Неточные совпадения
Что бы разум и сердце произвести ни захотели,
тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да
будет. Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твое бьет моему согласно — и
ты мой друг.
Неужели веселости,
тобою вкушенные,
были сон и мечта?
Барин, коли
есть у
тебя свои мужички, так они того же у господа молят.
—
Ты был уже готов к отъезду, как я отправился в Петергоф.
Да и если б я мог достаточные дать черты каждому души моея движению, то слабы еще
были бы они для произведения в
тебе подобного тем чувствованиям, какие в душе моей возникали и теснилися тогда.
Каково
было моей души положение, мой друг, сам отгадывай, ибо
ты меня довольно знаешь.
— Отче всесильный, — возопил я, —
тебе угодно, да живем;
ты нас водил на испытание, да
будет воля твоя.
Но сколь ни жестоки они
были, воображение, что я
буду под стражею, столь ее тревожило, что она только и твердила: — И я пойду с
тобою.
Почто
ты для них мягкосерд
был?
—
Ты видишь, — сказала она мне, — что
ты был слеп и слеп всесовершенно.
Все в веселом являться
тебе будет виде.
А дабы бдительность твоя не усыплялася негою власти, се кольцо дарую
тебе, да возвестит оно
тебе твою неправду, когда на нее дерзать
будешь.
Ибо ведай, что
ты первейший в обществе можешь
быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель, первейший нарушитель общия тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою на внутренность слабого.
Ты виною
будешь, если мать восплачет о сыне своем, убиенном на ратном поле, и жена о муже своем; ибо опасность плена едва оправдать может убийство, войною называемое.
Ты виною
будешь, если запустеет нива, если птенцы земледелателя лишатся жизни у тощего без здравыя пищи сосца матерня.
Если бы воссел на сии корабли, то, в веселиях начав путешествие и в веселиях его скончая, столь же бы много сделал открытий, сидя на одном месте (и в моем государстве), толико же бы прославился; ибо
ты бы почтен
был твоим государем.
Мы спали и
были покойны,
ты возмутил наш сон, мы бдеть не желали, ибо не над чем.
По одну сторону меня сел сын хозяйский, а по другую посадил Карп Дементьич свою молодую невестку… Прервем речь, читатель. Дай мне карандаш и листочек бумашки. Я
тебе во удовольствие нарисую всю честную компанию и тем
тебя причастным сделаю свадебной пирушки, хотя бы
ты на Алеутских островах бобров ловил. Если точных не спишу портретов, то доволен
буду их силуэтами. Лаватер и по них учит узнавать, кто умен и кто глуп.
Но, любезный читатель,
ты уже зеваешь. Полно, видно, мне снимать силуэты. Твоя правда; другого не
будет, как нос да нос, губы да губы. Я и того не понимаю, как
ты на силуэте белилы и румяна распознаешь.
Мне кажется, что торг твой
тебе был не в убыток.
А хотя бы он с твоею невестою и ночь переспал накануне твоея свадьбы, то
ты ему за то должен
быть благодарен.
Ты на ней не женишься; она у меня останется в доме, а вы
будете наказаны.
Не возрыдаешь ли
ты, что сынок твой любезный с приятною улыбкою отнимать
будет имение, честь, отравлять и резать людей, не своими всегда боярскими руками, но посредством лап своих любимцев.
Понеже добродетель
есть вершина деяний человеческих, то исполнение ее ничем не долженствует
быть препинаемо. Небреги обычаев и нравов, небреги закона гражданского и священного, столь святыя в обществе вещи, буде исполнение оных отлучает
тебя от добродетели. Не дерзай николи нарушения ее прикрывати робостию благоразумия. Благоденствен без нее
будешь во внешности, но блажен николи.
Не дерзай никогда исполнять обычая в предосуждение закона. Закон, каков ни худ,
есть связь общества. И если бы сам государь велел
тебе нарушить закон, не повинуйся ему, ибо он заблуждает себе и обществу во вред. Да уничтожит закон, яко же нарушение оного повелевает, тогда повинуйся, ибо в России государь
есть источник законов.
Ярость мучителей твоих раздробится о твердь твою; и если предадут
тебя смерти, осмеяны
будут, а
ты поживешь на памяти благородных душ до скончания веков.
Если, забыв мои наставления, поспешать
будешь на злые дела, обыкшая душа добродетели востревожится; явлюся
тебе в мечте.
— Господи, — возопил он, — молю
тебя, да укрепишь их в стезях добродетели, молю, блажени да
будут.
Любезнейшее
тебе в нас
есть добродетель; деяния чистого сердца
суть наилучшая для
тебя жертва…
Единое в том
тебе утешение да
будет, воспоминая, что и сын сына твоего возлюбит отца до совершенного только возраста.
Тогда же от
тебя зависеть
будет обратить его горячность к
тебе.
— Муж одной из вас таскается по всем скверным девкам; получив болезнь,
пьет,
ест и спит с
тобою же; другая же сама изволит иметь годовых, месячных, недельных, или, чего боже упаси, ежедневных любовников.
А
ты, голубушка моя, пятнадцатилетняя девушка,
ты еще непорочна, может
быть; но на лбу твоем я вижу, что кровь твоя вся отравлена.
Хотя бы и тяжела
была, я бы
тебя, барин, не попросила мне пособить.
— Душа моя, Аннушка, я хотел знать,
есть ли у
тебя отец и мать, как
ты живешь, богато ли или убого, весело ли,
есть ли у
тебя жених?
— Если, барин,
ты не шутишь, — сказала мне Анюта, — то вот что я
тебе скажу: у меня отца нет, он умер уже года с два,
есть матушка да маленькая сестра.
— Кабы батюшка жив
был и это видел, то бы, даром, что
ты господин, нагрел бы
тебе шею.
Поцелуй мой
есть знак моего к
тебе почтения и
был исторгнут восхищением глубоко тронутыя души.
Не
будет слух сердечного друга твоего уязвлен прельщающим гласом, на нарушение его к
тебе верности призывающим.
— Нет, моя любезная Анютушка,
ты завтра же
будешь за ним.
По истреблении мужественных граждан останутся и
будут подвластны
тебе робкие души, рабства иго восприяти готовые; но и в них ненависть к подавляющей твоей победе укоренится глубоко.
Мучитель пребудешь на памяти потомков; казниться
будешь, ведая, что мерзят
тебя новые рабы твои и от
тебя кончины твоея просят.
— Вообрази себе, — говорил мне некогда мой друг, — что кофе, налитый в твоей чашке, и сахар, распущенный в оном, лишали покоя
тебе подобного человека, что они
были причиною превосходящих его силы трудов, причиною его слез, стенаний, казни и поругания; дерзай, жестокосердой, усладить гортань твою. — Вид прещения, сопутствовавший сему изречению, поколебнул меня до внутренности. Рука моя задрожала, и кофе пролился.
«Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла, ой люли, люли, люли, люли»… Хоровод молодых баб и девок — пляшут — подойдем поближе, — говорил я сам себе, развертывая найденные бумаги моего приятеля. Но я читал следующее. Не мог дойти до хоровода. Уши мои задернулись печалию, и радостный глас нехитростного веселия до сердца моего не проник. О мой друг! где бы
ты ни
был, внемли и суди.
Глад, стужа, зной, казнь — все
будет против
тебя.
Ты склонишься и
будешь раб духом, как и состоянием.
Ты проклинал некогда обычай варварский в продаже черных невольников в отдаленных селениях твоего отечества; возвратись, — повторил я, — не
будь свидетелем нашего затмения и да не возвестиши стыда нашего твоим согражданам, беседуя с ними о наших нравах.
Тебя облек я во порфиру
Равенство в обществе блюсти,
Вдовицу призирать и сиру,
От бед невинность чтоб спасти,
Отцом ей
быть чадолюбивым,
Но мстителем непримиримым
Пороку, лже и клевете;
Заслуги честью награждати,
Устройством зло предупреждати,
Хранити нравы в чистоте.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу
тебя уведомить, душенька, что состояние мое
было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Хлестаков. Поросенок
ты скверный… Как же они
едят, а я не
ем? Отчего же я, черт возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и я?
Осип. Послушай, малый:
ты, я вижу, проворный парень; приготовь-ка там что-нибудь
поесть.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. А, черт возьми, славно
быть генералом! Кавалерию повесят
тебе через плечо. А какую кавалерию лучше, Анна Андреевна, красную или голубую?