Неточные совпадения
Затем он вспомнил, что в кармане его лежит
письмо матери, полученное днем; немногословное
письмо это, написанное с алгебраической точностью, сообщает, что культурные люди обязаны работать, что она хочет открыть в городе музыкальную школу, а Варавка намерен издавать газету и пройти в городские головы. Лидия
будет дочерью городского головы. Возможно, что, со временем, он расскажет ей роман с Нехаевой; об этом лучше всего рассказать в комическом тоне.
Засыпая, он вспомнил, что на
письма его, тщательно составленные в юмористическом тоне, Лидия ответила только дважды, очень кратко и неинтересно; в одном из
писем было сказано...
— Да, вот и — нет его. И
писем нет, и меня как будто нет. Вдруг — влезает в дверь, ласковый, виноватый. Расскажи — где
был, что видел? Расскажет что-нибудь не очень удивительное, но все-таки…
Все сказанное матерью ничем не задело его, как будто он сидел у окна, а за окном сеялся мелкий дождь. Придя к себе, он вскрыл конверт, надписанный крупным почерком Марины, в конверте оказалось
письмо не от нее, а от Нехаевой. На толстой синеватой бумаге, украшенной необыкновенным цветком, она писала, что ее здоровье поправляется и что, может
быть, к средине лета она приедет в Россию.
Этот парень все более не нравился Самгину, весь не нравился. Можно
было думать, что он рисуется своей грубостью и желает
быть неприятным. Каждый раз, когда он начинал рассказывать о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три минуты, демонстративно уходил. Лидия написала отцу, что она из Крыма проедет в Москву и что снова решила поступить в театральную школу. А во втором, коротеньком
письме Климу она сообщила, что Алина, порвав с Лютовым, выходит замуж за Туробоева.
Дома на столе Клим нашел толстое
письмо без марок, без адреса, с краткой на конверте надписью: «К. И. Самгину». Это брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил прислать книг.
Письмо было кратко и сухо, а список книг длинен и написан со скучной точностью, с подробными титулами, указанием издателей, годов и мест изданий; большинство книг на немецком языке.
В самом деле, пора
было ехать домой. Мать писала
письма, необычно для нее длинные, осторожно похвалила деловитость и энергию Спивак, сообщала, что Варавка очень занят организацией газеты. И в конце
письма еще раз пожаловалась...
— Как это странно! — тихо заговорила она, глядя в лицо его и мигая. — Я
была уверена, что сказала тебе… что читала
письмо Алины… Ты не забыл?..
«Но я же ни в чем не виноват пред нею», — возмутился он, изорвал
письмо и тотчас решил, что уедет в Нижний Новгород, на Всероссийскую выставку. Неожиданно уедет, как это делает Лидия, и уедет прежде, чем она соберется за границу. Это заставит ее понять, что он не огорчен разрывом. А может
быть, она поймет, что ему тяжело, изменит свое решение и поедет с ним?
— Намекните-ка вашей корреспондентке, что она девица неосторожная и даже — не очень умная. Таких
писем не поручают перевозить чужим людям. Она должна
была сказать мне о содержании
письма.
В дешевом ресторане Кутузов прошел в угол, — наполненный сизой мутью, заказал водки, мяса и, прищурясь, посмотрел на людей, сидевших под низким, закопченным потолком необширной комнаты; трое, в однообразных позах, наклонясь над столиками, сосредоточенно
ели, четвертый уже насытился и, действуя зубочисткой, пустыми глазами смотрел на женщину, сидевшую у окна; женщина читала
письмо, на столе пред нею стоял кофейник, лежала пачка книг в ремнях.
— Глупости! Где у вас нелегальщина?
Письма, записки Маракуева —
есть? Давайте все мне.
Посылаю тебе все эти начала
писем, может
быть, ты поймешь и так, что я хотела сказать.
Он сел и начал разглаживать на столе измятые
письма. Третий листок он прочитал еще раз и, спрятав его между страниц дневника, не спеша начал разрывать
письма на мелкие клочки. Бумага
была крепкая, точно кожа. Хотел разорвать и конверт, но в нем оказался еще листок тоненькой бумаги, видимо, вырванной из какой-то книжки.
— Так, — сказала она, наливая чай. — Да, он не получил телеграмму, он кончил срок больше месяца назад и он немного пошел пешком с одними этнографы.
Есть его
письмо, он
будет сюда на эти дни.
В одном
письме мать доказывала необходимость съездить в Финляндию. Климу показалось, что
письмо написано в тоне обиды на отца за то, что он болен, и, в то же время, с полным убеждением, что отец должен
был заболеть опасно. В конце
письма одна фраза заставила Клима усмехнуться...
Второе
письмо было существеннее.
О порядке и необходимости защищать его
было написано еще много, но Самгин не успел дочитать
письма, — в прихожей кто-то закашлял, плюнул, и на пороге явился маленький человечек...
Самгин вздохнул и вышел в столовую, постоял в темноте, зажег лампу и пошел в комнату Варвары; может
быть, она оставила там
письмо, в котором объясняет свое поведение?
Припоминая это
письмо, Самгин подошел к стене, построенной из широких спин полицейских солдат: плотно составленные плечо в плечо друг с другом, они действительно образовали необоримую стену; головы, крепко посаженные на красных шеях,
были зубцами стены.
Он выработал манеру говорить без интонаций, говорил, как бы цитируя серьезную книгу, и
был уверен, что эта манера, придавая его словам солидность, хорошо скрывает их двусмысленность. Но от размышлений он воздерживался, предпочитая им «факты». Он тоже читал вслух
письма брата, всегда унылые.
Говорил он так, как будто гордился тем, что ослепнет.
Было в нем что-то грубоватое, солдатское. Складывая
письмо все более маленькими квадратиками, он широко усмехнулся...
— Как видишь — нашла, — тихонько ответила она. Кофе оказался варварски горячим и жидким. С Лидией
было неловко, неопределенно. И жалко ее немножко, и хочется говорить ей какие-то недобрые слова. Не верилось, что это она писала ему обидные
письма.
Письмо было написано так небрежно, что кривые строки, местами, сливались одна с другой, точно их писали в темноте.
Он помнил, что впервые эта мысль явилась у него, в Петербурге, вслед за
письмом Никоновой, и
был уверен: явилась не потому, что он испугался чего-то.
Самгин ушел к себе, разделся, лег, думая, что и в Москве, судя по
письмам жены, по газетам, тоже неспокойно. Забастовки, митинги, собрания, на улицах участились драки с полицией. Здесь он все-таки притерся к жизни. Спивак относится к нему бережно, хотя и суховато. Она вообще бережет людей и
была против демонстрации, организованной Корневым и Вараксиным.
Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее для себя не увидел ее. Дома он нашел
письмо Дуняши, — она извещала, что едет —
петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке
письма было очень мелко приписано: «Рядом с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
Самгин рассердился и ушел. Марины в городе не
было, она приехала через восемь дней, и Самгина неприятно удивило то, что он сосчитал дни. Когда он передал ей пакет
писем и тетрадку «Размышлений», она, небрежно бросив их на диван, сказала весьма равнодушным тоном...
— Он уже третьего дня в Москве
был, письмо-то оттуда.
Идти под руку с ней
было неудобно: трудно соразмерять свои шаги с ее, она толкала бедром. Мужчины оглядывались на нее, это раздражало Самгина. Он, вспомнив волнение, испытанное им вчера, когда он читал ее
письмо, подумал...
Письмо было написано мелким, но четким почерком, слова составлены так плотно, как будто каждая строка — одно слово. Самгин читал...
Но все-таки он представил несколько соображений, из которых следовало, что вагоны загнали куда-нибудь в Литву. Самгину показалось, что у этого человека
есть причины желать, чтоб он, Самгин, исчез. Но следователь подкрепил доводы в пользу поездки предложением дать
письмо к брату его жены, ротмистру полевых жандармов.
В длинном этом сарае их
было человек десять, двое сосредоточенно играли в шахматы у окна, один писал
письмо и, улыбаясь, поглядывал в потолок, еще двое в углу просматривали иллюстрированные журналы и газеты, за столом
пил кофе толстый старик с орденами на шее и на груди, около него сидели остальные, и один из них, черноусенький, с кошечьим лицом, что-то вполголоса рассказывал, заставляя старика усмехаться.
— Вы не можете представить себе, что такое
письма солдат в деревню,
письма деревни на фронт, — говорил он вполголоса, как бы сообщая секрет. Слушал его профессор-зоолог, угрюмый человек, смотревший на Елену хмурясь и с явным недоумением, точно он затруднялся определить ее место среди животных.
Были еще двое знакомых Самгину — лысый, чистенький старичок, с орденом и длинной поповской фамилией, и пышная томная дама, актриса театра Суворина.
— Это — не вышло. У нее, то
есть у жены, оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она — славная. Первое время даже грустные
письма писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да. Ребят — жалко. У нее — мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…