Неточные совпадения
Прохожего на улице
увидит — хватай! лей ему на голову шампанского! —
вот тебе двадцать пять рублей!
— Ну,
вот изволите
видеть. А Петру Федорычу надо, чтоб и недолго возжаться, и чтоб все было в сохранности. Хорошо-с. И стал он теперича подумывать, как бы господина Скачкова от приятелев уберечь. Сейчас, это, составил свой плант, и к Анне Ивановне — он уж и тогда на Анне-то Ивановне женат был. Да вы, чай, изволили Анну-то Ивановну знавать?
— Отчет? А помнится, у вас же довелось мне вычитать выражение: «ожидать поступков». Так
вот в этом самом выражении резюмируется программа всех моих отчетов, прошедших, настоящих и будущих. Скажу даже больше: отчет свой я мог бы совершенно удобно написать в моей к — ской резиденции, не ездивши сюда. И ежели вы
видите меня здесь, то единственно только для того, чтобы констатировать мое присутствие.
Еще от родителей ваших, сударь, ласку
видел,
вот оно когда знакомство-то наше началось!
— Нет, я на этот счет с оглядкой живу. Ласкать ласкаю, а баловать — боже храни! Не видевши-то денег, она все лишний раз к отцу с матерью забежит, а дай ей деньги в руки — только ты ее и
видел. Э, эх! все мы, сударь, люди, все человеки! все денежку любим!
Вот помирать стану — всем распределю, ничего с собой не унесу. Да ты что об семье-то заговорил? или сам обзавестись хочешь?
И
вот куроеды взбаламутились и с помощью Гришек, Прошек и Ванек начинают орудовать. Не простой тишины они ищут, а тишины прозрачной, обитающей в открытом со всех сторон помещении. Везде, даже в самой несомненной тишине, они
видят или нарушение тишины, или подстрекательство к таковому нарушению.
Смеется, словно
вот так и говорит:"
Видишь, какие я чудеса в решете перед тобою выкладываю! а ты все-таки слушай, да на ус себе мотай!
— Ну,
видишь! ты
вот от моих слов только рот разинул, а другой рта-то не разинет, а свистнет…
— Я тебе
вот как скажу: будь я теперича при капитале — не глядя бы, семь тысяч за него дал! Потому что, сейчас бы я первым делом этот самый лес рассертировал. Начать хоть со строевого…
видел, какие по дороге деревья-то стоят… ужастёенные!
— Да все то же. Вино мы с ним очень достаточно любим. Да не зайдете ли к нам, сударь: я здесь, в Европейской гостинице, поблизности, живу. Марью Потапьевну
увидите; она же который день ко мне пристает: покажь да покажь ей господина Тургенева. А он, слышь, за границей. Ну, да ведь и вы писатель — все одно, значит. Э-эх! загоняла меня совсем молодая сношенька!
Вот к французу послала, прическу новомодную сделать велела, а сама с «калегвардами» разговаривать осталась.
— Ну да,
вот этого-то я и хочу. Сам
видишь, как я живу. Усадьба — не достроена; в сад войдешь — сухие прутья да ямы из-под овинов…
Решивши таким образом насущные вопросы, он с таким апломбом пропагандировал свои «идеи», что не только Сережа и Володя, но даже и некоторые начальники уверовали в существование этих «идей». И когда это мнение установилось прочно, то он легко достиг довольно важного второстепенного поста, где имел своих подчиненных, которым мог вполне развязно говорить:"
Вот вам моя идея! вам остается только развить ее!"Но уже и отсюда он прозревал далеко и
видел в будущем перспективу совсем иного свойства…
— Нечего сказывать-то! Известно, от начальства поддержки не
видим —
вот и бедствуем!
— Если он ему обещал… положим, десять или пятнадцать тысяч… ну, каким же образом он этакому человеку веры не даст?
Вот так история!! Ну, а скажите, вы после этого
видели эскулапа-то?
Мне казалось, что я целый вечер
видел перед собой человека, который зашел в бесконечный, темный и извилистый коридор и ждет чуда, которое вывело бы его оттуда. С одной стороны, его терзает мысль:"А что, если мне всю жизнь суждено бродить по этому коридору?"С другой — стремление
увидеть свет само по себе так настоятельно, что оно, даже в виду полнейшей безнадежности, нет-нет да и подскажет:"А
вот, погоди, упадут стены по обе стороны коридора, или снесет манием волшебства потолок, и тогда…"
Я
вижу эти наивные, малым довольные лица, я указываю на них и говорю: «
Вот доказательства разумности моей системы!
Вот он, протест-то, с которых пор начался! и заметь: в этой форме никто никогда не
видел в нем ни малейшей опасности.
Вот это-то именно и заставляет меня
видеть в первозданной азбуке некоторого рода палладиум.
— Да нет, маменька! не могу я равнодушно
видеть… его, да
вот еще Пашенькинова слюняя… Шипят себе да шипят втихомолку!
— Это все ты, тихоня, мутишь!
Вижу я тебя, насквозь тебя
вижу! ты думаешь, на глупенькую напал? ты думаешь, что
вот так сейчас и проведешь! так нет, ошибаешься, друг любезный, я все твои прожекты и вдоль и поперек знаю… все
вижу, все
вижу, любезный друг!
— Кончать надо… это так. И сам я
вижу. Только кончим ли? Кабы вы настоящий «господин» были — это точно…
Вот как березниковская барыня, например…
— Да, родной мой, благодаря святым его трудам. И
вот как удивительно все на свете делается! Как я его, глупенькая, боялась — другой бы обиделся, а он даже не попомнил! Весь капитал прямо из рук в руки мне передал! Только и сказал:"Машенька! теперь я
вижу по всем поступкам твоим, что ты в состоянии из моего капитала сделать полезное употребление!"
— Только скажу тебе откровенно, — продолжала она, — не во всех детях я одинаковое чувство к себе
вижу. Нонночка — так, можно сказать, обожает меня; Феогност тоже очень нежен, Смарагдушка — ну, этот еще дитя, а
вот за Короната я боюсь. Думается, что он будет непочтителен. То есть, не то чтобы я что-нибудь заметила, а так, по всему видно, что холоден к матери!
— Ну,
видишь ли, друг мой!
Вот ты себя дурно вел сегодня — следовательно, сам же себя и осудил. Не я тебя оставила без пирожного, а ты сам себя оставил.
Вот и дяденька то же скажет! Не правда ли, cher cousin? [дорогой кузен? (франц.)]
А
вот как целая глыба под руками, стоит только присесть сзади, никто и не
увидит.
— Не извольте, сударыня, беспокоиться: со мной этого случиться не может. Я себя очень довольно понимаю. Рюмка перед обедом, рюмка перед ужином — для желудка сварения-с… Я
вот и табак прежде, от скуки, нюхал, — обратился он ко мне, — да,
вижу, доброй соседушке не нравится (Машенька заалелась) — и оставил-с!
— Ах, грех какой! А вы, сударыня, осторожнее!
Вот изволите, сударь,
видеть! всем до нас дело! Марье Петровне мосток построить, другому — трактец починить, третьему — переправочку через ручей устроить! Ан дела-то и многонько наберется. А вы, осмелюсь спросить, писательством, кажется, заниматься изволите?
Мы, старцы сороковых годов,
видим, как они молчат (при нас они действительно молчат, словно им и говорить с нами не о чем), и посмеиваемся:
вот, мол, шалопаи! чай, женский вопрос, с точки зрения Фонарного переулка, разрешают!
— Но я еще лучше понимаю, что если б она пожелала
видеть во мне танцмейстера, то это было бы много полезнее. Я отплясывал бы, но, по крайней мере, вреда никому бы не делал. А впрочем, дело не в том: я не буду ни танцмейстером, ни адвокатом, ни прокурором — это я уж решил. Я буду медиком; но для того, чтоб сделаться им, мне нужно пять лет учиться и в течение этого времени иметь хоть какие-нибудь средства, чтоб существовать.
Вот по этому-то поводу я и пришел с вами переговорить.
И Степан у меня покуда в кабак никогда ноги не ставил, только
вот что я вам скажу: выписал я его из Москвы, а теперь
вижу, что ему скучненько у нас.
— Ну, уж, чай, где ничего! Состарелась я, голубчик,
вот только духом еще бодра, а тело… А впрочем, и то сказать! Об красоте ли в моем положении думать (она вздохнула)! Живу здесь в углу, никого не
вижу. Прежде хоть Нонночка была, для нее одевалась, а теперь и одеваться не для кого.
— Мы, ваше превосходительство, народ-то не из книжек знаем! Мы его
видели —
вот как (рука поднимается и ставится на недалеком расстоянии перед глазами, ладонью внутрь)! мы в курных избах, ваше превосходительство, ночевывали! мы хлеб с лебедой едали! — говорили мы бойко и весело.
Религия, почва и любовь —
вот триада, которой поклоняется Плешивцев и в которой он
видит так называемую русскую подоплеку.
Зная и
видя все это, конечно, ничего другого не остается, как радоваться и восклицать:
вот благословенные страны, для которых ничто не остается неразъясненным!
вот счастливые люди, которые могут с горделивым сознанием сказать себе, что каждый их поступок, каждый шаг проникнут идеей государственности!
— Это бывает, — ответил он, — в моей практике я и не такие чудеса
видел. Позвали меня однажды к попу. Прихожу, лежит мой поп, как колода, языком не владеет, не слышит, не
видит, только носом нюхает. Домашние, разумеется, в смятении; приготовляют горчишники, припарки."Не нужно, говорю, ничего, а
вот поднесите ему к носу ассигнацию". И что ж бы вы думали? как только он нюхнул, вдруг вскочил как встрепанный! Откуда что полезло: и заговорил, и прозрел, и услышал! И сейчас же водки попросил.
— Да, не без приятности для Удодова. Да собственно говоря, он один и приятность-то от всего этого дела получит. Он-то свой процент даже сейчас уж выручил, а прочим,
вот хоть бы тем же Костроминым с братией, кажется, просто без всяких приятностей придется на нет съехать. Только
вот денег много зараз в руках
увидят — это как будто радует!