Неточные совпадения
Что бы разум и сердце произвести ни
захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да
будет.
Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твое бьет моему согласно — и ты мой друг.
Вышел на двор, сыскал конюшню и нашел в оной лошадей до двадцати;
хотя, правду сказать, кости у них
были видны, но меня бы дотащили до следующего стана.
Те и другие живут в деревнях; но одни платят известное, а другие должны
быть готовы платить то, что господин
хочет.
У меня
был обед, и множество так называемых друзей, собравшись, насыщали праздный свой голод на мой счет. Один из бывших тут, который внутренне меня не любил, начал говорить с сидевшим подле него,
хотя вполголоса, но довольно громко, чтобы говоренное жене моей и многим другим слышно
было.
Беги отсель, кибитка у задних ворот готова, ступай в Москву или куда
хочешь и живи там, доколе можно
будет облегчить твою судьбу.
Лекарство со мною
хотя всегда ездило в запасе, но, по пословице: на всякого мудреца довольно простоты, — против бреду я себя не предостерег, и оттого голова моя, приехав на почтовый стан,
была хуже болвана.
Учение всем бы
было внятнее; просвещение доходило бы до всех поспешнее, и одним поколением позже за одного латинщика нашлось бы двести человек просвещенных; по крайней мере в каждом суде
был бы
хотя один член, понимающий, что
есть юриспруденция или законоучение.
Труд сего писателя бесполезен не
будет, ибо, обнажая шествие наших мыслей к истине и заблуждению, устранит
хотя некоторых от пагубныя стези и заградит полет невежества; блажен писатель, если творением своим мог просветить
хотя единого, блажен, если в едином
хотя сердце посеял добродетель.
Хотя у их
были князья, но мало имели власти.
По одну сторону меня сел сын хозяйский, а по другую посадил Карп Дементьич свою молодую невестку… Прервем речь, читатель. Дай мне карандаш и листочек бумашки. Я тебе во удовольствие нарисую всю честную компанию и тем тебя причастным сделаю свадебной пирушки,
хотя бы ты на Алеутских островах бобров ловил. Если точных не спишу портретов, то доволен
буду их силуэтами. Лаватер и по них учит узнавать, кто умен и кто глуп.
Редко мы бывали в одном городе; но беседы наши,
хотя не часты,
были, однако же, откровенны.
Они
было хотели его схватить, но, видя отца женихова, бегущего с колом же на помощь, оставили свою добычу, выскочили из клети и побежали.
А
хотя бы он с твоею невестою и ночь переспал накануне твоея свадьбы, то ты ему за то должен
быть благодарен.
Толико ненавидели они их, что ни один не
хотел миновать, чтобы не
быть участником в сем убийстве, как то они сами после призналися.
Будучи сам воспитан в правилах неоспоримой над крестьянами власти, с моими рассуждениями он не мог
быть согласен и вознегодовал, усмотрев, что они начинали в суждении сего дела преимуществовать,
хотя ради различных причин.
Сердце мое их оправдает, опираяся на доводах рассудка, и смерть асессора,
хотя насильственная,
есть правильна.
Была замужем за купцом, неудачно торговавшим; лицом смазлива; оставшись после мужа бедною сиротою и ведая о жестокосердии собратий своего мужа, не
захотела прибегнуть к прошению надменной милостыни, но за благо рассудила кормиться своими трудами.
И какому отцу не захочется, чтобы дети его,
хотя в малолетстве,
были в знатных чинах, за которыми идут вслед богатство, честь и разум.
Хотя в деяниях ваших вождаемы
были рукою моею, не ощущали, однако же, николи ее направления.
Деяния ваши
были предузнаты и предваряемы; не
хотел я, чтобы робость или послушание повиновения малейшею чертою ознаменовала на вас тяжесть своего перста.
Ныне
будете сами себе вожди, и
хотя советы мои
будут всегда светильником ваших начинаний, ибо сердце и душа ваша мне отверсты, но яко свет, отдаляяся от предмета, менее его освещает, тако и вы, отриновенны моего присутствия, слабое ощутите согрение моея дружбы.
Если же наикраснейшими деяниями жизни прикрывать
будете коварство, ложь, вероломство, сребролюбие, гордость, любомщение, зверство, — то
хотя ослепите современников ваших блеском ясной наружности,
хотя не найдете никого столь любящего вас, да представит вам зерцало истины, не мните, однако же, затмить взоры прозорливости.
А ваше, ваше, может
быть, положит в них начало… болезни… боюсь сказать какой;
хотя не закраснеетесь, но рассердитесь.
Хотя бы и тяжела
была, я бы тебя, барин, не попросила мне пособить.
— Душа моя, Аннушка, я
хотел знать,
есть ли у тебя отец и мать, как ты живешь, богато ли или убого, весело ли,
есть ли у тебя жених?
Меня
было сватали в богатый дом за парня десятилетнего; но я не
захотела.
Крестьянка не
хотела у меня взять непорочных, благоумышленных ста рублей, которые в соразмерности состояний долженствуют
быть для полковницы, советницы, майорши, генеральши пять, десять, пятнадцать тысяч или более; если же госпоже полковнице, майорше, советнице или генеральше (в соразмерности моего посула едровской ямщичихе), у которой дочка лицом недурна или только что непорочна, и того уже довольно, знатной боярин седмидесятой, или, чего боже сохрани, седмьдесят второй пробы, посулит пять, десять, пятнадцать тысяч, или глухо знатное приданое, или сыщет чиновного жениха, или выпросит в почетные девицы, то я вас вопрошаю, городские матушки, не ёкнет ли у вас сердечко? не захочется ли видеть дочку в позлащенной карете, в бриллиантах, едущую четвернею, если она ходит пешком, или едущую цугом вместо двух заморенных кляч, которые ее таскают?
Где
есть нечего, там,
хотя бы и
было кому
есть, не
будет; умрут от истощения.
Мы сами, признаться должно, мы, ополченные палицею мужества и природы на сокрушение стоглавного чудовища, иссосающего пищу общественную, уготованную на прокормление граждан, мы поползнулися, может
быть, на действия самовластия, и
хотя намерения наши
были всегда благия и к блаженству целого стремились, но поступок наш державный полезностию своею оправдаться не может.
Здесь, на почтовом дворе, встречен я
был человеком, отправляющимся в Петербург на скитание прошения. Сие состояло в снискании дозволения завести в сем городе свободное книгопечатание. Я ему говорил, что на сие дозволения не нужно, ибо свобода на то дана всем. Но он
хотел свободы в ценсуре, и вот его о том размышлении.
Если
хочешь благорастворенного воздуха, удали от себя коптильню; если
хочешь света, удали затмевание; если
хочешь, чтобы дитя не
было застенчиво, то выгони лозу из училища.
Если мы скажем и утвердим ясными доводами, что ценсура с инквизициею принадлежат к одному корню; что учредители инквизиции изобрели ценсуру, то
есть рассмотрение приказное книг до издания их в свет, то мы
хотя ничего не скажем нового, но из мрака протекших времен извлечем, вдобавок многим другим, ясное доказательство, что священнослужители
были всегда изобретатели оков, которыми отягчался в разные времена разум человеческий, что они подстригали ему крылие, да не обратит полет свой к величию и свободе.
Но запрещать писания и обнародованное
хотеть истребить не
есть защищать богов, но бояться истины свидетельствования».
Но ни в Греции, ни в Риме, нигде примера не находим, чтобы избран
был судия мысли, чтобы кто дерзнул сказать: у меня просите дозволения, если уста ваши отверзать
хотите на велеречие; у нас клеймится разум, науки и просвещение, и все, что без нашего клейма явится в свет, объявляем заранее глупым, мерзким, негодным. Таковое постыдное изобретение предоставлено
было христианскому священству, и ценсура
была современна инквизиции.
И так священники
хотели, чтобы одни причастники их власти
были просвещенны, чтобы народ науку почитал божественного происхождения, превыше его понятия и не смел бы оныя коснуться.
Векерлин
хотя мстящею властию посажен
был под стражу, но «Седое чудовище» осталося у всех в руках.
Сверх же того в стихотворении, так, как и во всех вещах, может господствовать мода, и если она
хотя несколько имеет в себе естественного, то принята
будет без прекословия.
— Услышал господь молитву мою, — вещал он. — Достигли слезы несчастного до утешителя всех. Теперь
буду хотя знать, что жребий мой зависеть может от доброго или худого моего поведения. Доселе зависел он от своенравия женского. Одна мысль утешает, что без суда батожьем наказан не
буду!
Хорошо бы и то, когда бы тем и конец
был, но умирать томною смертию, под батожьем, под кошками, в кандалах, в погребе, нагу, босу, алчущу, жаждущу, при всегдашнем поругании; государь мой,
хотя холопей считаете вы своим имением, нередко хуже скотов, но, к несчастию их горчайшему, они чувствительности не лишены.
Первой вечер по свадьбе и следующий день, в которой я ей представлен
был супругом ее как его сотоварищ, она занята
была обыкновенными заботами нового супружества; но ввечеру, когда при довольно многолюдном собрании пришли все к столу и сели за первый ужин у новобрачных и я, по обыкновению моему, сел на моем месте на нижнем конце, то новая госпожа сказала довольно громко своему мужу: если он
хочет, чтоб она сидела за столом с гостями, то бы холопей за оной не сажал.
От приезду моего на почтовый стан до того времени, как лошади вновь впряжены
были в мою повозку, прошло по крайней мере целой час. Но повозки его превосходительства запряжены
были не более как в четверть часа… и поскакали они на крылех ветра. А мои клячи,
хотя лучше казалися тех, кои удостоилися везти превосходительную особу, но, не бояся гранодерского кнута, бежали посредственною рысью.
Неискусный
хотя его
напев, но нежностию изречения сопровождаемый, проницал в сердца его слушателей, лучше природе внемлющих, нежели взращенные во благогласии уши жителей Москвы и Петербурга внемлют кудрявому
напеву Габриелли, Маркези или Тоди.
Я не
хотел отъехать, не
быв сопровождаем молитвою сего, конечно, приятного небу старца.
Ах! если бы он
был у меня после бывшего здесь пожара, умолк бы
хотя на одни сутки вопль алчущих птенцов моего соседа.
— Ты огорчаешь давно уже огорченное сердце естественною казнию, — говорил старец, — не ведал я, что мог тебя обидеть, не приемля на вред послужить могущего подаяния; прости мне мой грех, но дай мне, коли
хочешь мне что дать, дай, что может мне
быть полезно…
Я тебе, читатель, позабыл сказать, что парнасский судья, с которым я в Твери обедал в трактире, мне сделал подарок. Голова его над многим чем испытывала свои силы. Сколь опыты его
были удачны, коли
хочешь, суди сам; а мне скажи на ушко, каково тебе покажется. Если, читая, тебе захочется спать, то сложи книгу и усни. Береги ее для бессонницы.
Логика научила его рассуждать; математика — верные делать заключения и убеждаться единою очевидностию; метафизика преподала ему гадательные истины, ведущие часто к заблуждению; физика и химия, к коим, может
быть, ради изящности силы воображения прилежал отлично, ввели его в жертвенник природы и открыли ему ее таинства; металлургия и минералогия, яко последственницы предыдущих, привлекли на себя его внимание; и деятельно
хотел Ломоносов познать правила, в оных науках руководствующие.
И кто? он же, пресытившися обильным велеречием похвальных твоих слов, возгремит не твоим
хотя слогом, но
будет твой воспитанник.
Мы желаем показать, что в отношении российской словесности тот, кто путь ко храму славы проложил,
есть первый виновник в приобретении славы,
хотя бы он войти во храм не мог.