себе отчета!..
А посему вот от меня тебе приказ: немедленно с посланным приезжай в деревню и паси свиней, доколе не исправишься. Буде
же сего не исполнишь,
то поезжай
к Базену и от него жди милости, а меня не раздражай.
— Ах, что ты! чем
же ты мне мешать можешь! Если б и были у меня занятия,
то я для родного должна их оставить. Я родных почитаю, мой друг, потому что ежели мы родных почитать не станем,
то что
же такое будет! И Савва Силыч всегда мне внушал, что почтение
к родным есть первый наш долг. Он и об тебе вспоминал и всегда с почтением!
Что
же касается до Смарагдушки,
то пускай он, по молодости лет, еще дома понежится, а впоследствии, ежели богу будет угодно, думаю пустить его по морской части, ибо он и теперь мастерски плавает и, сверх
того, имеет большую наклонность
к открытиям: на днях в таком месте белый гриб нашел, в каком никто ничего путного не находил» и т. п.
Женщина с ребяческими мыслями в голове и с пошло-старческими словами на языке; женщина, пораженная недугом институтской мечтательности и вместе с
тем по уши потонувшая в мелочах самой скаредной обыденной жизни; женщина, снедаемая неутолимою жаждой приобретения и, в
то же время, считающая не иначе, как по пальцам; женщина, у которой с первым ударом колокола
к «достойной» выступают на глазах слезки и кончик носа неизменно краснеет и которая, во время проскомидии, считает вполне дозволенным думать:"А что, кабы у крестьян пустошь Клинцы перебить, да потом им
же перепродать?.
— Но ведь ты тратишься
же на него теперь? ты даешь ему денег на лакомство, ты платишь за него
тому господину, который берет его
к себе по праздникам?
Все трое мы воспитывались в одном и
том же «заведении», и все трое, еще на школьной скамье, обнаружили некоторый вкус
к мышлению. Это был первый общий признак, который положил начало нашему сближению, — признак настолько веский, что даже позднейшие разномыслия не имели достаточно силы, чтоб поколебать образовавшуюся между нами дружескую связь.
Так что, например, если б Тейтч в стенах Берлинского университета защищал диссертацию на
тему о любви
к отечеству,
то Форкенбек (президент рейхстага) не только не оборвал бы его и не пригрозил бы ему призывом
к порядку, но первый
же с восторгом объявил бы его доктором отечестволюбия.
Как они смеялись над ним! Как весело провели они эти полчаса, в продолжение которых Тейтч, на ломаном немецком языке, объяснял, как сладко любить отечество и как сильна может быть эта любовь! И что всего замечательнее: они смеялись во имя
той же самой"любви
к отечеству", именем которой и Тейтч посылал им в лицо свои укоры!
То же должно сказать и о бедствиях, которые, в форме повальных болезней, неурожаев и проч., постигают человеческий род и которые поистине были бы непереносны, если б бедствующему человеку не являлась на помощь любовь
к отечеству, споспешествуемая благотворным сознанием, что закон неукоснительно преследует людей, не умеющих быть твердыми в бедствиях".
К числу таких однородных выражений принадлежали «отечество» и «государство», которые в департаменте употреблялись не только безразлично, но даже чередовались друг с другом, в видах избежания частых повторений одного и
того же слова.
Будучи эксплуатируемо с осторожностью, но неукоснительно, оно незаметно развивается в чувство государственности, сие
же последнее, соделывая управляемых способными
к быстрому постижению административных мероприятий, в значительной степени упрощает механизм оных и чрез
то, в ближайшем будущем, обещает существенные сокращения штатов, причем, однако ж, чиновники усердные и вполне благонадежные не токмо ничего не потеряют, но даже приобретут…
Это было ясно. В сущности, откуда бы ни отправлялись мои друзья, но они, незаметно для самих себя, фаталистически всегда приезжали
к одному и
тому же выходу,
к одному и
тому же практическому результату. Но это была именно
та «поганая» ясность, которая всегда так глубоко возмущала Плешивцева. Признаюсь, на этот раз она и мне показалась не совсем уместною.
— Но как
же все это согласить с
тем… ну, с
тем циркуляром… в котором любовь
к отечеству…
То же самое замечание, и даже с большим основанием, может быть применено и
к той категории преступных действий, которая известна под названием казнокрадства.
Что
же касается до масс,
то они коснеют в полном неведении чувства государственности и в совершенном равнодушии
к тем политическим пререканиям, которые волнуют буржуазию.
В
тот же вечер он призвал
к себе откупщика и огорошил его вопросом...
На приветствие его отвечали машинально; ежели
же он проявлял желание присоединиться
к общему разговору,
то переменяли разговор и начинали говорить вздор.
Что
же касается до Сергея Федорыча,
то это был малый низенький, вертлявый и поджарый, что прямо обнаруживало, что прикосновенность его
к культурности очень недавняя и притом сомнительная.