Неточные совпадения
Он не имеет надежной крепости, из которой мог бы делать набеги на бунтующую плоть; не имеет и укромной лазейки, из которой мог бы послать «бодрому духу» справедливый укор,
что вот как ни дрянна и ни немощна плоть, а все-таки почему-нибудь
да берет же она над
тобою, «бодрым духом», верх.
— А крестьяне покудова проклажались, покудова
что…
Да и засилья настоящего у мужиков нет: всё в рассрочку
да в годы — жди тут! А Крестьян Иваныч — настоящий человек! вероятный! Он
тебе вынул бумажник, отсчитал денежки — поезжай на все четыре стороны! Хошь — в Москве, хошь — в Питере, хошь — на теплых водах живи! Болотце-то вот, которое просто в придачу, задаром пошло, Крестьян Иваныч нынче высушил
да засеял — такая ли трава расчудесная пошла,
что теперича этому болотцу и цены по нашему месту нет!
—
Да ты знаешь ли, дура,
чем Сибирь пахнет! — возражает мужчина.
— И как же он его нагрел! — восклицает некто в одной группе, —
да это еще
что — нагрел! Греет, братец
ты мой,
да приговаривает: помни, говорит! в другой раз умнее будешь! Сколько у нас смеху тут было!
— Сколько смеху у нас тут было — и не приведи господи! Слушай,
что еще дальше будет. Вот только немец сначала будто не понял,
да вдруг как рявкнет: «Вор
ты!» — говорит. А наш ему: «Ладно, говорит;
ты, немец, обезьяну, говорят, выдумал, а я, русский, в одну минуту всю твою выдумку опроверг!»
— «
Что ж, говорит, я с моим удовольствием!» И начали они вдвоем Скачкова усовещивать: «И
что это
ты все шампанское
да шампанское —
ты водку пей!
—
Да, — говорит один из них, — нынче надо держать ухо востро! Нынче чуть
ты отвернулся, ан у
тебя тысяча, а пожалуй, и целый десяток из кармана вылетел. Вы Маркова-то Александра знавали? Вот
что у Бакулина в магазине в приказчиках служил? Бывало, все Сашка
да Сашка! Сашка, сбегай туда! Сашка, рыло вымой! А теперь, смотри, какой дом на Волхонке взбодрил! Вот
ты и думай с ними!
—
Да ты подумай,
что ты сказал!
Ты на бога-то посмотри!
Зная твое доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для
тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то
что же делать, мой друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай себя тем,
что в мире не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное,
что для души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении,
да и теперь в оном же нахожусь.
P. S. А
что ты насчет адвоката Ерофеева пишешь, будто бы со скопца сорок тысяч получил, то не завидуй ему. Сорок тысяч тогда полезны, если на оные хороший процент получать; Ерофеев же наверное сего направления своим деньгам не даст, а либо по портным
да на галстуки оные рассорит, либо в кондитерской на пирожках проест. Еще смолоду он эту склонность имел и никогда утешением для своих родителей не был".
—
Да что ж
ты унылой какой сделался! — сказал он, — а
ты побравее, поповоротливее, взглядывай! потрафляй! На меня смотри:
чем был и
чем стал!
— То-то. В деревне ведь тоже пить-есть надо. Земля есть,
да ее не укусишь. А в Петербурге все-таки что-нибудь добудешь. А
ты не обидься,
что я
тебя спрошу: кончать,
что ли, с вотчиной-то хочешь?
— Я-то сержусь! Я уж который год и не знаю,
что за «сердце» такое на свете есть! На мужичка сердиться! И-и!
да от кого же я и пользу имею, как не от мужичка! Я вот только
тебе по-христианскому говорю: не вяжись
ты с мужиком! не твое это дело! Предоставь мне с мужика получать! уж я своего не упущу, всё до копейки выберу!
— И лесами подобрались — дрова в цене стали. И вино — статья полезная, потому — воля. Я нынче фабрику миткалевую завел: очень уж здесь народ дешев, а провоз-то по чугунке не бог знает
чего стоит!
Да что! Я хочу
тебя спросить: пошли нынче акции, и мне тоже предлагали,
да я не взял!
— Нет, я на этот счет с оглядкой живу. Ласкать ласкаю, а баловать — боже храни! Не видевши-то денег, она все лишний раз к отцу с матерью забежит, а дай ей деньги в руки — только
ты ее и видел. Э, эх! все мы, сударь, люди, все человеки! все денежку любим! Вот помирать стану — всем распределю, ничего с собой не унесу.
Да ты что об семье-то заговорил? или сам обзавестись хочешь?
— И дело. Вперед наука. Вот десять копеек на пуд убытку понес
да задаром тридцать верст проехал. Следственно, в предбудущем,
что ему ни дай — возьмет. Однако это, брат, в наших местах новость! Скажи пожалуй, стачку затеяли!
Да за стачки-то нынче, знаешь ли, как!
Что ж
ты исправнику не шепнул!
—
Да не обидел ли я
тебя тем,
что насчет чтениев-то спроста сказал? — продолжал он, стараясь сообщить своему голосу особенно простодушный тон, — так ведь у нас, стариков, уж обычай такой: не все по головке гладим, а иной раз и против шерсти причесать вздумаем! Не погневайся!
Я помню, смотрит, бывало, папенька в окошко и говорит:"Вот пьяницу-станового везут". Приедет ли становой к помещику по делам — первое ему приветствие:"
Что, пьяница! видно, кур по уезду сбирать ездишь!"Заикнется ли становой насчет починки мостов — ответ:"Кроме
тебя, ездить здесь некому, а для
тебя, пьяницы, и эти мосты — таковские". Словом сказать, кроме «пьяницы»
да «куроеда», и слов ему никаких нет!
А"кандауровский барин"между тем плюет себе в потолок и думает,
что это ему пройдет даром. Как бы не так! Еще счастлив твой бог,
что начальство за
тебя заступилось,"поступков ожидать"велело, а то быть бы бычку на веревочке!
Да и тут
ты не совсем отобоярился, а вынужден был в Петербург удирать!
Ты надеялся всю жизнь в Кандауровке, в халате и в туфлях, изжить, ни одного потолка неисплеванным не оставить — ан нет! Одевайся, обувайся, надевай сапоги и кати, неведомо зачем, в Петербург!
— Теперь, брат, не то,
что прежде! — говорили одни приезжие, — прежде, бывало, живешь
ты в деревне, и никому нет дела, в потолок ли
ты плюешь, химией ли занимаешься, или Поль де Кока читаешь! А нынче, брат, ау! Химию-то изволь побоку, а читай Поль де Кока,
да ещё так читай, чтобы все твои домочадцы знали,
что ты именно Поль де Кока, а не"Общепонятную физику"Писаревского читаешь!
— Теперь, брат, деревню бросить надо! — говорили другие, — теперь там целая стена сердцеведцев образовалась. Смотрят, уставив брады,
да умозаключают каждый сообразно со степенью собственной невежественности!
Чем больше который невежествен, тем больше потрясений и подкопов видит. Молви
ты в присутствии сердцеведца какое-нибудь неизвестное ему слово — ну, хоть «моветон»,
что ли — сейчас"фюить!", и пошла писать губерния.
—
Да ты что такое показываешь? — воззрился наконец Лукьяныч.
— А
ты слушай-ко, друг,
что я
тебе скажу! — благосклонно объяснял он мне в ответ, —
ты говоришь, я человек состоятельный, а знаешь ли
ты, как я капитал-то свой приобрел! все постепенно, друг, все пятачками
да гривенничками!
Лучше скажу
тебе: даже немец здешний такое мнение об нас, русских, имеет,
что в худом-то платье человеку больше верят, нежели который человек к нему в карете
да на рысаках к крыльцу подъедет.
—
Да,
да,
да! то-то вот все мы, бесу смущающу, умствовать дерзновение имеем! И предполагаем, и планы строим — и всё на песце. Думалось вот: должны оставаться рабы, а вдруг воспоследовало благочестивейшего государя повеление: не быть рабам! При
чем же, скажи
ты мне, предположения и планы-то наши остались? Истинно говорю: на песце строим!
— Про Анпетова, про Ваньку Анпетова говорю!
да ты, никак, с попадейкой-то целуясь, и не видишь,
что у
тебя в пастве делается?
— Дворянин-с! — продолжал восклицать между тем генерал. — Знаешь ли
ты,
чем это пахнет! Яд, сударь! возмущение!
Ты вот сидишь
да с попадьей целуешься; «доброчинно»
да «душепагубно» — и откуда только
ты эти слова берешь!
Чем бы вразумить
да пристыдить, а он лукошко в руку
да с попадейкой в лес по грибы!
Спроси его,
что он сработал, откуда у него
что проявилось, — он не то
что тебе,
да и себе-то настоящего ответа дать не сумеет!
Захочется
тебе иной раз во все лопатки ударить (я знаю, и у
тебя эти порывы-то бывали!) — ан
ты:"Нет, погоди — вот ужо!"Ужо
да ужо — так
ты и прокис, и кончил на том,
что ухватился обеими руками за кубышку
да брюзжишь на Хрисашку, а сам ему же кланяешься!
Погоди
да погоди, и дожил до того,
что теперь нечего
тебе другого и сказать, кроме:"Хорошо дома; приеду к Маремьяне Маревне, постелемся на печи
да и захрапим во всю ивановскую!"А у Хрисашки и тут все вольное: и своя жена вольная, и чужая жена вольная — как подойдет!
Но и в остроге ему будет
чем свою жизнь помянуть
да порассказать"прочиим каторжныим", как поп его истинным сыном церкви величал
да просвирами жаловал, а
ты и на теплой печи, с Маремьяной Маревной лежа, ничего, кроме распостылого острога, не обретешь!
Да, Хрисашка еще слишком добр,
что он только поглядывает на твою кубышку, а не отнимает ее. Если б он захотел, он взял бы у
тебя всё: и кубышку, и Маремьяну Маревну на придачу. Хрисашка! воспрянь —
чего ты робеешь! Воспрянь — и плюнь в самую лохань этому идеологу кубышки! Воспрянь — и бери у него все: и жену его, и вола его, и осла его — и пусть хоть однажды в жизни он будет приведен в необходимость представить себе,
что у него своегоили ничего, или очень мало!
А поколь он
тебя стоялому жеребцу за косушку продаст,
да когда
тебя к чертовой матери, неведомо за
что, ссылать будут, он над
тобой же глумиться станет!
— Стой…
да ты не загадывай вперед… экой
ты, братец, непостоянной! Едем мы, это, городом, а я тоже парень бывалый, про кутузку-то слыхивал. Подъехали к постоялому, я ее, значит, за ручку, высаживаю… жду… И вдруг, братец
ты мой, какую перемену слышу!"А
что, говорит, Иван, я здесь только ночь переночую, а завтра опять к себе в усадьбу — доставил бы
ты меня!"
— Сахарница-то сахарница, а уж выжига какая — не приведи бог! — обратился ко мне Софрон Матвеич. —
Ты только погости у ней — не выскочишь! Все одно
что в Москве на Дербеновке: там у
тебя бумажник оберут, а она
тебя напоит
да вексель подсунет!
— Здешний житель — как не знать!
Да не слишком ли шибко завертелось оно у вас, колесо-то это? Вам только бы сбыть товар, а про то,
что другому, за свои деньги, тоже в сапогах ходить хочется, вы и забыли совсем! Сказал бы я
тебе одно слово,
да боюсь, не обидно ли оно для
тебя будет!
Так
что однажды, когда два дурака, из породы умеренных либералов (то есть два такие дурака, о которых даже пословица говорит: «Два дурака съедутся — инно лошади одуреют»), при мне вели между собой одушевленный обмен мыслей о том, следует ли или не следует принять за благоприятный признак для судебной реформы то обстоятельство,
что тайный советник Проказников не получил к празднику никакой награды, то один из них, видя,
что и я горю нетерпением посодействовать разрешению этого вопроса, просто-напросто сказал мне: «Mon cher!
ты можешь только запутать, помешать, но не разрешить!» И я не только не обиделся этим, но простодушно ответил: «
Да, я могу только запутать, а не разрешить!» — и скромно удалился, оставив дураков переливать из пустого в порожнее на всей их воле…
—
Да хорошо
тебе говорить:"Се que femme veut, Dieu le veut!"Согласись, однако,
что и пословицы не всегда говорят правду! Ведь для того, чтоб женщина действительно достигла,
чего желает, ей нужно, даже при самых благоприятных условиях, лукавить и действовать исподтишка!
1-й молодой человек. Ну, вот видишь!
ты только слышал, а утверждаешь! И
что ты утверждаешь? Qu'Olga est jusqu'a nos jours fidele a son grand dadais de colonel! Olga! je vous demande un peu, si Гa a le sens commun! [
Что Ольга до сих пор верна своему дурню-полковнику! Ольга! Скажите,
да мыслимо ли это! (франц.)]
—
Что это, господи! только и слов у
тебя что галантир
да галантир!
— Молчать!
Что ты, подлец, какую власть надо мной взял! я слово, а он два! я слово, а он два!.. Так вот
ты бы и подумал:"
Что бы, мол, такое сготовить, чтоб барыне перед дорогими гостями не совестно было!"а
ты, вместо того, галантир
да галантир!
— Щи
ты из крапивы сделай! или нет, вот
что: сделай
ты щи из крапивы для всех,
да еще маленький горшочек из свежей капусты… понимаешь?
— Уйдешь ли
ты в баню, мерзавец! — крикнула наконец Марья Петровна, но таким голосом,
что Сенечке стало страшно. И долго потом волновалась Марья Петровна, и долго разговаривала о чем-то сама с собой, и все повторяла:"Лишу! ну, как бог свят лишу я этого подлеца наследства! и перед богом не отвечу!"С своей стороны, Сенечка хоть и пошел в баню, но не столько мылся в ней, сколько размышлял:"Господи,
да отчего же я всем угодил, всем заслужил, только маменьке Марье Петровне ничем угодить и заслужить не могу!"
— Вот я, мой друг, и придумала…
Да что же
ты, однако, молчишь? Я, как мать, можно сказать, перед
тобой свое сердце открываю, а
ты хоть бы слово!
–"Сыну моему Семену — село Вырыпаево с деревнями, всего триста пятьдесят пять душ; второе, сыну моему Дмитрию — село Последово с деревнями,
да из вырыпаевской вотчины деревни Манухину, Веслицыну и Горелки, всего девятьсот шестьдесят одну душу…" — Марья Петровна остановилась и взглянула на Митеньку: ей очень хотелось, чтоб он хоть ручку у ней поцеловал, но тот даже не моргнул глазом. —
Да что ж
ты молчишь-то!
что ты, деревянный,
что ли! — почти крикнула она на него.
— Ну, нет! не ожидала я этого от
тебя!
что ж, в самом деле, выгоняйте мать! И поделом старой дуре! поделом ей за то,
что себе, на старость лет, ничего не припасала, а все детям
да детям откладывала! пускай с сумой по дворам таскается!
То видится ему,
что маменька призывает его и говорит:"Слушай
ты меня, друг мой сердечный, Сенечка! лета мои преклонные,
да и здоровье не то,
что было прежде…"и в заключение читает ему завещание свое, читает без пропусков (не так, как Митеньке:"там, дескать, известные формальности"), а сплошь, начиная с во имяи кончая «здравым умом и твердою памятью», и по завещанию этому оказывается,
что ему, Сенечке, предоставляется сельцо Дятлово с деревнею Околицей и село Нагорное с деревнями, а всего тысяча сорок две души…
— Здравствуй, друг мой!..
да что ж
ты на меня, вытараща глаза, смотришь! или на мне грибы со вчерашнего дня выросли! — приветствовала его Марья Петровна.
— Благодарствуй, благодарствуй!
да что это
ты словно уронил что-то?
—
Да что вы, взбесились,
что ли? все по зонтику привезли! — напустилась на него Марья Петровна при виде новой прибавки к коллекции зонтиков, уже лежавшей на столе, — смеяться,
что ли,
ты надо мной вздумал?