Неточные совпадения
Выслушаю одного — кажется, что
у него
есть кусочек «благих начинаний», выслушаю
другого — кажется, и
у него
есть кусочек «благих начинаний».
— Ну вот, его самого. Теперь он
у Адама Абрамыча первый человек состоит. И
у него своя фабричка
была подле Адам Абрамычевой; и тоже пофордыбачил он поначалу, как Адам-то Абрамыч здесь поселился. Я-ста да мы-ста, да куда-ста кургузому против нас устоять! Ан через год вылетел. Однако Адам Абрамыч простил. Нынче Прохор-то Петров
у него всем делом заправляет — оба
друг дружкой не нахвалятся.
И не одно это припомнил, но и то, как я краснел, выслушивая эти восклицания. Не потому краснел, чтоб я сознавал себя дураком, или чтоб считал себя вправе поступать иначе, нежели поступал, а потому, что эти восклицания напоминали мне, что я мог поступать иначе,то
есть с выгодою для себя и в ущерб
другим, и что самый факт непользования этою возможностью
у нас считается уже глупостью.
А
у соседнего домика смех и визг. На самой улице девочки играют в горелки, несутся взапуски, ловят
друг друга. На крыльце сидят мужчина и женщина, должно
быть, отец и мать семейства.
— И как же он его нагрел! — восклицает некто в одной группе, — да это еще что — нагрел! Греет, братец ты мой, да приговаривает: помни, говорит! в
другой раз умнее
будешь! Сколько
у нас смеху тут
было!
— Или, говоря
другими словами, вы находите меня, для первой и случайной встречи, слишком нескромным… Умолкаю-с. Но так как, во всяком случае, для вас должно
быть совершенно индифферентно, одному ли коротать время в трактирном заведении, в ожидании лошадей, или в компании, то надеюсь, что вы не откажетесь напиться со мною чаю.
У меня
есть здесь дельце одно, и ручаюсь, что вы проведете время не без пользы.
Через полчаса его уже нет; он все
выпил и съел, что видел его глаз, и ушел за
другим двугривенным, который уже давно заприметил в кармане
у вашего соседа.
Другой голос отвечает: «Хорошо бы это, только как же тут
быть! теперича
у нас молоко-то робята хлебают, а тогда оно, значит, на недоимки пойдет?..»
— Эпизодов, ваше высокоблагородие, в жизни каждого человека довольно бывает-с! а
у другого, может
быть, и больше их… Говорить только не хочется, а ежели бы, значит, биографию каждого из здешних помещиков начертать — не многим бы по вкусу пришлось!
Я никогда не
была озабочена насчет твоего будущего: я знаю, что ты
у меня умница. Поэтому меня не только не удивило, но даже обрадовало, что ты такою твердою и верною рукой сумел начертить себе цель для предстоящих стремлений. Сохрани эту твердость, мой
друг! сохрани ее навсегда! Ибо жизнь без сего светоча — все равно что утлая ладья без кормила и весла, несомая в бурную ночь по волнам океана au gre des vents. [по воле ветров (франц.)]
Мы должны любить его, во-первых, потому, что начальство
есть, прежде всего,
друг человечества, или, как
у нас в институте, в одном водевиле,
пели...
Вы понимаете, однако, что это только казовая, так сказать, официальная цель общества, и несомненно, что
у него должны
быть другие, более опасные цели, которые оно, разумеется, сочло нужным скрыть.
Пишешь ты также, что в деле твоем много высокопоставленных лиц замешано, то признаюсь, известие это до крайности меня встревожило. Знаю, что ты
у меня умница и пустого дела не затеешь, однако не могу воздержаться, чтобы не сказать: побереги себя,
друг мой! не поставляй сим лицам в тяжкую вину того, что,
быть может, они лишь по легкомыслию своему допустили! Ограничь свои действия Филаретовым и ему подобными!
Поэтому,
друг мой, ежели ты и видишь, что высший человек проштрафился, то имей в виду, что
у него всегда
есть ответ: я, по должности своей, опыты производил! И все ему простится, потому что он и сам себя давно во всем простил. Но тебе он никогда того не простит, что ты его перед начальством в сомнение или в погрешность ввел.
В прежние времена, когда еще «свои мужички»
были, родовое наше имение, Чемезово, недаром слыло золотым дном. Всего
было у нас довольно: от хлеба ломились сусеки; тальками, полотнами, бараньими шкурами, сушеными грибами и
другим деревенским продуктом полны
были кладовые. Все это скупалось местными т — скими прасолами, которые зимою и глухою осенью усердно разъезжали по барским усадьбам.
— Что жалеть-то! Вони да грязи мало, что ли,
было? После постоялого-то
у меня тут
другой домок, чистый,
был, да и в том тесно стало. Скоро пять лет
будет, как вот эти палаты выстроил. Жить надо так, чтобы и светло, и тепло, и во всем чтоб приволье
было. При деньгах да не пожить? за это и люди осудят! Ну, а теперь побеседуемте, сударь, закусимте; я уж вас от себя не пущу! Сказывай, сударь, зачем приехал? нужды нет ли какой?
— Так, балую.
У меня теперь почесть четверть уезда земли-то в руках. Скупаю по малости, ежели кто от нужды продает. Да и услужить хочется — как хорошему человеку не услужить! Все мы боговы слуги, все
друг дружке тяготы нести должны. И с твоей землей
у меня купленная земля по смежности
есть. Твои-то клочки к прочим ежели присовокупить — ан дача выйдет. А
у тебя разве дача?
— Вот это самое и он толковал, да вычурно что-то. Много, ах, много нынче безместных-то шляется! То с тем, то с
другим. Намеднись тоже Прокофий Иваныч — помещик здешний, Томилиным прозывается — с каменным углем напрашивался: будто бы
у него в имении не
есть этому углю конца. Счастливчики вы, господа дворяне! Нет-нет да что-нибудь
у вас и окажется! Совсем
было капут вам — ан вдруг на лес потребитель явился. Леса извели — уголь явился. Того гляди, золото окажется — ей-богу, так!
— Кто об твоих правах говорит! Любуйся! смотри! А главная причина: никому твоя земля не нужна, следственно, смотри на нее или не смотри — краше она от того не
будет. А
другая причина: деньги
у меня в столе лежат, готовы. И в Чемезово ехать не нужно. Взял, получил — и кати без хлопот обратно в Питер!
Помню весь этот кагал,
у которого, начиная со сторожа, никаких
других слов на языке не
было, кроме: урвать, облапошить, объегорить, пустить по миру…
— Потому что
у нас всё на чести! — ораторствовал Заяц. —
Будем так говорить: барин лес продает, а Тихон Иванов его осматривает. В одном месте посмотрит — ах, хорош лесок! в
другом поглядит — вот так, брат, лесок! Правильно ли я говорю?
—
У этого опять
другой фортель: пуншт любит. Как приехал — так чтобы сейчас ему пуншт готов
был! И
пьет он этот пуншт, докуда глаза
у него круглые не сделаются! А в ту пору что хошь, то
у него и бери!
И действительно, через несколько секунд с нашим тарантасом поравнялся рослый мужик, имевший крайне озабоченный вид. Лицо
у него
было бледное, глаза мутные, волоса взъерошенные, губы сочились и что-то без умолку лепетали. В каждой руке
у него
было по подкове, которыми он звякал одна об
другую.
— И прочиим всем трудиться назначено, — поправляет
другой обозчик, — да
у иного достатки
есть, так он удовольствие доставить себе может, а
у них достатков нет! Поэтому они преимущественно…
— Здешний житель — как не знать! Да не слишком ли шибко завертелось оно
у вас, колесо-то это? Вам только бы сбыть товар, а про то, что
другому, за свои деньги, тоже в сапогах ходить хочется, вы и забыли совсем! Сказал бы я тебе одно слово, да боюсь, не обидно ли оно для тебя
будет!
Он скажет:"Mon cher! я сам
был против этого, но — que veux-tu! [что поделаешь! (франц.)] —
у нас так мало средств, что это все-таки одно из самых подходящих!"И напрасно
будут молить его «невинные», напрасно
будут они сплетничать на
других солибералов, напрасно станут клясться и доказывать свою невинность!
Мой
друг дрогнул. Я очень ясно прочитал на его лице, что
у него уж готов
был вицмундир, чтоб ехать к князю Ивану Семенычу, что опоздай я еще минуту — и кто бы поручился за то, что могло бы произойти! Однако замешательство его
было моментальное. Раскаяние мое видимо тронуло его. Он протянул мне обе руки, и мы долгое время стояли рука в руку, чувствуя по взаимным трепетным пожиманиям, как сильно взволнованы
были наши чувства.
Но я сказал прямо: «Если бы к этому прибавили три тысячи аренды, то и тогда я еще подумаю!» Почему я так смело ответил? а потому, мой
друг, что, во-первых,
у меня
есть своя административная система, которая несомненно когда-нибудь понадобится, а во-вторых, и потому, что я знаю наверное, что от меня мое не уйдет.
Другой пример: кто не знает, что похищение чужой собственности
есть прямое нарушение гражданских законов, но ежели бы X., благодаря каким-нибудь формальным упущениям со стороны Z., оттягал
у последнего с плеч рубашку, разве кто-нибудь скажет, что такой исход процесса
есть отрицание права собственности!
— Потому что «
друг»
у вас уж
есть? — с горечью произнес я.
— Ах, голубчик, в том-то и дело, что не мог! Ведь он из духовного звания происходил (и никогда он этого не стыдился, мой
друг!), следственно, когда на службу поступал — разумеется,
у него ничего не
было!
— Нет, мне скучать нельзя:
у меня дети, мой
друг. Да и некогда. Если б занятий не
было, тогда
другое дело… Вот я помню, когда я в девушках
была, то всегда скучала!
— Ах, что ты! чем же ты мне мешать можешь! Если б и
были у меня занятия, то я для родного должна их оставить. Я родных почитаю, мой
друг, потому что ежели мы родных почитать не станем, то что же такое
будет! И Савва Силыч всегда мне внушал, что почтение к родным
есть первый наш долг. Он и об тебе вспоминал и всегда с почтением!
Может
быть, это просто семинарист какой-нибудь — и сам семинарист, и, кроме того, еще
друг покойного семинариста, — который, по старой сквалыжнической привычке, заезжает в Березники, на перепутье из деревни в земскую управу, потому только, что
у Машеньки сладенько
поесть можно!
Резко потому, что обличало во мне человека, с которым «попросту» (мы с ним «по-родственному», а он — и т. д.) объясняться нельзя; мягко потому, что Филофей, конечно, отлично понимает, что на уме-то
у меня совсем
другое слово
было, да только не сказалось оно.
— А потом, вскоре, дочка с судебным следователем сбежала — тоже любимочка
была. И тут дым коромыслом
у них пошел; хотела
было Марья Петровна и к губернатору-то на суд ехать и прошение подавать, да ночью ей, слышь, видение
было: Савва Силыч, сказывают, явился, простить приказал. Ну, простила, теперь
друг к дружке в гости ездят.
—
Будет, мой
друг, к обеду, непременно
будет. И Нонночка с мужем — все вместе приедут. Чай, ты уж слышал: ведь я дочку-то замуж выдала! а какой человек… преотличнейший! В следователях служит
у нас в уезде, на днях целую шайку подмётчиков изловил! Вот радость-то
будет! Ах, ты родной мой, родной!
— Поздно,
друг мой; в Покров мне уж сорок три
будет. Я вот в шесть часов вставать привыкла, а
у вас, в Петербурге, и извозчики раньше девяти не выезжают. Что ж я с своею привычкой-то делать
буду? сидеть да глазами хлопать! Нет уж! надо и здесь кому-нибудь хлопотать: дети ведь
у меня. Ах, детки, детки!
Затем тотчас же обратилась к матери и продолжала: — А мы, маменька, мимо усадьбы Иудушки Головлева проезжали — к нему маленькие Головлята приехали. Один черненький,
другой беленький — преуморительные! Стоят около дороги да посвистывают — скука
у них, должно
быть, адская! Черненький-то уж офицер, а беленький — штафирка отчаянный! Я, маменька, в офицера-то апельсинной коркой бросила!
Прежде, говорят, очень весело в здешней стороне бывало: по три дня помещики
друг у друга гащивали, танцевали, в фанты играли, свои оркестры
у многих
были.
Предки Тебенькова доподлинно играли в истории роль: один
был спальником,
другой чашником,
у третьего
была выщипана по волоску борода.
— Прежде мы солдатчины почти не чувствовали, а теперь даже болезнью от нее не отмолишься.
У меня
был сын; даже доктор ему свидетельство дал, что слаб здоровьем, — не поверили, взяли в полк. И что ж! шесть месяцев его там мучили, увидели, что малый действительно плох, и прислали обратно. А он через месяц умер! — вторит
другой немец.
И все эти прихотливые буржуа видят
друг в
друге смертельных врагов, предаются беспрерывным взаимным пререканиям и в этих чисто внешних эволюциях доходят иногда до такого пафоса, что издали кажется, не забыли ли они, что
у всех
у них одна цель: чтоб государство оставалось неприкосновенным, и чтоб буржуа
был сыт, стоял во главе и благодушествовал.
— В
других землях нет, а
у нас — порядок! Я в полгода всю Европу объехал — нигде задержек не
было; а
у нас — нельзя! Ни въехать, ни выехать
у нас без спросу нельзя, все мы под сумлением состоим: может
быть, злоумышленник!