Неточные совпадения
—
В Софии, — и между
тем выпрягал лошадей.
— Если лошади все
в разгоне, — размышлял я, —
то несправедливо, что я мешаю комиссару спать.
Мне его так же хотелось попотчевать, как прежних ямщиков, когда они
в обмане приличались; но щедрость моя, давая на водку городскому повозчику, побудила софийских ямщиков запрячь мне поскорее лошадей, и
в самое
то время, когда я намерялся сделать преступление на спине комиссарской, зазвенел на дворе колокольчик.
Кто знает голоса русских народных песен,
тот признается, что есть
в них нечто скорбь душевную означающее.
Если захочет разгнать скуку или, как
то он сам называет, если захочет повеселиться,
то идет
в кабак.
На вопрос мой — кто он был? — узнал я, что
то был старого покрою стряпчий, едущий
в Петербург с великим множеством изодранных бумаг, которые он тогда разбирал.
Но слух носится, что
в дополнение вскоре издан будет указ и
тем родам, которые дворянское свое происхождение докажут за 200 или 300 лет, приложится титло маркиза или другое знатное, и они пред другими родами будут иметь некоторую отличность.
Зимою не пускает
в извоз, ни
в работу
в город; все работай на него, для
того что он подушные платит за нас.
— Между
тем пахарь запряг другую лошадь
в соху и, начав новую борозду, со мною простился.
Те и другие живут
в деревнях; но одни платят известное, а другие должны быть готовы платить
то, что господин хочет.
Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!), — и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем, и
тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его
в его вертении.
Не успел я войти
в почтовую избу, как услышал на улице звук почтового колокольчика, и чрез несколько минут вошел
в избу приятель мой Ч… Я его оставил
в Петербурге, и он намерения не имел оттуда выехать так скоро. Особливое происшествие побудило человека нраву крутого, как
то был мой приятель, удалиться из Петербурга, и вот что он мне рассказал.
Я рад был и сему зрелищу; соглядал величественные черты природы и не
в чванство скажу: что других устрашать начинало,
то меня веселило.
Сильное стремление валов отнимало у кормила направление, и порывистый ветр,
то вознося нас на мокрые хребты,
то низвергая
в утесистые рытвины водяных зыбей, отнимал у гребущих силу шественного движения.
Тогда и берега начали бояться; тогда и
то, что бы нас при благополучном плавании утешать могло, начинало приводить
в отчаяние.
Природа завистливою нам на сей час казалася, и мы на нее негодовали теперь за
то, что не распростирала ужасного своего величества, сверкая
в молнии и слух тревожа громовым треском.
Все наши силы, совокупно употребленные, не были
в состоянии совратить его с
того места, на котором оно стояло.
Упражняясь
в сведении нашего судна с мели, как
то мы думали, мы не приметили, что ветр между
тем почти совсем утих.
Да и если б я мог достаточные дать черты каждому души моея движению,
то слабы еще были бы они для произведения
в тебе подобного
тем чувствованиям, какие
в душе моей возникали и теснилися тогда.
Вода между
тем в судне умножалася, и труд наш, возрастая
в отливании оной, утомлял силы наши приметно.
Среди таковых горестных размышлений увидели мы близ противоположного берега,
в расстоянии от нас каком
то было, точно определить не могу, два пятна черные на воде, которые, казалося, двигалися.
Если бы вы утонули,
то я бы бросился за вами
в воду.
Если боязнь,
то мучитель ужаснее богов, к коим человек воссылает или молитву, или жалобу во времена нощи или
в часы денные.
В Петербурге я о сем рассказывал
тому и другому.
— Но едва мысль сия
в мозге моем пролетела,
то как будто меня окунули
в пролубь.
Но
то правда, что
в старину силы телесные были
в уважении и что силачи оные употребляли во зло.
Пока деньжонок своих мало было,
то он от охоты своей воздерживался, едал по десятку, и
то когда бывал
в Петербурге.
Как скоро полез
в чины,
то и число устерсов на столе его начало прибавляться.
Едва у городских ворот услышали звон почтового колокольчика, караульный офицер бежит уже к наместнику (
то ли дело, как где все
в порядке) и рапортует ему, что вдали видна кибитка и слышен звон колокольчика.
Между
тем как
в моей повозке запрягали лошадей, приехала еще кибитка, тройкою запряженная.
Не более недели
тому назад я был весел,
в удовольствии, недостатка не чувствовал, был любим или так казалося; ибо дом мой всякий день был полон людьми, заслужившими уже знаки почестей; стол мой был всегда как великолепное некое торжество.
По многих сперва бесплодных стараниях, предприятиях и неудачах наконец получил я
в жену
ту, которую желал.
Странная вещь — запрещать продавать
то, чего не существует
в имении!
Наблюдая свою пользу, я нашел случай продать дом на выгодных кондициях, совершив купчую
в самой
той же палате, где существовало запрещение.
Стряпчий казенных дел сделал на меня донос, что я, избегая платежа казенной недоимки, дом продал, обманул гражданскую палату, назвавшись
тем званием,
в коем я был, а не
тем,
в котором находился при покупке дома.
Тщетно я говорил, что запрещение не может существовать на
то, чего нет
в имении, тщетно я говорил, что по крайней мере надлежало бы сперва продать оставшееся имение и выручить недоимку сей продажею, а потом предпринимать другие средства; что я звания своего не утаивал, ибо
в дворянском уже купил дом.
Сколь скоро воображу
ту минуту, когда любезная моя со мною расставалася,
то я все позабываю и свет
в глазах меркнет.
Возмущенные соки мыслию стремилися, мне спящу, к голове и, тревожа нежный состав моего мозга, возбудили
в нем воображение. Несчетные картины представлялись мне во сне, но исчезали, как легкие
в воздухе пары. Наконец, как
то бывает, некоторое мозговое волокно, тронутое сильно восходящими из внутренних сосудов тела парами, задрожало долее других на несколько времени, и вот что я грезил.
Но обрати теперь взоры свои на себя и на предстоящих тебе, воззри на исполнение твоих велений, и если душа твоя не содрогнется от ужаса при взоре таковом,
то отыду от тебя, и чертог твой загладится навсегда
в памяти моей.
Если бы воссел на сии корабли,
то,
в веселиях начав путешествие и
в веселиях его скончая, столь же бы много сделал открытий, сидя на одном месте (и
в моем государстве), толико же бы прославился; ибо ты бы почтен был твоим государем.
Вместо
того чтобы
в народе моем чрез отпущение вины прослыть милосердым, я прослыл обманщиком, ханжою и пагубным комедиантом.
Вспомнил я, что некогда блаженной памяти нянюшка моя Клементьевна, по имени Прасковья, нареченная Пятница, охотница была до кофею и говаривала, что помогает он от головной боли. Как чашек пять выпью, — говаривала она, — так и свет вижу, а без
того умерла бы
в три дни.
Извини меня, читатель,
в моем заключении, я родился и вырос
в столице, и если кто не кудряв и не напудрен,
того я ни во что не чту.
Я, по счастию моему, знаком стал
в доме одного из губернских членов,
в Новегороде, имел случай приобрести
в оном малое знание во французском и немецком языках и пользовался книгами хозяина
того дома.
Когда же прочтешь,
то знаю, что кражи моей наружу не выведешь; ибо не
тот один вор, кто крал, но и
тот, кто принимал, — так писано
в законе русском.
Кто мир нравственный уподобил колесу,
тот, сказав великую истину, не иное что, может быть, сделал, как взглянул на круглый образ земли и других великих
в пространстве носящихся тел, изрек только
то, что зрел.
Оглянись назад, кажется, еще время
то за плечами близко,
в которое царствовало суеверие и весь его причет: невежество, рабство, инквизиция и многое кое-что.
Разверни новейшие таинственные творения, возмнишь быти во времена схоластики и словопрений, когда о речениях заботился разум человеческий, не мысля о
том, был ли
в речении смысл; когда задачею любомудрия почиталося и на решение исследователей истины отдавали вопрос, сколько на игольном острии может уместиться душ.
Если потомкам нашим предлежит заблуждение, если, оставя естественность, гоняться будут за мечтаниями,
то весьма полезной бы был труд писателя, показавшего нам из прежних деяний шествие разума человеческого, когда, сотрясший мглу предубеждений, он начал преследовать истину до выспренностей ее и когда, утомленный, так сказать, своим бодрствованием, растлевать начинал паки свои силы, томиться и ниспускаться
в туманы предрассудков и суеверия.
То ли, что первые великие князья российские жили
в сем городе?