Неточные совпадения
Следствием этого было
то, что губернатор сделал ему приглашение пожаловать
к нему
того же дня на домашнюю вечеринку, прочие чиновники тоже, с своей стороны, кто на обед, кто на бостончик, кто на чашку чаю.
Кроме страсти
к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в
том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди.
Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все обратились
к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз,
ту же, которая имела неосторожность подсесть близко
к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, — обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения.
Тот же самый орел, как только вышел из комнаты и приближается
к кабинету своего начальника, куропаткой такой спешит с бумагами под мышкой, что мочи нет.
Гости воротились
тою же гадкою дорогою
к дому.
Тут
же заставил он Плюшкина написать расписку и выдал ему деньги, которые
тот принял в обе руки и понес их
к бюро с такою
же осторожностью, как будто бы нес какую-нибудь жидкость, ежеминутно боясь расхлестать ее.
Потом в
ту же минуту приступил
к делу: перед шкатулкой потер руки с таким
же удовольствием, как потирает их выехавший на следствие неподкупный земский суд, подходящий
к закуске, и
тот же час вынул из нее бумаги.
Старик тыкнул пальцем в другой угол комнаты. Чичиков и Манилов отправились
к Ивану Антоновичу. Иван Антонович уже запустил один глаз назад и оглянул их искоса, но в
ту же минуту погрузился еще внимательнее в писание.
Во время обедни у одной из дам заметили внизу платья такое руло, [Рулó — обруч из китового уса, вшитый в юбку.] которое растопырило его на полцеркви, так что частный пристав, находившийся тут
же, дал приказание подвинуться народу подалее,
то есть поближе
к паперти, чтоб как-нибудь не измялся туалет ее высокоблагородия.
Все постороннее было в
ту же минуту оставлено и отстранено прочь, и все было устремлено на приготовление
к балу; ибо, точно, было много побудительных и задирающих причин.
Даже из-за него уже начинали несколько ссориться: заметивши, что он становился обыкновенно около дверей, некоторые наперерыв спешили занять стул поближе
к дверям, и когда одной посчастливилось сделать это прежде,
то едва не произошла пренеприятная история, и многим, желавшим себе сделать
то же, показалась уже чересчур отвратительною подобная наглость.
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы
к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном и
том же месте, как человек, который весело вышел на улицу, с
тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между
тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
— Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего; слушайте только, что рассказала протопопша: приехала, говорит,
к ней помещица Коробочка, перепуганная и бледная как смерть, и рассказывает, и как рассказывает, послушайте только, совершенный роман; вдруг в глухую полночь, когда все уже спало в доме, раздается в ворота стук, ужаснейший, какой только можно себе представить; кричат: «Отворите, отворите, не
то будут выломаны ворота!» Каково вам это покажется? Каков
же после этого прелестник?
Сделавши свое дело относительно губернаторши, дамы насели было на мужскую партию, пытаясь склонить их на свою сторону и утверждая, что мертвые души выдумка и употреблена только для
того, чтобы отвлечь всякое подозрение и успешнее произвесть похищение. Многие даже из мужчин были совращены и пристали
к их партии, несмотря на
то что подвергнулись сильным нареканиям от своих
же товарищей, обругавших их бабами и юбками — именами, как известно, очень обидными для мужеского пола.
Случись
же так, что, как нарочно, в
то время, когда господа чиновники и без
того находились в затруднительном положении, пришли
к губернатору разом две бумаги.
Конечно, никак нельзя было предполагать, чтобы тут относилось что-нибудь
к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый с своей стороны, как припомнили, что они еще не знают, кто таков на самом деле есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного лица, говорил, правда, что потерпел по службе за правду, да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на жизнь его,
то задумались еще более: стало быть, жизнь его была в опасности, стало быть, его преследовали, стало быть, он ведь сделал
же что-нибудь такое… да кто
же он в самом деле такой?
Господа чиновники прибегнули еще
к одному средству, не весьма благородному, но которое, однако
же, иногда употребляется,
то есть стороною, посредством разных лакейских знакомств, расспросить людей Чичикова, не знают ли они каких подробностей насчет прежней жизни и обстоятельств барина, но услышали тоже не много.
Полицеймейстер в
ту же минуту написал
к нему записочку пожаловать на вечер, и квартальный, в ботфортах, с привлекательным румянцем на щеках, побежал в
ту же минуту, придерживая шпагу, вприскочку на квартиру Ноздрева.
Ноздрев был очень рассержен за
то, что потревожили его уединение; прежде всего он отправил квартального
к черту, но, когда прочитал в записке городничего, что может случиться пожива, потому что на вечер ожидают какого-то новичка, смягчился в
ту же минуту, запер комнату наскоро ключом, оделся как попало и отправился
к ним.
Он постарался сбыть поскорее Ноздрева, призвал
к себе
тот же час Селифана и велел ему быть готовым на заре, с
тем чтобы завтра
же в шесть часов утра выехать из города непременно, чтобы все было пересмотрено, бричка подмазана и прочее, и прочее.
Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив — в
тот же год уже сделал
к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно.
Но так как все
же он был человек военный, стало быть, не знал всех тонкостей гражданских проделок,
то чрез несколько времени, посредством правдивой наружности и уменья подделаться ко всему, втерлись
к нему в милость другие чиновники, и генерал скоро очутился в руках еще больших мошенников, которых он вовсе не почитал такими; даже был доволен, что выбрал наконец людей как следует, и хвастался не в шутку тонким уменьем различать способности.
Капитан-исправник замечал: «Да ведь чинишка на нем — дрянь; а вот я завтра
же к нему за недоимкой!» Мужик его деревни на вопрос о
том, какой у них барин, ничего не отвечал.
Он стал отыскивать в нем бездну недостатков и возненавидел его за
то, будто бы он выражал в лице своем чересчур много сахару, когда говорил с высшими, и тут
же, оборотившись
к низшему, становился весь уксус.
Сам
же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме
той, которая вела
к месту его службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не был в театре.
Именно, когда представитель всех полковников-брандеров, наиприятнейший во всех поверхностных разговорах обо всем, Варвар Николаич Вишнепокромов приехал
к нему затем именно, чтобы наговориться вдоволь, коснувшись и политики, и философии, и литературы, и морали, и даже состоянья финансов в Англии, он выслал сказать, что его нет дома, и в
то же время имел неосторожность показаться перед окошком.
Впрочем, ради дочери прощалось многое отцу, и мир у них держался до
тех пор, покуда не приехали гостить
к генералу родственницы, графиня Болдырева и княжна Юзякина: одна — вдова, другая — старая девка, обе фрейлины прежних времен, обе болтуньи, обе сплетницы, не весьма обворожительные любезностью своей, но, однако
же, имевшие значительные связи в Петербурге, и перед которыми генерал немножко даже подличал.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или
же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или
же спускался вниз
к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или
же пробирался дале
к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или
же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на
ту или другую сторону.
— Так как моя бричка, — сказал Чичиков, — не пришла еще в надлежащее состояние,
то позвольте мне взять у вас коляску. Я бы завтра
же, эдак около десяти часов,
к нему съездил.
— Он
к тому не допустит, он сам приедет, — сказал Чичиков, и в
то же время подумал в себе: «Генералы пришлись, однако
же, кстати; между
тем ведь язык совершенно взболтнул сдуру».
— Превосходно изволили заметить, — отнесся Чичиков, — точно, не мешает. Видишь вещи, которых бы не видел; встречаешь людей, которых бы не встретил. Разговор с иным
тот же червонец. Научите, почтеннейший Константин Федорович, научите,
к вам прибегаю. Жду, как манны, сладких слов ваших.
Пролетки были поданы, и он поехал
тот же час
к полковнику, который изумил его так, как еще никогда ему не случалось изумляться.
— Иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги на постоянство. Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь — с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни примешься за все как следует, с завтрашнего дни сядешь на диету, — ничуть не бывало:
к вечеру
того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается, как сова, сидишь, глядя на всех, — право и эдак все.
Чичиков, разумеется, подошел
тот же час
к даме и, не говоря уже о приличном приветствии, одним приятным наклоненьем головы набок много расположил ее в свою пользу.
Тот было разревелся; но, однако
же, Чичикову удалось словами: «Агу, агу, душенька!» — пощелкиваньем пальцев и сердоликовой печаткой от часов переманить его на руки
к себе.
Чичиков
тот же час приказал подать экипаж и отправился
к юрисконсульту.
— А зачем
же так вы не рассуждаете и в делах света? Ведь и в свете мы должны служить Богу, а не кому иному. Если и другому кому служим, мы потому только служим, будучи уверены, что так Бог велит, а без
того мы бы и не служили. Что ж другое все способности и дары, которые розные у всякого? Ведь это орудия моленья нашего:
то — словами, а это делом. Ведь вам
же в монастырь нельзя идти: вы прикреплены
к миру, у вас семейство.
Как русский, как связанный с вами единокровным родством, одной и
тою же кровью, я теперь обращаюсь <
к> вам.