Неточные совпадения
— Пустое дело. Почесть что задаром купил. Иван Матвеич, помещик тут был, господин Сибиряков прозывался. Крестьян-то он в казну отдал. Остался у него лесок — сам-то он в него не заглядывал,
а лесок ничего, хоть на
какую угодно стройку гож! — да болотце десятин с сорок.
Ну, он и говорит, Матвей-то Иваныч: «Где мне, говорит, с этим дерьмом возжаться!» Взял да и продал Крестьян Иванычу за бесценок. Владай!
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не будет? Нет, за им без опаски насчет этого жить можно. Потому, он умный. Наш русский — купец или помещик — это так. Этому дай в руки топор, он все безо времени сделает. Или с весны рощу валить станет, или скотину по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, —
ну, и останутся на том месте одни пеньки.
А Крестьян Иваныч — тот с умом. У него, смотри,
какой лес на этом самом месте лет через сорок вырастет!
—
А та и крайность, что ничего не поделаешь. Павел-то Павлыч, покудова у него крепостные были, тоже с умом был,
а как отошли, значит, крестьяне в казну — он и узнал себя. Остались у него от надела клочочки — сам оставил: всё получше, с леском, местечки себе выбирал —
ну, и не соберет их. Помаялся, помаялся — и бросил.
А Сибирян эти клочочки все к месту пристроит.
— Истинно. Прежде всё русским сдавали, да, слышь, безо времени рыбу стали ловить, —
ну, и выловили всё. Прежде
какие лещи водились,
а нынче только щурята да голавль.
Ну, и отдали Иван Карлычу.
Намеднись я с Крестьян Иванычем в Высоково на базар ездил, так он мне: «
Как это вы, русские, лошадей своих так калечите? говорит, — неужто ж, говорит, ты не понимаешь, что лошадь твоя тебе хлеб дает?»
Ну,
а нам
как этого не понимать?
—
Ну, вот изволите видеть.
А Петру Федорычу надо, чтоб и недолго возжаться, и чтоб все было в сохранности. Хорошо-с. И стал он теперича подумывать,
как бы господина Скачкова от приятелев уберечь. Сейчас, это, составил свой плант, и к Анне Ивановне — он уж и тогда на Анне-то Ивановне женат был. Да вы, чай, изволили Анну-то Ивановну знавать?
— Помилуйте! дурак!
как есть скотина! Ду-у-р-рак!
Ну,
а Петр Федорыч, смотрите,
какой дом на Солянке по весне застроил! Всей Москве украшение будет!
Рассудите сами,
какой олимпиец не отступит перед этою беззаветною наивностью? «Посмотри на бога!» — шутка сказать!
А ну,
как посмотришь, да тут же сквозь землю провалишься!
Как не смутиться перед этим напоминанием,
как не воскликнуть: «Бог с вами! живите, множитесь и наполняйте землю!»
— Да-с; вот вы теперь, предположим, в трактире чай пьете,
а против вас за одним столом другой господин чай пьет.
Ну, вы и смотрите на него, и разговариваете с ним просто,
как с человеком, который чай пьет. Бац — ан он неблагонадежный!
— В Москве, сударь! в яме за долги года с два высидел,
а теперь у нотариуса в писцах, в самых, знаете, маленьких… десять рублей в месяц жалованья получает. Да и
какое уж его писанье! и перо-то он не в чернильницу,
а больше в рот себе сует. Из-за того только и держат, что предводителем был, так купцы на него смотреть ходят.
Ну, иной смотрит-смотрит,
а между прочим — и актец совершит.
—
Ну,
а вы
как, Никифор Петрович?
— Он самый-с. В земстве-с, да-с. Шайку себе подобрал… разночинцев разных… все места им роздал, —
ну, и держит уезд в осаде. Скоро дождемся, что по большим дорогам разбойничать будут. Артели, банки, каммуны… Это дворянин-с! Дворянин, сударь,
а какими делами занимается! Да вот батюшка лучше меня распишет!
— То есть,
как бы вам сказать! Кто говорит: отнял,
а кто говорит: Мосягин сам оплошал. Прогорел, значит.
А главная причина, Пантелей Егоров теперича очень большое засилие взял —
ну, Мосягину против его веры и нету.
— Они самые-с. Позвольте вам доложить! скажем теперича хошь про себя-с. Довольно я низкого звания человек, однако при всем том так себя понимаю, что, кажется, тыщ бы не взял, чтобы, значит, на одной линии с мужиком идти! Помилуйте! одной, с позволения сказать, вони… И боже ты мой!
Ну,
а они — они ничего-с! для них это, значит, заместо
как у благородных господ амбре.
— Что жалеть-то! Вони да грязи мало, что ли, было? После постоялого-то у меня тут другой домок, чистый, был, да и в том тесно стало. Скоро пять лет будет,
как вот эти палаты выстроил. Жить надо так, чтобы и светло, и тепло, и во всем чтоб приволье было. При деньгах да не пожить? за это и люди осудят!
Ну,
а теперь побеседуемте, сударь, закусимте; я уж вас от себя не пущу! Сказывай, сударь, зачем приехал? нужды нет ли
какой?
—
Ну,
а ваши дела
как? — прервал я первый молчание.
— Вот
как вы все земли-то купите, вам все и достанется: и уголь, и золото!
Ну,
а семейство ваше
как?
— Стало быть, ты и хлеба-соли моей отведать но хочешь!
Ну, барин, не ждал я!
А родители-то! родители-то,
какие у тебя были!
— Это так точно-с. Главная причина,
как его показать покупателю. Можно теперича и так показать, что куда он ни взглянул, везде у него лес в глазах будет, и так показать, что он только одну редочь увидит. Проехал я давеча Ковалихой; в бочку-то, направо-то… ах, хорош лесок!
Ну,
а ежели полевее взять — пильщикам заплатить не из чего!
—
Ну, клади три!.. Ан дерево-то, оно три рубля… на ме-е-сте!
А на станции за него дашь и шесть рублей…
как калач! Вот уж девять тысяч.
А потом дрова… Сколько тут дров-то!
— Вот, ты говоришь:"нестоющий человек",
а между тем сам же его привел!
Как же так жить!
Ну, скажи, можно ли жить, когда без подвоха никакого дела сделать нельзя!
— Парень-то уж больно хорош. Говорит:"Можно сразу капитал на капитал нажить".
Ну,
а мне что ж! Состояние у меня достаточное; думаю, не все же по гривенникам сколачивать, и мы попробуем,
как люди разом большие куши гребут.
А сверх того, кстати уж и Марья Потапьевна проветриться пожелала.
— Да, сударь, всякому люду к нам теперь ходит множество. Ко мне — отцы, народ деловой,
а к Марье Потапьевне — сынки наведываются. Да ведь и то сказать: с молодыми-то молодой поваднее, нечем со стариками. Смеху у них там…
ну,
а иной и глаза таращит — бабенке-то и лестно, будто
как по ней калегвардское сердце сохнет! Народ военный, свежий, саблями побрякивает —
а время-то, между тем, идет да идет. Бывают и штатские, да всё такие же румяные да пшеничные — заодно я их всех «калегвардами» прозвал.
И в то время мне думалось:
а ну,
как она скажет:"
какой вы, однако ж, невежа!"Литератор, в некотором роде служитель слова — и ничего не умеет рассказать! вероятно ли это?
Взглянул я, знаете, на Легкомысленного,
а он так и горит храбростью. Сначала меня это озадачило:"Ведь разбойники-то, думаю, убить могут!" — однако вижу, что товарищ мой кипятится,
ну, и я
как будто почувствовал угрызение совести.
Вообще старики нерасчетливо поступают, смешиваясь с молодыми. Увы!
как они ни стараются подделаться под молодой тон,
а все-таки, под конец, на мораль съедут. Вот я, например, —
ну, зачем я это несчастное «Происшествие в Абруццских горах» рассказал? То ли бы дело, если б я провел параллель между Шнейдершей и Жюдик! провел бы весело, умно, с самым тонким запахом милой безделицы!
Как бы я всех оживил!
Как бы все это разом встрепенулось, запело, загоготало!
Я поклонился, думая в то же время (эта мысль преследует меня везде и всегда):"
А ну,
как последует назначение… ведь бывали же примеры!"
— Нельзя, сударь, нрав у меня легкий, — онзнает это и пользуется. Опять же земляк, кум, детей от купели воспринимал — надо и это во внимание взять. Ведь он, батюшка, оболтус оболтусом, порядков-то здешних не знает: ни подать, ни принять —
ну, и руководствуешь. По его,
как собрались гости, он на всех готов одну селедку выставить да полштоф очищенного!
Ну,
а я и воздерживай. Эти крюшончики да фрукты — ктообо всем подумал? Я-с!
А кому почет-то?
— Смеется — ему что! — Помилуйте! разве возможная вещь в торговом деле ненависть питать! Тут, сударь, именно смеяться надо, чтобы завсегда в человеке свободный дух был. Он генерала-то смешками кругом пальца обвел; сунул ему, этта, в руку пакет, с виду толстый-претолстый:
как, мол? —
ну, тот и смалодушествовал.
А в пакете-то ассигнации всё трехрублевые. Таким манером он за каких-нибудь триста рублей сразу человека за собой закрепил. Объясняться генерал-то потом приезжал.
— Да вы спросите, кто медали-то ему выхлопотал! — ведь я же! — Вы меня спросите, что эти медали-то стоят! Может, за каждою не один месяц, высуня язык, бегал…
а он с грибками да с маслицем! Конечно, я за большим не гонюсь… Слава богу! сам от царя жалованье получаю…
ну, частная работишка тоже есть… Сыт, одет…
А все-таки,
как подумаешь: этакой аспид,
а на даровщину все норовит! Да еще и притесняет! Чуть позамешкаешься — уж он и тово… голос подает: распорядись… Разве я слуга… помилуйте!
— Хитер, сударь, он — вишь их
какую ораву нагнал;
ну, ей и неспособно.
А впрочем, кто ж к нему в душу влезет! может, и тут у него расчет есть!
—
Ну, так я и знал! Это изумительно! Изумительно,
какие у нас странные сведения об отечестве! — горячится Улисс, —
а что касается до сбыта, то об этом беспокоиться нечего; сбыт мы найдем.
— Сбыт мы найдем. Да.
Ну,
а как у вас обрабатывают хмель? прессуют?
— Это насчет того, чтобы перенять, что ли-с? Ваше сиятельство! помилуйте! да покажите хоть мне! Скажите:"Сделай, Антон Верельянов, вот эту самую машину…
ну, то есть вот
как!"с места, значит, не сойду,
а уж дойду и представлю!
— Ну-с,
а теперь будем продолжать наше исследование. Так вы говорите, что лен…
как же его у вас обработывают? Вот в Бельгии, в Голландии кружева делают…
Жрать хочется,
а работать не хочется (прежде, стало быть, при крепостном праве вдосталь наработались!) —
ну, и ищут,
как бы вьюном извернуться.
— Божья воля — само собой.
А главная причина — строгие времена пришли. Всякому чужого хочется,
а между прочим, никому никого не жаль. Возьмем хоть Григорья Александрыча.
Ну, подумал ли он,
как уставную-то грамоту писал, что мужика обездоливает? подумал ли, что мужику либо землю пахать, либо за курами смотреть? Нет, он ни крошки об этом не думал,
а, напротив того, еще надеялся:"То-то, мол, я штрафов с мужиков наберу!"
— Выгодное —
как не выгодное. Теперича, ежели мужика со всех сторон запереть, чтоб ему ни входу, ни выходу — чего еще выгоднее! Да ведь расчет-то этот нужно тоже с умом вести, сосчитать нужно, стоит ли овчинка выделки!
Ну,
а Григорий Александрыч не сосчитал, думал, что штрафы-то сами к нему в карман полезут — ан вышло, что за ними тоже походить надо!
—
А был тут помещик… вроде
как полоумненький. Женился он на ней,
ну, и выманила она у него векселей, да из дому и выгнала. Умер ли, жив ли он теперь — неизвестно, только она вдовой числится. И кто только в этой усадьбе не отдыхал — и стар и млад! Теперь на попа сказывают…
—
Ну, мы все, кто тут был, — поскорее за шапки.
А уж он
как до города добрался — этого не умею сказать!
— Если он ему обещал… положим, десять или пятнадцать тысяч…
ну,
каким же образом он этакому человеку веры не даст? Вот так история!!
Ну,
а скажите, вы после этого видели эскулапа-то?
— Прост-то прост. Представьте себе, украдется как-нибудь тайком в общую залу, да и рассказывает,
как его Бобоша обделала! И так его многие за эти рассказы полюбили, что даже потчуют. Кто пива бутылку спросит, кто графинчик,
а кто и шампанского.
Ну,
а ей это на руку: пускай, мол, болтают, лишь бы вина больше пили! Я даже подозреваю, не с ее ли ведома он и вылазки-то в общую залу делает.
А ну,
как он вдруг, пользуясь сим случаем, возьмет да и повернет оглобли?
Наконец и они приехали. Феденька,
как соскочил с телеги, прежде всего обратился к Пашеньке с вопросом:"
Ну, что,
а слюняй твой где?"Петеньку же взял за голову и сряду три раза на ней показал,
как следует ковырять масло. Но
как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже не заметила его приезда. Без шума подъехал он к крыльцу, слез с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить к становому.
За обедом все шло по-сказанному; Марья Петровна сама выбирала и накладывала лучшие куски на тарелки Митеньке, Феденьке и Пашеньке и потом, обращаясь к Сенечке, прибавляла:"
Ну,
а ты,
как старший, сам себе положишь, да кстати уж и Петеньке наложи".
"
А ну,
как она умрет! — говорила эта мысль, — ведь все эти бредни, пожалуй, перейдут в действительность".
С своей стороны, Сенечка рассуждает так:"Коего черта я здесь ищу!
ну, коего черта! начальники меня любят, подчиненные боятся… того гляди, губернатором буду да женюсь на купчихе Бесселендеевой —
ну, что мне еще надо!"Но какой-то враждебный голос так и преследует, так и нашептывает:"
А ну,
как она Дятлово да Нагорное-то подлецу Федьке отдаст!" — и опять начинаются мучительные мечтания, опять напрягается умственное око и представляет болезненному воображению целый ряд мнимых картин, героем которых является он, Сенечка, единственный наследник и обладатель всех материнских имений и сокровищ.
— Не говори, мой родной! люди так завистливы, ах,
как завистливы!
Ну, он это знал и потому хранил свой капитал в тайне, только пятью процентами в год пользовался. Да и то в Москву каждый раз ездил проценты получать. Бывало,
как первое марта или первое сентября, так и едет в Москву с поздним поездом.
Ну,
а процентные бумаги — ты сам знаешь, велика ли польза от них?
— Ах,
как это можно! В последнее время стали управляющих палатами из советников делать —
ну, он и надеялся.
А как он прозорлив был — так это удивительно! Всякое его слово, все, все так именно и сбылось,
как он предсказывал!