Неточные совпадения
— А крестьяне покудова проклажались, покудова что…
Да и засилья настоящего у мужиков
нет: всё в рассрочку
да в годы — жди тут! А Крестьян Иваныч — настоящий человек! вероятный! Он тебе вынул бумажник, отсчитал денежки — поезжай на все четыре стороны! Хошь — в Москве, хошь — в Питере, хошь — на теплых водах живи! Болотце-то вот, которое просто в придачу, задаром пошло, Крестьян Иваныч нынче высушил
да засеял — такая ли трава расчудесная пошла, что теперича этому болотцу и цены по нашему месту
нет!
—
Нет, выгода должна быть, только птицы совсем ноне не стало. А ежели и есть птица, так некормна, проестлива. Как ты ее со двора-то у мужичка кости
да кожа возьмешь — начни-ка ее кормить, она самоё себя съест.
Нет, тут что-нибудь
да не так.
—
Нет,
да ты вообрази! Продал он Семену Архипычу партию семени, а Семен-то Архипыч сдуру и деньги ему отдал. Стали потом сортировать, ан семя-то только сверху чистое, а внизу-то все с песком, все с песком!
— А хозяин наш стоит
да покатывается. «А у тебя где глаза были? — говорит. — Должен ли ты иметь глаза, когда товар покупаешь? — говорит. —
Нет, говорит, вас, дураков, учить надо!»
—
Нет, ты бы на немца-то посмотрел, какая у него в ту пору рожа была! И испугался-то, и не верит-то, и за карман-то хватается — смехота,
да и только!
—
Нет, так, по своей охоте ратуем. А впрочем, и то сказать, горевые мы ратники! Вот кабы тузы-то наши козырные живы были — ну, и нам бы поповаднее было заодно с ними помериться.
Да от них, вишь, только могилки остались, а нам-то, мелкоте, не очень и доверяют нынешние правители-то!
— Да-с, претерпел-таки. Уж давно думаю я это самое Монрепо побоку —
да никому, вишь, не требуется. Пантелею Егорову предлагал: «Купи, говорю! тебе, говорю, все одно, чью кровь ни сосать!» Так
нет, и ему не нужно! «В твоем, говорит, Монрепо не людям, а лягушкам жить!» Вот, сударь, как нынче бывшие холопы-то с господами со своими поговаривают!
— Позволю себе спросить вас: ежели бы теперича они не злоумышляли, зачем же им было бы опасаться, что их подслушают? Теперича, к примеру, если вы, или я, или господин капитан… сидим мы, значит, разговариваем… И как у нас злых помышлений
нет, то неужели мы станем опасаться, что нас подслушают!
Да милости просим! Сердце у нас чистое, помыслов
нет — хоть до завтрева слушайте!
— По здешнему месту эти концы очень часто, сударь, бывают. Смотришь, это, на человека: растет, кажется… ну, так растет! так растет! Шире
да выше, краше
да лучше, и конца-краю, по видимостям, деньгам у него
нет. И вдруг, это, — прогорит. Словно даже свечка, в одну минуту истает. Либо сам запьет, либо жена сбесится… разумеется, больше от собственной глупости. И пойдет, это, книзу,
да книзу, уже
да хуже…
P. S. Помните ли вы Ерофеева, милая маменька? того самого Ерофеева, который к нам по праздникам из школы хаживал? Теперь он адвокат, и представьте себе, какую штуку удрал! — взял
да и объявил себя специалистом по части скопцов! До тех пор у него совсем дел не было, а теперь от скопцов отбою
нет! На днях выиграл одно дело и получил сорок тысяч. Сорок тысяч, милая маменька!! А ведь он даже не очень умный!
"
Да поймите же вы меня, говорит: ведь я доподлинно знаю, что ничего этого
нет, а между тем вот сижу с вами и четки перебираю!"Так это нас с сестрицей офраппировало, что мы сейчас же за отцом Федором гонца послали.
— Что и говорить! Вот и у вас, сударь, головка-то беленька стала, а об стариках и говорить нечего. Впрочем, я на себя не пожалуюсь: ни единой во мне хворости до сей поры
нет!
Да что же мы здесь стоим! Милости просим наверх!
—
Да не забыл-таки. И знаете ли, Осип Иваныч, как подходил к вашему дому
да увидел, что прежнего постоялого двора
нет — как будто жаль стало!
— Что жалеть-то! Вони
да грязи мало, что ли, было? После постоялого-то у меня тут другой домок, чистый, был,
да и в том тесно стало. Скоро пять лет будет, как вот эти палаты выстроил. Жить надо так, чтобы и светло, и тепло, и во всем чтоб приволье было. При деньгах
да не пожить? за это и люди осудят! Ну, а теперь побеседуемте, сударь, закусимте; я уж вас от себя не пущу! Сказывай, сударь, зачем приехал? нужды
нет ли какой?
—
Нет, зачем надолго! Посмотреть
да кой-чем распорядиться — и опять в Петербург!
— Разом ничего вы, сударь, с них не получите, потому что у них и денег-то настоящих
нет. Придется в рассрочку дело оттягивать. А рассрочка эта вот что значит: поплатят они с грехом пополам годок, другой, а потом и надоест: всё плати
да плати!
—
Да ведь на грех мастера
нет. Толковал он мне много,
да мудрено что-то. Я ему говорю:"Вот рубль — желаю на него пятнадцать копеечек получить". А он мне:"Зачем твой рубль? Твой рубль только для прилику, а ты просто задаром еще другой такой рубль получишь!"Ну, я и поусомнился. Сибирь, думаю. Вот сын у меня, Николай Осипыч, — тот сразу эту механику понял!
— Вот это самое и он толковал,
да вычурно что-то. Много, ах, много нынче безместных-то шляется! То с тем, то с другим. Намеднись тоже Прокофий Иваныч — помещик здешний, Томилиным прозывается — с каменным углем напрашивался: будто бы у него в имении не есть этому углю конца. Счастливчики вы, господа дворяне! Нет-нет
да что-нибудь у вас и окажется! Совсем было капут вам — ан вдруг на лес потребитель явился. Леса извели — уголь явился. Того гляди, золото окажется — ей-богу, так!
—
Нет, я на этот счет с оглядкой живу. Ласкать ласкаю, а баловать — боже храни! Не видевши-то денег, она все лишний раз к отцу с матерью забежит, а дай ей деньги в руки — только ты ее и видел. Э, эх! все мы, сударь, люди, все человеки! все денежку любим! Вот помирать стану — всем распределю, ничего с собой не унесу.
Да ты что об семье-то заговорил? или сам обзавестись хочешь?
— А я так денно и нощно об этом думаю! Одна подушка моя знает, сколь много я беспокойств из-за этого переношу! Ну,
да ладно. Давали христианскую цену — не взяли, так на предбудущее время и пятидесяти копеек напроситесь.
Нет ли еще чего нового?
— Поступков не было. И становой, сказывают, писал: поступков, говорит,
нет, а ни с кем не знакомится, книжки читает… так и ожидали, что увезут! Однако ответ от вышнего начальства вышел: дожидаться поступков.
Да барин-то сам догадался, что нынче с становым шутка плохая: сел на машину — и айда в Петербург-с!
Вот мы, жители столиц, часто на начальство ропщем. Говорим:"Стесняет, прав не дает".
Нет, съездите-ка в деревню
да у станового под началом поживите!
Я помню, смотрит, бывало, папенька в окошко и говорит:"Вот пьяницу-станового везут". Приедет ли становой к помещику по делам — первое ему приветствие:"Что, пьяница! видно, кур по уезду сбирать ездишь!"Заикнется ли становой насчет починки мостов — ответ:"Кроме тебя, ездить здесь некому, а для тебя, пьяницы, и эти мосты — таковские". Словом сказать, кроме «пьяницы»
да «куроеда», и слов ему никаких
нет!
А"кандауровский барин"между тем плюет себе в потолок и думает, что это ему пройдет даром. Как бы не так! Еще счастлив твой бог, что начальство за тебя заступилось,"поступков ожидать"велело, а то быть бы бычку на веревочке!
Да и тут ты не совсем отобоярился, а вынужден был в Петербург удирать! Ты надеялся всю жизнь в Кандауровке, в халате и в туфлях, изжить, ни одного потолка неисплеванным не оставить — ан
нет! Одевайся, обувайся, надевай сапоги и кати, неведомо зачем, в Петербург!
— Теперь, брат, не то, что прежде! — говорили одни приезжие, — прежде, бывало, живешь ты в деревне, и никому
нет дела, в потолок ли ты плюешь, химией ли занимаешься, или Поль де Кока читаешь! А нынче, брат, ау! Химию-то изволь побоку, а читай Поль де Кока,
да ещё так читай, чтобы все твои домочадцы знали, что ты именно Поль де Кока, а не"Общепонятную физику"Писаревского читаешь!
Нужды
нет, что по пятачкам
да по гривенничкам сбираем: курочка и по зернышку клюет,
да сыта бывает!
— А я так, право, дивлюсь на вас, господа"калегварды"! — по своему обыкновению, несколько грубо прервал эти споры Осип Иваныч, — что вы за скус в этих Жюдиках находите! Смотрел я на нее намеднись: вертит хвостом ловко — это так! А настоящего фундаменту, чтоб, значит, во всех статьях состоятельность чувствовалась — ничего такого у нее
нет!
Да и не может быть его у французенки!
— Я, сударыня, настоящий разговор веду. Я натуральные виды люблю, которые, значит, от бога так созданы. А что создано, то все на потребу, и никакой в том гнусности или разврату
нет, кроме того, что говорить об том приятно. Вот им, «калегвардам», натуральный вид противен — это точно. Для них главное дело, чтобы выверт был,
да погнуснее чтобы… Настоящего бы ничего, а только бы подлость одна!
—
Нет, сударь, это сущую правду он сказал: поколе он жив, все карманы его будут! А которого, он видит, ему сразу не одолеть, он и сам от него на время отойдет,
да издали и поглядывает, ровно бы посторонний человек. Уже так-то вороват, так-то вороват!
— Вот он каков! — шепнул мне на ухо Зачатиевский, — даже не хотел подождать, покуда я доложу! А осетрины-то в соку между тем
нет!
да и стерлядь копченая…
— Еще бы! Разумеется, кому же лучше знать! Я об том-то и говорю: каковы в Петербурге сведения! Да-с, вот извольте с такими сведениями дело делать! Я всегда говорил:"Господа! покуда у вас
нет живогоисследования, до тех пор все равно, что вы ничего не имеете!"Правду я говорю? правду?
—
Да, батюшка! — говорил он Антошке, — вы правду сказывали! Это не промышленник, а истукан какой-то! Ни духа предприимчивости, ни понимания экономических законов… ничего! Нет-с! нам не таких людей надобно! Нам надобно совсем других людей… понимаете? Вот как мы с вами, например! А? Понимаете? вот как мы с вами?
— У вас, по-видимому, всегда полдни! И давеча полдни, и теперь полдни! Наспятся, потом начнут потягиваться
да почесываться — опять полдни! Нет-с, этак нельзя-с! этак не управляют имениями! таким манером, конечно, никакого дохода никогда получить нельзя!
— Точно так, ваше превосходительство, благодарение богу-с. Всё от него, от создателя милостивого! Скажем, теперича, так: иной человек и старается, а все ему милости
нет, коли-ежели он, значит, создателя своего прогневил! А другой человек, ежели, к примеру, и не совсем потрафить сумел, а смотришь, создатель все ему посылает
да посылает, коли-ежели перед ним сумел заслужить! Так-то и мы, ваше превосходительство: своей заслуге не приписываем, а все богу-с!
— Живет! Вон окно-то — там и ютится. Был я у него намеднись, нагажено у него, насорено в горнице-то! Ни у дверей, ни у окон настоящих запоров
нет; войди к нему ночью, задуши — никто три дня и не проведает!
Да и сам-то он словно уж не в уме!
— Пытал тоже судиться,
да смех один вышел: хоть каждый день ты с курицей судись, а она все пойдет, где ей лакомо. Надзору у него
нет; самому досмотреть
нет возможности, а управителя нанять — три полсотни отдать ему надо.
Да и управителю тут ни в жизнь не углядеть, потому, в одном месте он смотрит, а в другом, гляди, озоруют!
Нет, ты не жил, а только уберегался от жизни
да поученья себе читал.
Захочется тебе иной раз во все лопатки ударить (я знаю, и у тебя эти порывы-то бывали!) — ан ты:"
Нет, погоди — вот ужо!"Ужо
да ужо — так ты и прокис, и кончил на том, что ухватился обеими руками за кубышку
да брюзжишь на Хрисашку, а сам ему же кланяешься!
—
Да уж где только эта кляуза заведется — пиши пропало. У нас до Голозадова насчет этого тихо было, а поселился он — того и смотри, не под суд, так в свидетели попадешь! У всякого, сударь, свое дело есть, у него у одного
нет; вот он и рассчитывает:"Я, мол, на гулянках-то так его доеду, что он последнее отдаст, отвяжись только!"
— И прочиим всем трудиться назначено, — поправляет другой обозчик, —
да у иного достатки есть, так он удовольствие доставить себе может, а у них достатков
нет! Поэтому они преимущественно…
— "Но это обыкновеннаяего подпись? всегдаон подписывался таким образом?"–«
Нет…
да… болезнь…» — «Следовательно-с?..» Баба мнется, краснеет, бледнеет…"Достаточно, — говорю я, — я не желаю искушать вашу совесть.
Мне казалось, что я целый вечер видел перед собой человека, который зашел в бесконечный, темный и извилистый коридор и ждет чуда, которое вывело бы его оттуда. С одной стороны, его терзает мысль:"А что, если мне всю жизнь суждено бродить по этому коридору?"С другой — стремление увидеть свет само по себе так настоятельно, что оно, даже в виду полнейшей безнадежности, нет-нет
да и подскажет:"А вот, погоди, упадут стены по обе стороны коридора, или снесет манием волшебства потолок, и тогда…"
2-й молодой человек. Я…
да…
нет… но я слышал… quelq'un, qui est tres intime dans la maison, ma ra-conte… [один очень близкий друг их дома рассказал мне (франц.)]
—
Нет, уж ты лучше…
да что ты жуешь? что ты все жуешь? — Афоня проворно подносит ко рту руку и что-то выплевывает.
— Щи ты из крапивы сделай! или
нет, вот что: сделай ты щи из крапивы для всех,
да еще маленький горшочек из свежей капусты… понимаешь?
— Вот если б онвздумал такую проделку сделать, — продолжает Феденька, указывая на Сенечку, — ну, это точно: сейчас бы его, раба божьего, сграбастали…
нет,
да ведь я позабыть не могу, каким он фофаном давеча ехал!
—
Нет, это обидно! Я, как мать, покоя себе не знаю, все присовокупляю, все присовокупляю… кажется, щепочку на улице увидишь, и ту несешь
да в кучку кладешь, чтоб детям было хорошо и покойно,
да чтоб нужды никакой не знали
да жили бы в холе
да в неженье…
—
Нет, мне, видно, бог уж за вас заплатит! Один он, царь милосердый, все знает и видит, как материнское-то сердце не то чтобы, можно сказать, в постоянной тревоге об вас находится, а еще пуще того об судьбе вашей сокрушается… Чтобы жили вы, мои дети, в веселостях
да в неженье, чтоб и ветром-то на вас как-нибудь неосторожно не дунуло, чтоб и не посмотрел-то на вас никто неприветливо…
Года мои преклонные,
да и здоровье нынче уж не то, что прежде бывало: вот и хочется мне теперь, чтоб вы меня, старуху, успокоили, грех-то с меня этот сняли, что вот я всю жизнь все об маммоне
да об маммоне, а на хорошее
да на благочестивое — и
нет ничего.