Неточные совпадения
— О его приеме
я узнал
при первой встрече у директора нашего В. Ф. Малиновского, куда нас неоднократно собирали сначала для снятия мерки, потом для примеривания платья, белья, ботфорт, сапог, шляп и пр.
При всякой возможности
я отыскивал Пушкина, иногда с ним гулял в Летнем саду; эти свидания вошли в обычай, так что, если несколько дней
меня не видать, Василий Львович, бывало,
мне пеняет: он тоже привык ко
мне, полюбил
меня.
При самом начале — он наш поэт. Как теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, когда, окончивши лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: «Теперь, господа, будем пробовать перья! опишите
мне, пожалуйста, розу стихами». [В автографе еще: «Мой стих никак», зачеркнуто.]
Не заключайте, пожалуйста, из этого ворчанья, чтобы
я когда-нибудь был спартанцем, каким-нибудь Катоном, — далеко от всего этого: всегда шалил, дурил и кутил с добрым товарищем. Пушкин сам увековечил это стихами ко
мне; но
при всей моей готовности к разгулу с ним хотелось, чтобы он не переступал некоторых границ и не профанировал себя, если можно так выразиться, сближением с людьми, которые, по их положению в свете, могли волею и неволею набрасывать на него некоторого рода тень.
[Цензурный запрет был наложен в 1859 г. на рассказ о задуманном в 1819 г. одним из руководителей Тайного общества Н. И. Тургеневым
при участии других заговорщиков литературно-политическом журнале, о размышлениях над тем, привлекать ли Пушкина к заговору, о встрече Пущина с отцом поэта (от абзаца «Самое сильное нападение Пушкина…» до слов «целию самого союза» в абзаце «
Я задумался…» (стр. 71–73).
После этого мы как-то не часто виделись. Пушкин кружился в большом свете, а
я был как можно подальше от него. Летом маневры и другие служебные занятия увлекали
меня из Петербурга. Все это, однако, не мешало нам,
при всякой возможности встречаться с прежней дружбой и радоваться нашим встречам у лицейской братии, которой уже немного оставалось в Петербурге; большею частью свидания мои с Пушкиным были у домоседа Дельвига.
Наружно он мало переменился, оброс только бакенбардами;
я нашел, что он тогда был очень похож на тот портрет, который потом видел в Северных цветахи теперь
при издании его сочинений П. В. Анненковым.
При этом вопросе рассказал
мне, будто бы император Александр ужасно перепугался, найдя его фамилию в записке коменданта о приезжих в столицу, и тогда только успокоился, когда убедился, что не он приехал, а брат его Левушка.
Хотя посещение его было вовсе некстати, но
я все-таки хотел faire bonne raine à mauvais jeu [Делать веселое лицо
при плохой игре (франц.).] и старался уверить его в противном; объяснил ему, что
я — Пущин такой-то, лицейский товарищ хозяина, а что генерал Пущин, его знакомый, командует бригадой в Кишиневе, где
я в 1820 году с ним встречался.
Я рад был, что мы избавились этого гостя, но
мне неловко было за Пушкина: он, как школьник, присмирел
при появлении настоятеля.
Отрадно отозвался во
мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности,
я не мог обнять его, как он
меня обнимал, когда
я первый посетил его в изгнанье. Увы!
я не мог даже пожать руку той женщине, которая так радостно спешила утешить
меня воспоминанием друга; но она поняла мое чувство без всякого внешнего проявления, нужного, может быть, другим людям и
при других обстоятельствах; а Пушкину, верно, тогда не раз икнулось.
Он ранен на дуэли Дантесом и через двое суток умер;
я был
при отпевании его тела в Конюшенной церкви, накануне моего выезда из Петербурга».
В. Ф.» (Вяземской).]
я с княгиней бранился; она велела сказать тебе, что ты хорошо сделаешь, когда
при деньгах пришлешь ей долг, что она отнюдь не хочет тебе его простить.
Сегодня мы нагнали Якушкина, и он просил, чтоб вы им
при случае сказали по получении сего письма, что он здоров, с помощью божьей спокоен. Вообрази, что они, несмотря на все неприятные встречи, живут в Ярославле и снабжают всем, что нужно.
Я истинно ее руку расцеловал в эту дверь…
Я видел в ней сестру, и это впечатление надолго оставило во
мне сладостное воспоминание, — благодарите их.
[Пущин не мог знать, что Р. М. Медокс готовил в это время,
при содействии Бенкендорфа и с ведома Николая I, провокацию среди декабристов в Сибири (см. книгу С.
Я. Штрайх, Роман Медокс.
Варяи Лиза,конечно, не забывают
меня, а
при случае что-нибудь скажут
мне о себе.
Поблагодарите губернатора чрез архиерея,
я у него в несколько минут душу отвел после беспрестанных сцен в дороге с извозчиками, не забывая той, которая была
при нашем свидании.
Я часто вспоминаю слова ваши, что не трудно жить, когда хорошо, а надобно быть довольным, когда плохо. Благодаря бога
я во всех положениях довольно спокоен и очень здоров — что бог даст вперед
при новом нашем образе жизни в Читинской, что до сих пор от нас под большим секретом, — и потому
я заключаю, что должно быть одно из двух: или очень хорошо, или очень дурно.
Не знаю, как и где вас вообразить;
при свидании с родными
я узнал, что вы с Фрицом тогда были в Финляндии, и
мне кажется, что вы теперь там поселились, но зачем — сам не знаю.
Шесть тысяч верст между нами, но
я при всех малых ожиданиях на помощь правительства не теряю терпения и иногда даже питаю какие-то надежды.
При отправлении моем наш офицер сказал, что Фридберг нашел у покойника вашу записку ко
мне, но
я ее никогда не получал.
Маленькой Annette мильон поцелуев от дяди Пу…Еще последняя просьба: не откажите
мне помогать советами добрым моим сестрам, если они будут иметь в них нужду
при могущей скоро случиться перемене в их семейных делах.
Хотя
при жизни отца они и не в большом порядке, но
я с ужасом думаю, что будет, если он скончается.
Сама она к вам не пишет, потому что теперь вы получаете через
меня известия о братце, и сверх того он думает, что вы не совсем были довольны ею, когда она исполняла должность секретаря
при Иване Ивановиче.
В этом случае
я ужасный эгоист, но вы, может быть, также заметите, что это чувство
при некоторых обстоятельствах не позволяет
мне перейти должных границ.
Уже с поселения почаще буду всех навещать моими посланиями, ты и Марья будете иметь свою очередь; прошу только не поскучать многоречием и большей частью пустословием моим. Между тем, по старой памяти, могу тебе заметить, что ты не знаешь внутренних происшествий.Поклон твой Митькову остается
при тебе по очень хорошей причине:
я не могу передать его в Красноярск, где он с 1836 года. Все здешние твои знакомые тебя приветствуют…
К. Ивановна говорила с Пятницким и поручает
мне тебе это сказать: сама она сегодня не пишет
при всем желании, потому что Володя не на шутку хворает, — у них руки упали; ты не будешь ее винить.
Прискорбно слышать, что вы нездоровы, — в утешение могу только сказать, что
я сам с приезда сюда никак не могу войти в прежнюю свою колею: ужасное волнение
при прежнем моем биении сердца не дает
мне покоя;
я мрачен, как никогда не бывал, несносен и себе и другим.
Денежные дела
меня не беспокоят, они устроятся, как все, что деньгами можно кончить, но существование его там в одиночестве так не должно продолжаться;
я многих выражений истинно не понимаю — он в каком-то волнении, похожем на то, что
я ощущаю
при биении моего сердца…
Об Нарышкиных имею известие от брата Петра из Прочного Окопа, — Нарышкин чуть было не задушил его, услышавши знакомый ему мой голос. Родственно они приняли моего Петра, который на год отправился по собственному желанию в экспедицию. Теперь они все в горах. Талызин уехал в Петербург и, кажется, не воротится,
я этому очень рад.
При нем
я бы не поехал по приглашению Фонвизина.
Пожалуйста, соединись скорей со
мной,
я себя отдам тебе в полное управление; ты, верно, теперь научился распоряжаться; разбогатеем, по крайней мере не будем записывать с минусом, как иногда со
мной бывает
при всем желании и решимости действовать иначе.
Прошу, если есть разрешение задачи, сообщить
мне его
при случае.
Верно, мысли паши встретились
при известии о смерти доброго нашего Суворочки. Горько
мне было убедиться, что его нет с нами, горько подумать о жене и детях. Непостижимо, зачем один сменен, а другой не видит смены? — Кажется,
меня прежде его следовало бы отпустить в дальнюю, бессрочную командировку.
Если вам лишний мой список письма Сперанского, то вы
при случае
мне его возвратите.
Может быть,
при коротком свидании
мне не удалось их раскусить, или мы древностью своею историческою их испугали, хотя,
мне кажется с нами-то им удобнее всего было распахнуться в здешней степи, где чиновный люд способен видеть их неопытность, не подозревая даже образования залетных ревизоров.
Я тогда же говорил Бобрищеву-Пушкину, что вряд ли будет на эту книгу сбыт; но как у него были
при болезненном моем проезде в Тобольск черновые кой-какие тетради, то он и стал переправлять и дополнять недостающее.
Очень жаль, любезный друг Кюхельбекер, что мое письмо [Это письмо Пущина не найдено.] тебя рассердило:
я писал к тебе с другою целью; но видно, что тут, как и во многих других обстоятельствах бывает, приходится каждому остаться
при своем мнении.
По крайней мере
я могу вас в этом уверить, что
при прощании со
мною он, говоря о своем совершенно расстроенном здоровье,
мне сказал, что вся надежда его на родственников, которые призрят его детей.
Спасибо тебе, милый друг Тони, за твои строки: с удовольствием прочел твой рассказ, из которого вижу, что ты проводишь время с пользою и приятностию. Познакомь
меня с новым твоим наставником и уверь его, что
я сердечно благодарен ему за все попечения об тебе. Ты должен стараться в этот последний год хорошенько приготовиться к экзамену, чтобы
при поступлении в училище получить полные баллы.
Когда приближалось мое сорокалетие,
я просил его прислать
мне календарь с отметками и тут только узнал, что незаметным образом прожил год, который в официальных моих актах был скрыт
при моем поступлении в Лицей.
Хозяева мои вас сердечно приветствуют. Здоровье Михаила Александровича так хорошо, что
я нашел его теперь гораздо свежее, нежели
при последнем свидании семь лет тому назад. Заочное лечение Иноземцева избавило его совершенно от прежней болезни.
Я при этом новом его замечании показываю ему ногу, и он убеждается, что она поневоле
меня включила в число осторожных.
Вы удивляетесь, что Ивану Александровичу отказали приехать в Тобольск, а
я дивлюсь, что он просился. Надобно было просить ехать в виде золотоискателя.
Я читал его письмо Орлову и ответ Орлова. Странно только то, что Орлов
при свидании в Москве с Ив. Ал. сказал, чтоб он написал к нему и потом ничего не сделал. Впрочем, все это в порядке вещей… [И. А. Фонвизин просил разрешения поехать в Тобольск для свидания с братом.]
На Новый год обнимаю вас, добрый друг;
я здесь, благодарный богу и людям за отрадную поездку. Пожмите руку Александре Семеновне, приласкайте Сашеньку. Аннушка моя благодарит ее за милый платочек. Сама скоро к ней напишет. Она
меня обрадовала своею радостью
при свидании. Добрые старики все приготовили к моему приезду. За что
меня так балуют, скажите пожалуйста. Спешу. Обнимите наших. Скоро буду с вами беседовать. Не могу еще опомниться.
Примчались мы трое в Тобольск с фельдъегерем — именно примчались;
я не раз говорил ему, что, ехавши в каторжную работу, кажется, незачем так торопиться, но он по своим расчетам бил ямщиков и доказывал свое усердие к службе. [Об этом переезде из Шлиссельбурга в Сибирь совместно с А. В. Поджио и П. А. Мухановым
при фельдъегере Желдыбине см. письмо 10.]
Не знаю, как тебе высказать всю мою признательность за твою дружбу к моим сестрам.
Я бы желал, чтоб ты, как Борис, поселился в нашем доме. Впрочем, вероятно, у тебя казенная теперь квартира.
Я спокойнее здесь, когда знаю, что они окружены лицейскими старого чекана. Обними нашего директора почтенного. Скоро буду к нему писать. Теперь не удастся. Фонвизины у
меня — заранее не поболтал на бумаге, а
при них болтовня и хлопоты хозяина, радующегося добрым гостям. Об них поговорю с Николаем.
На днях у
меня был Оболенский, он сын того, что был в Лицее инспектором. Вышел в 841-м году. Служит
при Гасфорте, приезжал в Ялуторовск по какому-то поручению и, услышав мою фамилию, зашел навестить
меня. С ним
я потолковал о старине. Он нашел, что
я еще мало стар; забросал
я его вопросами местными, напомнил ему, что он жил с отцом во флигеле в соседстве с Ротастом. Тогда этот Оболенский несознательно бегал — ему теперь только 32 года. — Только странный какой-то человек, должно быть вроде своего отца.
При последних его минутах, кроме тех, кого
я назвал, были еще Анненков и Жилины, муж и жена.
—
Я всем говорю, что
я сослан
при Петре, и все удивляются, что
я так молод.
Одним словом, ура Лицею старого чекана! Это был вечером тост
при громком туше. Вся древность наша искренно разделила со
мной благодарное чувство мое; оно сливалось необыкновенно приятно со звуками вашего фортепиано. Осушили бокалы за вас, добрые друзья, и за нашего старого директора. Желали вам всего отрадного; эти желания были так задушевны, что они должны непременно совершиться.