Неточные совпадения
Невольным образом в этом рассказе замешивается и собственная моя личность; прошу не обращать на нее внимания. Придется, может
быть, и об Лицее сказать словечко; вы это простите, как воспоминания, до сих пор живые! Одним словом, все сдаю вам, как вылилось на бумагу. [Сообщения И. И. Пущина о том, как он осуществлял свое обещание Е. И. Якушкину, — в
письмах к Н. Д. Пущиной и Е. И. Якушкину за 1858 г. № 225, 226, 228, 242 и др.]
Я подсел к нему и спрашиваю: не имеет ли он каких-нибудь поручений к Пушкину, потому что я в генваре [Такое начертание слова «январь» — во всех
письмах Пущина.]
буду у него.
Поводом к этой переписке, без сомнения,
было перехваченное на почте
письмо Пушкина, но кому именно писанное — мне неизвестно; хотя об этом
письме Нессельроде и не упоминает, а просто пишет, что по дошедшим до императора сведениям о поведении и образе жизни Пушкина в Одессе его величество находит, что пребывание в этом шумном городе для молодого человека во многих отношениях вредно, и потому поручает спросить его мнение на этот счет.
Но после опубликования в 1938 г.
письма М. И. Пущина к брату от 22 апреля (4 мая) 1857 г. стало известно, что портфель
был передан Вяземскому только в 1841 г.
В связи с публикуемыми в настоящем издании
письмами Пущина от 12 сентября и 7 ноября 1841 г. к Н. Д. Фонвизиной (№ 70 и 71) приходится поставить вопрос: только ли упомянутые выше два стихотворения
были посланы Пущиным через Ершова?
Сбольшим удовольствием читал
письмо твое к Егору Антоновичу [Энгельгардту], любезнейший мой Вольховский; давно мы поджидали от тебя известия; признаюсь, уж я думал, что ты, подражая некоторым, не
будешь к нам писать. Извини, брат, за заключение. Но не о том дело — поговорим вообще.
P.S. Верно, ты читал в газетах, что Бурцов получил [орден] Анны 2-й степени. Порадуйся. Дай бог ему успеха. Но меня удивляет, что я до сих пор не имею от него ответа на
письмо, которое
было написано тобою. Не понимаю, что это значит.
Вот тебе, любезный Володя, все, что можно сказать в тесных пределах
письма. Молю бога, чтоб ты, кончивши благополучно поручение свое, порадовал скорее меня своим приездом. Сколько нам нужно
будет потолковать! Беседа твоя усладит меня. Не знаю, что ты думаешь? Не знаю, что ты предпримешь?
Если тебе
будет время, пусти грамотку ко мне прежде твоего выезда из Оренбурга…; по моему расчету это
письмо тебя должно непременно там найти. Прощай!
Будь здоров и счастлив.
В начале декабря непременно
буду — в
письме невозможно всего сказать: откровенно признаюсь тебе, что твое удаление из Петербурга для меня больше, чем когда-нибудь горестно… Я должен
буду соображаться с твоими действиями и увидеть, что необходимость заставит предпринять…
Когда вы получите сие
письмо, все
будет решено.
Annette! Кто меня поддерживает? Я в Шлиссельбурге сам не свой
был, когда получал
письмо твое не в субботу, а в воскресенье, — теперь вот слишком год ни строки, и я, благодаря бога, спокоен, слезно молюсь за вас. Это каше свидание. У Плуталова после смерти нашли вашу записку, но я ее не видал, не знаю, получили ли вы ту, которую он взял от меня и обещал вам показать.
Прощайте до Тобольска — мы спешим. В знак, что вы получили эту тетрадку, прошу по получении оной в первом
письме ко мне сделать крестик — х.Это
будет ответом на это бестолковое, но от души набросанное маранье; я надеюсь, что бог поможет ему дойти до вас. Я вам в заключение скажу все, что слышал о нашей будущности — adieu.
Может
быть, это мечта, но мечта для меня утешительная сладостная. Объяснений между нами не нужно: я пойму, если вы пришлете мне какую-нибудь книгу и скажете в
письме, что она вам нравится, — тогда я прямо за перо с некоторыми добрыми друзьями и спечем вам пирог. Но — увы! — когда еще этот листок до вас долетит и когда получу ответ? Мильон верст!
Человек — странное существо; мне бы хотелось еще от вас получить, или, лучше сказать, получать,
письма, — это первое совершенно меня опять взволновало. Скажите что-нибудь о наших чугунниках, [Чугунники — лицеисты 1-го курса, которым Энгельгардт роздал в 1817 г. чугунные кольца в знак прочности их союза.] об иных я кой-что знаю из газет и по
письмам сестер, но этого для меня как-то мало. Вообразите, что от Мясоедова получил год тому назад
письмо, — признаюсь, никогда не ожидал, но тем не менее
был очень рад.
…Грустно ему
было читать в
письме вашем о последнем 19 октября.
Вместе с моим
письмом вы получите 6 видов:они вас познакомят с местами, где
был и где теперь живет преданный вам человек.
[Энгельгардт хотел, чтобы его
письмо было доставлено Пущину к 19 октября.]
[
Письма В. А. Жуковского, И. Т. Спасского, В. И. Даля о кончине А. С. Пушкина
были тогда широко распространены (а копиях) по России; последние два приводятся в сборниках воспоминаний о Пушкине, изданных Гослитиздатом (1936 и 1950).]
Надобно твердо
быть уверенным в испытанном вашем снисхождении и бесконечной доброте, что так непринужденно и небрежно болтать с вами: по-моему, это необходимое условие — иначе посылаешь сочинение, а не
письмо.
Не стану благодарить тебя за снисходительную твою дружбу ко мне: она нас утешила обоих и
будет утешать в разлуке неизбежной; мы чувствами соединим твой восток с моим западом и станем как можно чаще навещать друг друга
письмами.
Пожалуйста, почтенный Иван Дмитриевич,
будьте довольны неудовлетворительным моим листком — на первый раз. Делайте мне вопросы, и я разговорюсь, как бывало прежде, повеселее. С востока нашего ничего не знаю с тех пор, как уехал, — это тяжело: они ждут моих
писем. Один Оболенский из уединенной Етанцы писал мне от сентября. В Верхнеудинске я в последний раз пожал ему руку; горькая слеза навернулась, хотелось бы как-нибудь с ним
быть вместе.
Второе твое
письмо получил я у них, за два дня до кончины незабвенной подруги нашего изгнания. Извини, что тотчас тебе не отвечал — право, не соберу мыслей, и теперь еще в разброде, как ты можешь заметить. Одно время должно все излечивать —
будем когда-нибудь и здоровы и спокойны.
Наконец, любезный друг, я получил
письма от Марьи Николаевны. Давно мне недоставало этого утешения. Она обещает писать часто. Ты, верно, с Трубецкими в переписке; следовательно, странно бы мне рассказывать отсюда, что делается в соседстве твоем. Меня порадовало известие, что Сутгова матушка к нему начала снова писать попрежнему и обеспечила их будущность; это я узнал вчера из
письма Марьи Казимировны — невольно тебе сообщаю старую весть, может
быть, давно уже известную.
Благодарю вас, добрый Иван Дмитриевич, за все, что вы мне говорите в вашем
письме. Утешительно думать, что мы с вами неразлучны; признаюсь, я бы хотел, чтоб мы когда-нибудь соединились в одном городке, мне бы гораздо лучше
было; как-то здесь неудачно началось мое существование…
Наконец, получил я
письма из окрестностей Иркутска: Марья Николаевна первая подала голос. Александр женился 12 ноября и счастлив, как обыкновенно молодой супруг в первое время. Особенно мне приятно
было узнать, что матушка Сутгова опять в прежних с ним сношениях; со времени его женитьбы она перестала к нему писать — и это сильно его огорчало. — Бедный Сосинович умер от апоплексического удара в октябре месяце. Прощайте.
Вы имеете полное право, почтенный друг Егор Антонович,
быть недовольным мною: нужна испытанная ваша доброта, чтобы простить мне с лишком трехмесячное мое молчание, до сих пор не благодарил вас за
письмо ваше на лицейском листке, [Бумага с литографированным видом Лицея.] которое меня встретило в Тобольске.
Когда-нибудь я вам расскажу забавный случай по случаю слова рыба(название нашей карты с Якушкиным), которое
было в моем
письме, — рыбу мою требовали в Тобольск и вместе с нею возвратили мне
письмо мое к Якушкину с замечанием не употреблять двусмысленных выражений, наводящих сомнение своею таинственностию, в
письмах, если хочу, чтоб они доходили по адресам.
Вряд ли Вадковский сюда
будет — по
письму Волконского от 14 генваря видно, что он остается в Кузьмине, а до обзаведения позволено прожить в Иркутске.
Вы, верно, слышали, что мне из Тобольска возвращено
было одно
письмо мое к Якушкину, после розысканий о рыбе.Мою карту, которую мы так всегда прежде называли, туда возили и нашли, что выражения двусмысленны и таинственны. Я все это в шуткахописал сестре. Кажется, на меня сердится Горчаков, впрочем, этоего дело…
Прощай, любезный друг Оболенский, мильон раз тебя целую, больше, чем когда-нибудь. Продолжай любить меня попрежнему.
Будь доволен неполным и неудовлетворительным моим
письмом. Об соседях на западе нечего сказать особенного. Знаю только, что Беляевы уехали на Кавказ. Туда же просились Крюковы, Киреев и Фролов. Фонвизину отказано. — Крепко обнимаю тебя.
Семенов сам не пишет, надеется, что ему теперь разрешат свободную переписку. Вообразите, что в здешней почтовой экспедиции до сих пор предписание — не принимать на его имя
писем; я хотел через тещу Басаргина к нему написать — ей сказали, что
письмо пойдет к Талызину. Городничий в месячных отчетах его аттестует, как тогда, когда он здесь находился, потому что не
было предписания не упоминать о человеке, служащем в Омске. Каков Водяников и каковы те, которые читают такого рода отчеты о государственных людях?
Любезный Александр Петрович, я отправил твое
письмо к брату. Не знаю,
будет ли успех, — желаю искренно, чтоб дела твои поправились. Я не знаю, знаком либрат с Бобринским, — от него никогда не слыхал об этом знакомстве. Я просил его постараться устроить. Во всяком случае, Николай уведомит, чем кончилось дело.
Скажи Павлу Сергеевичу, что я сегодня не могу ответить на его
письмо с Степаном Яковлевичем. Впрочем, я к нему писал в прошедшую субботу с Погодаевым — мое
письмо было как бы ответом на то, которое теперь получил от него. С Погодаевым я послал для Натальи Дмитриевны облатки, в переплете «Наль и Дамаянти» и газеты Петру Николаевичу от Матвея.
Последние известия из Иркутска у меня от 3 мая: М. Н. мне пишет обо всем, [М. Н. — Волконская; сохранились интересные
письма ее (22) к Пущину за 1839–1841, 1843 и 1847 гг. (РО, ф. 243); в
письмах — много для характеристики взаимоотношений Волконской и Пущина.] рассказывает о посещении в Оёк, в именины Лизы
была у них с детьми и хвалит новый дом Трубецких, который на этот раз, как видно из ее описания, не соображен по теории Ноева ковчега. Все там здоровы и проводят время часто вместе.
Признаюсь, вызывая его сюда, я не об одном себе думаю, он угадал истинное основание моего желания. Давно уже по его
письмам видел, что он не на месте и что вы и Марья Николаевна преследуете его и гоните сюда. Первое мое приглашение
было написано 1 декабря, также вдруг за полчаса до отсылки
писем к городничему. Что из всего этого выйдет, право, не знаю.
Официальные мои
письма все, кажется, к вам ходят через Петербург — с будущей почтой
буду отвечать Сергею Григорьевичу, на днях получил его листок от 25 — го числа [Много
писем С. Г. Волконского к Пущину за 1840–1843, 1855 гг., характеризующих их взаимную сердечную дружбу и глубокое, искреннее уважение — в РО (ф. 243 и Фв. III, 35), в ЦГИА (ф. 279, оп. I, № 254 и 255), за 1842, 1854 и 1857 гг. напечатаны в сборниках о декабристах.] — он в один день с вами писал, только другой дорогой.
Все наши посылают вам дружеские поклоны. Не перечитываю
письма; дополните смысл, где его не
будет доставать.
Много бы хотелось с тобой болтать, но еще
есть другие ответы к почте. Прощай, любезный друг. Ставь номера на
письмах, пока не
будем в одном номере. Право, тоска, когда не все получаешь, чего хочется. Крепко обнимаю тебя. Найди смысл, если
есть пропуски в моей рукописи. Не перечитываю — за меня кто-нибудь ее прочтет, пока до тебя дойдет.
Будь здоров и душой и телом…
О детях в последнем
письме говорят, что недели через три обещают удовлетворительный ответ. Значит, нужна свадьба для того, чтоб дети
были дома. Бедная власть, для которой эти цыпушки могут
быть опасны. Бедный отец, который на троне, не понимает их положения. Бедный Погодин и бедная Россия, которые называют его царем-отцом!.. [Речь идет об «ура-патриотических» брошюрах М. П. Погодина.]
Ты меня смешишь желанием непременно сыграть мою свадьбу. Нет! любезный друг. Кажется, не доставлю тебе этого удовольствия. Не забудь, что мне 4 мая стукнуло 43 года. Правда, что я еще молодой жених в сравнении с Александром Лукичом; но предоставляю ему право
быть счастливым и за себя и за меня. Ты мне ни слова не говоришь об этой оригинальной женитьбе. Все кажется, что одного твоего
письма я не получил…
Из Кяхты
есть прямое
письмо…
«Все
было придумано, чтобы отбить охоту к
письму, — вспоминал впоследствии М. А. Бестужев, — и надо
было родиться Луниным, который находил неизъяснимое наслаждение дразнить «белого медведя» (как говорил он), не обращая внимания… на лапы дикого зверя, в когтях которого он и погиб в Акатуе» (Воспоминания Бестужевых, 1951, стр. 199).]
Семенов просил, чтобы я жег его
письма и
был осторожен, если хочу иметь его иероглифы. На все согласен, лишь бы ко мне писали. Басаргин ждет меня.
Видно, они скоро надеются отделаться от Кавказа… Нарышкин пошел в горы… [Нарышкину
было разрешено «заслужить» свою вину в Кавказской действующей армии (см. примеч. 1 к
письму 37).]
Оболенский в последнем
письме располагается оставаться в Туринске, но я его
буду убеждать перекочевать… Не женить ли мне его и остаться между двумя счастливыми супругами старым холостяком?
Наконец, я должен теперь узнать, что брат Михайло приехал домой. На последней почте
было от них
письмо из Пскова уже, 11 октября они пустились в Петербург. В Пскове он виделся с князем Петром Вяземским, который тотчас к нему [явился], лишь только узнал, что он там…
Почта привезла мне
письмо от Annette, где она говорит, что мой племянник Гаюс вышел в отставку и едет искать золото с кем-то в компании. 20 февраля он должен
был выехать; значит, если вздумает ко мне заехать, то на этой неделе
будет здесь. Мне хочется с ним повидаться, прежде нежели написать о нашем переводе; заронилась мысль, которую, может
быть, можно
будет привести в исполнение. Басаргин вам объяснит, в чем дело.
Вот некоторые выдержки из
письма Якушкина: «Николай Васильевич [Басаргин] пробыл в Ялуторовске почти четверо суток; все это время мы
были с ним, разумеется, неразлучно…
Об нашем доставлении куда следует она, то
есть сестра моя, уже не успела говорить Горчакову — он тогда уже не
был в Петербурге. Увидим, как распорядится Бенкендорф с нашими сентиментальными
письмами. До зимы мы не двинемся, во всяком случае. Хочу дождаться Тулиновых непременно здесь.