Неточные совпадения
Тебе, наш царь, благодаренье!
Ты сам нас, юных, съединил
И в сем святом уединенье
На службу музам посвятил.
Наконец, поймал
тебя на самом деле», — шепнул он мне
на ухо и прошел дальше.
«Как же
ты мне никогда не говорил, что знаком с Николаем Ивановичем? Верно, это ваше общество в сборе? Я совершенно нечаянно зашел сюда, гуляя в Летнем саду. Пожалуйста, не секретничай: право, любезный друг, это ни
на что не похоже!»
P.S. Верно,
ты читал в газетах, что Бурцов получил [орден] Анны 2-й степени. Порадуйся. Дай бог ему успеха. Но меня удивляет, что я до сих пор не имею от него ответа
на письмо, которое было написано
тобою. Не понимаю, что это значит.
На другой день приезда моего в Москву (14 марта) комедиант Яковлев вручил мне твою записку из Оренбурга. Не стану
тебе рассказывать, как мне приятно было получить о
тебе весточку;
ты довольно меня знаешь, чтоб судить о радости моей без всяких изъяснений. Оставил я Петербург не так, как хотелось, вместо пяти тысяч достал только две и то после долгих и несносных хлопот. Заплатил тем, кто более нуждались, и отправился
на первый случай с маленьким запасом.
Мой Надворный Суд не так дурен, как я ожидал. Вот две недели, что я вступил в должность; трудов бездна, средств почти нет.
На канцелярию и
на жалование чиновников отпускается две тысячи с небольшим.
Ты можешь поэтому судить, что за народ служит, — и, следовательно, надо благодарить судьбу, если они что-нибудь делают. Я им толкую о святости нашей обязанности и стараюсь собственным примером возбудить в них охоту и усердие.
На днях
тебе пришлю Рылеева произведения, которые должны появиться: Войнаровский и Думы.
Все
тебе желают мильон хорошего. Мы ждем Ломоносова
на днях из Парижа.
Eudoxie,
ты добра и, я уверен, готова
на всякое пожертвование для [меня], но прошу
тебя не ехать ко мне, ибо мы будем все вместе, и вряд ли позволят сестре следовать за братом, ибо, говорят, Чернышевой это отказано. [А. Г. Чернышева все-таки поехала в Сибирь к мужу Н. М. Муравьеву и брату З. Г. Чернышеву.] Разлука сердец не разлучит.
В его бумагах сохранилась «Песня»
на голос «Не шей
ты мне, матушка, красный сарафан».
В день воспоминаний лицейских я получил письмо твое от 8 апреля, любезный друг Малиновский;
ты, верно, не забыл 9 июня [9 июня — день окончания выпускных экзаменов для лицеистов 1-го выпуска, в 1817 г.] и, глядя
на чугунное кольцо, которому минуло 21 год, мысленно соединился со всеми товарищами, друзьями нашей юности.
Прошу
тебя на досуге поговорить мне побольше и поподробнее о наших чугунниках.
К. Ивановна говорила с Пятницким и поручает мне
тебе это сказать: сама она сегодня не пишет при всем желании, потому что Володя не
на шутку хворает, — у них руки упали;
ты не будешь ее винить.
Все наши по просьбам родных помещены, куда там просили, кроме Трубецких, Юшневских и Артамона. Они остались
на местах известного
тебе первого расписания. Не понимаю, что это значит, вероятно, с почтою будет разрешение. Если Барятинского можно было поместить в Тобольск, почему же не быть там Трубецким?! В Красноярск Давыдов и Спиридов: следовательно, нет затруднения насчет губернских городов.
Не могу
тебе дать отчета в моих новых ощущениях: большой беспорядок в мыслях до сих пор и жизнь кочевая.
На днях я переехал к ксендзу Шейдевичу; от него, оставив вещи, отправлюсь в Урик пожить и полечиться; там пробуду дней десять и к 1 сентябрю отправлюсь в дальний путь; даст бог доберусь до места в месяц, а что дальше — не знаю.
Грустно подумать, что мы расстались до неизвестного времени; твоя деревня, как говорится, мне шибко не нравится; не смею предлагать
тебе Туринска, где, может быть, тоже тоска, но лучше бы вместе доживать век. По крайней мере устройся так, чтобы быть с Трубецкими: они душевно этого желают. Ребиндер хотел
на этот счет поговорить с твоей сестрой — пожалуйста, не упрямься.
— Не стану, друг Оболенский, передавать
тебе впечатление, которое
на меня произвел Глебов, это невыразимо жестоко: главное мне кажется, что он никак не хочет выйти из бездны, в которую погряз.
Вчера вечером поздно возвратился домой, не успел сказать
тебе, любезный друг, слова. Был у преосвященного, он обещал освободить Иакинфа, но не наверное. — Просидел у Юшневских вечер. Днем сделал покупку, казанскую телегу за 125 рублей — кажется, она довезет меня благополучно с моим хламом. Может быть, можно бы и дешевле приискать колесницу, но тоска ходить — все внимание обращено
на карман, приходящий в пустоту.
Прощай — разбирай как умеешь мою нескладицу — мне бы лучше было с
тобой говорить, нежели переписываться. Что ж делать, так судьбе угодно, а наше дело уметь с нею мириться. Надеюсь, что у
тебя на душе все благополучно. Нетерпеливо жду известия от
тебя с места.
Обо всех наших здешних товарищах-друзьях
на досуге поговорю
тебе.
Вчера в полночь я прибыл в Туринск. Сегодня же хочу начать беседу мою, друг Оболенский. Много впечатлений перебывало в знакомом
тебе сердце с тех пор, как мы с
тобою обнялись
на разлуку в Верхнеудинске. Удаляясь от
тебя, я более и более чувствовал всю тяжесть этой скорбной минуты.
Ты мне поверишь, любезный друг, испытывая в себе мое чувство.
В Омске дружеское свидание со Степаном Михайловичем. После ужасной, бесконечной разлуки не было конца разговорам, — он теперь занимает хорошее место, но трудно ему, бедному, бороться со злом, которого,
на земле очень, очень много. Непременно просил дружески обнять
тебя: он почти не переменился, та же спокойная, веселая наружность; кой-где проглядывает белый волос, но вид еще молод. Жалуется
на прежние свои недуги, а я его уверяю, что он совершенно здоров. Трудится сколько может и чрезвычайно полезен.
Приехавши ночью, я не хотел будить женатых людей — здешних наших товарищей. Остановился
на отводной квартире.
Ты должен знать, что и Басаргин с августа месяца семьянин: женился
на девушке 18 лет — Марье Алексеевне Мавриной, дочери служившего здесь офицера инвалидной команды. Та самая, о которой нам еще в Петровском говорили. Она его любит, уважает, а он надеется сделать счастие молодой своей жены…
Премилое получил письмо от почтенного моего Егора Антоновича; жалею, что не могу
тебе дать прочесть.
На листе виньетка, изображающая Лицей и дом директорский с садом. Мильон воспоминаний при виде этих мест! — С будущей почтой поговорю с ним. До сих пор не писал еще к Розену и не отвечал Елизавете Петровне.
Благодарю
тебя, любезный друг Иван, за добрые твои желания — будь уверен, что всегда буду уметь из всякого положения извлекать возможность сколько-нибудь быть полезным.
Ты воображаешь меня хозяином — напрасно.
На это нет призвания, разве со временем разовьется способность; и к этому нужны способы, которых не предвидится. Как бы только прожить с маленьким огородом, а о пашне нечего и думать.
Из Красноярска я привез
тебе дружеское приветствие старого твоего однополчанина Митькова: он завелся домком и живет полным хозяином, — много мы с ним потолковали про старину,
ты был
на первом плане в наших разговорах…
Тебе понятно мое чувство,
ты не должен удивиться, прочитавши мое приглашение: я прошу более для себя, нежели для
тебя, и потому уверен, что
ты дружески отзовешься
на мой голос.
Нечто похожее
на состояние Ивана Васильевича:
ты можешь представить, как мне странно самому находить это сходство и не уметь пересилить себя.
Пиши ко мне; что
ты скажешь
на мое письмо от 1 декабря?
Очень рад, что, наконец, Александр Лукич [У Пущина — только инициалы имени-отчества А. Л. Кучевского.] отозвался из Тугутуя, — поздравь его и от меня
на новоселье: понимаю, как
тебе приятно получить его признательный голос и как
ты радуешься его обзаведению.
Прощай, любезный друг Оболенский, мильон раз
тебя целую, больше, чем когда-нибудь. Продолжай любить меня попрежнему. Будь доволен неполным и неудовлетворительным моим письмом. Об соседях
на западе нечего сказать особенного. Знаю только, что Беляевы уехали
на Кавказ. Туда же просились Крюковы, Киреев и Фролов. Фонвизину отказано. — Крепко обнимаю
тебя.
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если б я был
на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России, хотя не всем его стихам поклоняюсь;
ты догадываешься, про что я хочу сказать; он минутно забывал свое назначение и все это после нашей разлуки…
Сегодня получил от Annette письмо, 12 августа; она говорит, что послан запрос в Иркутск об моем переводе и соединении с
тобой, любезный друг. Теперь можно спокойно ожидать к зиме разрешения, — вероятно,
на Ангаре дадим друг другу руку
на житье!
Опять из Туринска приветствую
тебя, любезный, милый друг Евгений. Опять горестная весть отсюда: я не застал Ивашева. Он скоропостижно умер 27 декабря вечером и похоронен в тот самый день, когда в прошлом году
на наших руках скончалась Камилла Петровна. В Тобольске это известие меня не застало: письмо Басаргина, где он просил меня возвратиться скорее, пришло два дни после моего отъезда. В Ялуторовске дошла до меня эта печальная истина — я тотчас в сани и сюда…
Ты не взыщишь
на меня за мое марание и за орфографию вроде Тючевской — а если взыскивать то взыщи с изуитов, которые так хорошо меня ею научили» (РО, ф. 243, оп. I, № 11).
Два французских стихотворения Барятинского: «Стансы в темнице» (в Петропавловской крепости) и атеистическое «О боге» — переведены
на русский язык М. В. Нечкиной («Восстание декабристов», т. X, стр. 304 и сл.; сб. «Избр. произведения декабристов», II, стр. 437 и сл.); другой перевод отдельных отрывков — Б. В. Томашевского (сб. «Поэзия декабристов», 1950, стр. 648 и сл.).] несколько слов
тебе скажу в ответ.
Annette теперь ожидает, что сделают твои родные, и между тем все они как-то надеются
на предстоящие торжества. Спрашивали они мое мнение
на этот счет — я им просто отвечал куплетом из одной тюремной нашей песни:
ты, верно, его помнишь и согласишься, что я кстати привел
на память эту старину. Пусть они разбирают, как знают, мою мысль и перестанут жить пустыми надеждами: такая жизнь всегда тяжела…
Я сам здесь немного педагогствовал, но это большею частию кончается тем, что ученик получает нанки
на шаровары и не новые сведения в грамматике и географии. Вероятно, легче обмундировать юношество, нежели научать. Не убеждают ли
тебя твои опыты в той же истине?
Много бы хотелось с
тобой болтать, но еще есть другие ответы к почте. Прощай, любезный друг. Ставь номера
на письмах, пока не будем в одном номере. Право, тоска, когда не все получаешь, чего хочется. Крепко обнимаю
тебя. Найди смысл, если есть пропуски в моей рукописи. Не перечитываю — за меня кто-нибудь ее прочтет, пока до
тебя дойдет. Будь здоров и душой и телом…
Фонвизины ко мне пишут: я всем им не даю времени лениться. Поневоле отвечают
на мои послания. У меня большой расход
на почтовую бумагу. Заболтался я с
тобой, любезный друг…
Я рад, что Борисовых перевели ближе к Иркутску, а особенно доволен, что Поджио выздоровел;
ты, вероятно, уже с ним виделся, — он должен был отправиться
на воды,
тебя миновать нельзя…
…Прошу
тебя, любезный друг Степан Михайлович, постарайся, чтобы Кучевскому выдали следующие ему за нынешний год 200 р. В уважение его бедности можно, кажется, губернатору взять
на себя ответственность за такую сумму…
Что
ты думаешь теперь делать? Останешься ли в деревне, или переедешь в Петербург?
Тебе надобно соединиться где-нибудь с Марьей Васильевной — вместе вам будет легче: одиночество каждому из вас томительно. Бог поможет вам помириться с горем и даст силы исполнить обязанности к детям, оставшимся
на вашем попечении.
Поцелуй милого Тони, — меня удивляет, что он в эти лета так много знает
на память. Оболенский вместе со мной им восхищается. Он с дружеским участием крепко жмет
тебе руку, любезный друг.
Что мне сказать про себя? Черная печать твоего конверта вся перед глазами. Конечно, неумолимое время наложило свою печать и
на нее, [
На нее —
на М. И. Малиновскую, которая долго болела.] но покамест, как ни приготовлялся к этой вести, все-таки она поразила неожиданно. В другой раз поговорим больше — сегодня прощай. Обнимаю
тебя крепко. Да утешит
тебя бог!
Ты на опыте должен убедиться лучше, нежели всякой теорией.
Странно то, что он в толстой своей бабе видит расстроенное здоровье и даже нервические припадки, боится ей противоречить и беспрестанно просит посредничества; а между тем баба беснуется
на просторе; он же говорит: «
Ты видишь, как она раздражительна!» Все это в порядке вещей: жаль, да помочь нечем.
В Дневнике Кюхельбекера записано под 9 января 1842 г. следующее обращение к сыну: «Научись из моего примера, не женись никогда
на девушке, которая не в состоянии будет понимать
тебя» (Дневник, под ред. В. Н. Орлова и С. Н, Хмельницкого, 1929, стр. 283).]
Пожалуйста, извини, что я навел
тебя невольным образом
на такие размышления, которые слишком отзываются прозой.
Мне это тем неприятнее, что я привык
тебя видеть поэтом не
на бумаге, но и в делах твоих, в воззрениях
на людей, где никогда не слышен был звук металла.